Дневник шпиона

РАБОЧАЯ ПАРТИЯ У ВЛАСТИ

20 марта. Дед жалуется, что я редко навещаю его. Сам он не хочет ходить к нам. Его слишком волнует, что Мабель член палаты.

У деда всегда была склонность к сильным выражениям. Он любит говорить тем искусственным языком, каким говорят английские джентльмены в романах молодых, веселых авторов и каким на самом деле англичане пользуются крайне редко. Если записать его речь полностью, то впечатление такое, что говорит какой-то озлобленный хенсман[4]. Теперь, когда Рабочая партия стала у власти, эта склонность деда приняла особенно неумеренные формы. Конечно, я это объясняю не недостатком воспитания, а исключительно любовью к родине.

Он перестал интересоваться птицами и даже обороной Англии. У него одна мысль — как бы "досадить" членам нового правительства. Он написал письмо в "Таймс" с предложением снять с собак намордники. При этом обстоятельно доказывал, что собаки, руководствуясь своим тонким чутьем, будут отыскивать на улицах членов рабочего правительства и искусывать их.

Конечно, письмо составлено в ироническом тоне и более похоже на памфлет, нежели на деловое предложение. Но мне стоило большого труда уговорить деда отказаться от посылки его в газету.

1 июня. Я захожу к деду все реже и реже и все реже и реже берусь за эту тетрадь.

Не могу сказать, чтобы я был очень доволен своим положением. Политические увлечения Мабель противоречат моему представлению о семейном счастье. У нас страшная толкотня в доме целый день. У Мабель секретарь и стенографистка. Она получает очень много писем от безработных и больных женщин, и старается всем ответить. В этом главным образом выражается ее помощь. Очень редко она дает мне поручения отвезти по какому-нибудь адресу немного денег или порошки аспирина. Остальное время она принимает посетителей, устраивает парламентские завтраки, ездит в парламент и на заседания разных обществ. Мне она безусловно доверяет. Но я не извлек из этого никакой пользы, как, впрочем, и из моего секретного аппарата. В доме говорятся главным образом глупости, передавать которые Черчиллю было бы верхом бестактности. Мой дед очень стар и часто смешон в своих рассуждениях. Но все же он мне ближе до духу, нежели Мабель, которая видит спасение Англии в усах Макдональда.

Сам Мак и за ним вся его партия отлично понимают, что ничем не могут помочь делу. У них появился свой конек. Они кричат на всех перекрестках, что у рабочих нет большинства в парламенте и что руки их поэтому связаны буржуазными партиями. Конечно, это резонно. Но ведь их никто и не собирался допускать к власти всерьез. Все, что они пока успели сделать, смехотворно. Например, для того, чтобы уменьшить безработицу, Мак предложил заложить пять крейсеров. Разумеется, консерваторы проголосовали за это предложение обеими руками. Все остальные обещания лейбористов пока остаются на бумаге. Отношения с Россией не двинулись дальше признания, хотя и поговаривают иногда, что Англия намерена дать денег России. Но никто не верит этому — ни консерваторы, ни либералы не пойдут на такое безумие.

Но все-таки под защитой Рабочей партии коммунисты оперились. У них около десяти тысяч членов, конференции и даже что-то похожее на прессу. Иногда я проглядываю их листки. Они пишут невероятные вещи. Особенно отличается Кемпбел, редактор газеты.

Положение напряженное, и я чувствую, что скоро, вероятно, начнется новая борьба. Все говорят, что Макдональд не продержится до Рождества.

9 августа. Передают, что договор между Англией и Россией вчера подписан. Конечно, эти подписи ничего не значат: парламент никогда не утвердит этого соглашения. Ведь говорят, что правительство решило гарантировать заем России…

Рабочее правительство вздумало распоряжаться не своими деньгами. Пролетарии наверно не потеряли ни копейки от русской революции, а потому готовы дать русским еще. Но мы имеем право стоять на другой точке зрения.

