Дневник шпиона

ДОКЛАД В СЕКРЕТНОЙ КОМИССИИ

8 февраля. Сегодня, наконец, я сделал доклад в комиссии по обороне Англии. Я вложил весь свой пафос в доказательство положения, что мы должны найти повод для войны с Америкой в течение ближайших трех лет.

Генералы и адмиралы, с бесконечными гирляндами орденских ленточек и с золотом на рукавах, слушали меня молча, немного презрительно. Но я заметил, что за этим презрением сквозили интерес и испуг. Может быть, никогда раньше в этой комиссии не были высказаны в такой категорической форме мысли, которые не могут не смущать каждого думающего англичанина. Мысли, о которых стараются не говорить.

В общем мой доклад длился недолго. Мои тезисы были сформулированы заранее и розданы присутствующим под расписку. Я добавил только то, чего не мог доверить даже бумаге. Возражать мне пожелали почти все члены комиссии.

Никто из возражавших ни словом не коснулся намеченного плана кампании. Прения повернулись как раз в ту сторону, куда я хотел. Члены комиссии решительно отказывались верить в необходимость близкой войны с Америкой, а некоторые отрицали даже ее возможность. Люди говорили с жаром и приводили множество доказательств. Но для меня ясно было, что все эти старики стараются только успокоить друг друга.

— Мир изошел бы кровью и одичал бы, если б мы сцепились с Америкой, — резюмировал свои возражения умный полковник Фультон, занимающийся военной химией. — Это была бы гибель для всей англосаксонской расы.

— Попробуем поспать еще несколько лет, — говорил старый адмирал с ярко-красным лицом и невероятно белыми баками. — Пусть наши дипломаты балансируют. Мы не должны начинать. Нельзя заглядывать в будущее. Представьте себе, что в Штатах случится землетрясение, подобное японскому. Или революция по образу русской. Это изменит положение вещей, и опасность войны рассосется.

— Нет, нет, нет, не надо даже говорить о войне! — кричали остальные. — Мы готовы к обороне, да. Но к нападению — нет.

— Да, я забыл сказать, — заявил вне очереди старый генерал с ватными баками. — Помните евангельское изречение: "Поднявший меч от меча и погибнет". Это сущая правда, и наше дело не забывать этого правила.

Мне были смешны все эти ссылки на землетрясение, революцию, Священное Писание. Я считал, что доводы эти годились лишь для провинциальных старух, а не для военного совещания. Председательствующий понял это и поставил вопрос в должную плоскость: он констатировал, что Америка растет быстрее Англии, и параллельно с этим американский империализм приобретает все более угрожающие формы. Закрывать глаза на будущее нельзя.

— Не будем пока касаться возможности или невозможности войны, — сказал он. — Обсудим план по существу.

Вслед за этим было сделано около тридцати возражений по плану кампании. Все эти возражения я записал на лист одно за другим. Десять из них, на мой взгляд, не заслуживали внимания. Об остальных можно было говорить. Мне дали неделю срока, чтобы сформулировать контрвозражения и подготовиться к новому выступлению. Я забрал все документы в портфель и направился домой, так как чувствовал себя уставшим. В то же самое время я ощущал в себе огромную радость. Я исполнил свой долг перед Англией, дал тревожный звонок. Я доказал, что обмануть историческую необходимость нельзя. Что нужно поспешить к ней навстречу.

Дома, еще в вестибюле, я услышал пение и музыку и понял, что у Мабель гости. Лакей сказал мне, что пришел лорд Лавентри, несколько русских из Арко-са и два американца. Я так устал за день, что решил не показываться в гостиную, а прямо прошел к себе. На минуту прижав трубку к уху, я услышал обычную салонную болтовню, а затем пение какого-то русского романса.

Я долго ходил по комнате, так как не мог успокоиться от волненья. Скоро я обнаружил, что волненье это не проходит, а, наоборот, все разрастается. Я положительно не знал, что мне делать. В это время лакей доложил о приходе Долгорукого.

Я страшно обрадовался князю. С ним я мог поделиться своими радостями и опасениями. Ведь почти восемь лет он был моим спутником в похождениях и верным помощником. Я привык верить ему, как никому. Мы поцеловались с Долгоруким по русскому обычаю, и я от всей души поблагодарил его, что он пришел ко мне. Князь улыбнулся, сел и приготовился слушать.

Подробно, насколько мне этого хотелось, я рассказал ему весь ход прений, отдельно по листу, прочел все возражения и тут же сообщил, как я собираюсь отвечать. Долгорукий слушал внимательно и не сказал ничего лишнего. Наоборот, несколько его реплик были умны.

Наш разговор продолжался около часу, когда я почувствовал, что начинаю успокаиваться. Мы распили бутылку шампанского, и наша беседа продолжалась уже в дружеском тоне, только временами возвращаясь к войне с Америкой. Долгорукий был очень мил в этот вечер. Вдобавок, он был чисто побрит и одет вполне прилично. Но руки у него были грубы по-прежнему. Он не бросил своей работы в доках, наоборот, по его словам, успел примириться с ней окончательно.

Я готов был проболтать с ним всю ночь, хотя сон начал одолевать меня. Я успел зевнуть только один раз, когда на столе зазвонил телефон, и китаец, лакей деда, сообщил мне испуганно, что старику очень плохо, и он просит меня немедленно прибыть.

Я сказал Долгорукому, что должен идти. Он вызвался сопровождать меня, так как симпатизировал деду и надеялся быть мне полезным. Я запер все мои документы в шкаф, и мы вместе вышли на улицу.

Деда мы застали в очень плохом состоянии. Страшная рвота терзала его. Вызванный врач сказал, что к утру он может умереть. Я решил остаться у его постели. Долгорукий был так любезен, что согласился съездить ко мне домой и привезти все нужные для ночи вещи. И он сделал это с обычной для него быстротой. Не прошло и часу, как он привез мне бумажник, умывальные принадлежности и даже русский роман, который лежал раскрытым у меня на столе. Он ушел домой только в час.

В два деду стало лучше, и он уснул. Я воспользовался этим, достал свой дневник и вкратце вписал в него события сегодняшнего дня.