Деда я застал сегодня в невероятном возбуждении. Я даже начинаю опасаться за его здоровье. Он кричит на всю квартиру, как не кричал никогда. Попугай орет еще громче его:

— Русские должны заплатить долг…

Дед учит птицу продолжать эту фразу:

— А наши идиоты хотят им дать еще.

Однако попугай не может одолеть этой премудрости. Но и без того картина получается тяжелая. Я никогда не думал, что политика может действовать на стариков и птиц так возбуждающе. Дед — спокойный, в общем, джентльмен — заявил мне пресерьезно:

— Если они заключат договор с русскими, я уеду из Англии. И многие мои знакомые уедут тоже.

Но куда дед собирается уехать? И кого он хочет запугать этим? А главное, зачем уезжать, когда проще свернуть голову Макдональду? Я успокоил деда сообщением, что Мак провалится как раз на вопросе о России. Дед сказал:

— Как только лейбористы вылетят из министерства, я заживу спокойной жизнью. Теперь я не могу спать. Я гуляю по ночам мимо Английского банка, смотрю, чтобы не вывезли денег в помощь России.

Вернувшись от деда, я застал в вестибюле литейщика Тортона, того самого, у которого мы пили чай во время канвасса. Он пришел к Мабель, чтобы кое-что узнать. Первый его вопрос был:

— Если мы заключим договор с Россией и предоставим ей кредит, безработица уменьшится, не так ли?

Мабель подтвердила это. А я спросил:

— Ваши братья все еще без работы?

— Да, сэр.

— И они не хотят ехать в Австралию?

— Нет, сэр. Какой смысл уезжать из Англии, когда у власти стоят рабочие? Недолго осталось нам терпеть. России нужны машины. Как только договор с ней будет подписан, наша промышленность развернется.

Мне стало смешно от таких рассуждений. Я сказал:

— А все-таки было бы лучше, если бы ваши братья подумали о поездке. За морями легче найти работу.

— Это невозможно, сэр. Тортоны никогда не уезжали из Англии. Мы уж лучше подождем.

И он ушел в убеждении, что дела налаживаются.

9 октября. Вчера произошло то, чего все ждали уже давно. Правительство Мака потерпело поражение в палате.

Вопрос шел о деле Кемпбела, редактора коммунистической газетки. Он напечатал воззвание к солдатам с призывом не стрелять в забастовщиков. Его привлекли к ответственности. Но Макдональд из трусости перед рабочими дал приказ о прекращении дела. Лидеры тори и вигов нашли, что надо дать бой именно по этому вопросу. Мелкие собственники боятся коммунистов, и очень выгодно сделать Мака защитником большевизма. Консерваторы проголосовали за резолюцию либералов, и правительство полетело.

Мабель сначала долго крепилась. Она пыталась даже убедить меня, что это выгодно Рабочей партии: после новых выборов лейбористы получат большинство в палате и покажут себя. Но она сама не верила в свои слова. Ложась спать, она расплакалась так сильно, что я не мог успокоить ее до утра. Я никогда не думал раньше, что молодые англичанки так слезоточивы.

Сегодня я пришел поздравить деда с исполнением его желаний. Старик очень доволен. Он рано простился со мной и пошел спать.

— За все восемь месяцев в первый раз засну спокойно, — сказал он мне. — Теперь уже наши деньги не уплывут в Россию. Ну, прощай, приходи завтра, я расскажу, какой мне сон приснится.

10 октября. Вчера, вернувшись домой от деда, я застал у Мабель большое собрание. Я прямо прошел к себе, не желая своим присутствием мешать партийным разговорам. Замкнув дверь на ключ, я вошел в свой шкафчик и взялся за трубку. Первые слова, которые я услышал, убедили меня в том, что происходит важное предвыборное совещание.

Клайнс, пожалуй, самый хитрый из всех лейбористов, предлагал вести новые выборы под лозунгом договора с Советской Россией. Он утверждал, что заем, предоставленный большевикам, уменьшит безработицу.

Его поддерживал Сноуден, нынешний канцлер казначейства. Он кричал:

— Нам надо говорить прямо, что мы дадим заем Советам! Я настаиваю только на том, чтобы заказы в счет займа были предоставлены нам. Таким образом, наши деньги останутся в Англии. Кроме того, русские заплатят по ним хорошие проценты. Одним выстрелом мы убиваем пару зайцев.

Ему аплодировали, и по хлопанью пробок я понял, что Мабель приказала подать шампанское.

Я сидел в своем шкафчике, в удобном кресле, и пил содовую воду. Я готов был расхохотаться в ответ на речи мудрых вождей. Что это? Кого они хотят обмануть? Мы истратили сотню миллионов на интервенцию, а через пять лет собираемся пичкать займами страну, которую душили… Мы дадим России капитал, забыв о прежних долгах? Что же это такое хотят сделать из Англии? Сплошного идиота, который говорит одно, а делает другое…

В это время в дверь моей комнаты постучали. Я выскочил из шкафчика, прикрыл его шкурой и впустил лакея. Он сообщил мне секретно, что внизу в вестибюле меня дожидается какой-то человек.

Я спустился вниз. Приятный юноша, назвавшийся Хилтом, сказал мне, что уполномочен немедленно похитить меня. По некоторым признакам я определил, что опасаться мне нечего, и отдался в его распоряжение. Хилт усадил меня в прекрасный автомобиль и сел рядом со мной.

— В чем, собственно, дело? — спросил я, когда машина пошла.

— Дела тори очень плохи, сэр, — сказал он, волнуясь. — Они опасаются поражения на выборах. Мистер Черчилль теперь будет идти по их спискам…

— Как? — не выдержал я. — Мистер Черчилль изменяет вигам?

— Так точно. У вигов нет никаких шансов, а Болдуин обещал ему портфель… Но мистер Черчилль боится, что победят рабочие. И вот вы понадобились ему в экстренном порядке.

— Куда мы едем?

— На одну нейтральную квартиру. Предстоит секретное совещание.

Авто остановился перед солидным домом на Кеннон-стрит. Хилт постучал в дверь хвостом бронзовой лисицы, и мы оказались в слабо освещенном вестибюле. На площадке мраморной лестницы стоял костяк какого-то допотопного животного с серебряным канделябром в лапах. Но из всего канделябра горела только одна лампочка.

Мы вошли в огромную комнату с темным золотым потолком. Сизые пласты сигарного дыма неподвижно висели в воздухе. В комнате было тихо.

Приглядевшись, я обнаружил, что в тени книжных шкафов сидело не меньше десятка джентльменов с седыми головами. Все они молчали, как после сытного обеда. Но по временам тяжелые вздохи нарушали молчание.

Это не был Комитет Консервативной партии. К моему удивлению, я узнал трех уважаемых либералов, которые особенно тщательно прятали свои лица в тени. Мне показалось, что даже вздыхали они искусственно.

Я стоял посередине комнаты, не зная к кому обратиться. В этот момент портьера поднялась, и мистер Черчилль влетел в комнату. У меня отлегло от сердца. Я хорошо знал этого джентльмена и любил работать с ним.

— Кент! — сказал Черчилль, не здороваясь и не знакомя меня ни с кем. — Вы знаете, под каким лозунгом Рабочая партия предполагает вести выборы?

— Знаю, сэр, — ответил я без промедления.

И в кратких словах я передал слышанный мною дома разговор лейбористов. Конечно, я умолчал о том, каким образом информация мною получена.

Так, — сказал Черчилль. — Этого и надо было ожидать. Теперь слушайте, что я вам скажу. Нам необходимо во что бы то ни стало, чтобы не меньше десяти миллионов англичан проголосовало за нас, консерваторов или либералов — это безразлично. Но только не за Рабочую партию. Это совершенно необходимо, и я думаю, что доказывать этого не приходится. Рабочая партия ведет выборы под лозунгом договора с Советской Россией. Мы должны доказать Англии, что это грозит катастрофой. Нам необходим соответствующий документ. Надо, чтоб волосы зашевелились на голове у избирателей. Понимаете?