Синие дали

ВЕЧЕРНИЙ ТОК

Весной лед, как каша, рыхлый, ноздреватый. Сверху лужи, под ними густое крупчатое месиво, а там, ниже — метров десять темной торфяной воды. Озера в Карелии глубокие, и ходить по льду, изъеденному теплом, дело довольно рискованное. Но иначе на ток не попадешь, и нам пришлось попросить у Лукина лыжи. Старик выслушал просьбу и покачал головой.

— Никудышная затея. Не стоит того тетерев, чтобы из-за него купаться, — откровенно заявил он и предложил: — Ложитесь-ка лучше спать, а утром пойдем за глухарями.

Предложение старика нам понравилось, но отказаться от тока было тоже невозможно.

— Мы потихонечку пойдем, — заверил Лукина Хлебов.

Старик безнадежно махнул рукой.

Мы нарубили еловых лап и осторожно спустились на лед. До токовища добрались благополучно, хотя и распугали тетеревов. Косачи и тетерки с недовольным бормотаньем разлетелись в разные стороны. По одному петуху Хлебов дал дуплет, и довольно удачно. Перевернувшись через крыло, птица упала на лед.

Строить шалаши, со всей тщательностью заделывая просветы, у нас не было времени. Мы лишь кое-как составили еловые лапы копной и поспешили скорее спрятаться под ними. Такой маскировки оказалось вполне достаточно.

Уже через полчаса на льду собралось десятка полтора птиц. Мы стали ждать песни. Но птицы молчали. Их, очевидно, пугали наши шалаши, которые они с любопытством разглядывали. Время шло. И вдруг петух, что сидел неподалеку от меня, не выдержал. Громко чуфыкнув и распустив хвост, он оглушительно захлопал крыльями и свечкой взлетел вверх. Солнце плеснуло в него густым вишневым светом. Петух заалел, блеснул мгновенно окрасившимся в нежный розовый цвет подхвостьем и с шумом опустился на лед. Вспорхнул еще раз и, вновь очутившись на льду, забормотал деловито и торопливо молодым, неокрепшим как следует голосом. Песня его еще не успела раскатиться над лесом. Эхо еще не подхватило ее на свои крылья, а уже запели и забормотали еще два петуха. Ток сразу стал шумным, как праздничный базар. Но в общем-то птицы вели себя осторожно и к шалашам не приближались. Они то и дело оглядывались по сторонам, перелетали с места на место, прислушивались. Не успели привыкнуть к шалашам, к тому же вечерний ток всегда проходит слабее утреннего.

Но мы не думали о добыче. Залюбовались. Никогда и нигде не видел я таких больших токов. Поистине это увлекательнейшее зрелище. Мы сидели в шалашах, не заметив, как опустились над озером сумерки и стало темнеть. Солнце село. Потянуло пронизывающей сыростью. Откуда-то с чистой воды пополз туман, и синяя белизна льда смешалась с его голубоватой пеленою. Нам вполне можно было возвращаться в избушку, но не хотелось вставать. Думалось, может, увидим еще что-нибудь необычное и интересное. В памяти еще горела заря, и ясный лазоревый свет небосклона, казалось, мерцал над деревьями. Скоро стало совсем темно. Из леса, что черной массой навис над озером, разнесся сердитый скороговор белой куропатки. «Спать, спать, спать, спать!» — прокричала она и закатилась басистым жутковатым «смехом». «Спать, спать!» — ответил ей лес.

— Эге-ге-ге! — услышали мы голос Лукина. — Домой идите! Уха остынет!

— У-ха, у-ха! — передразнил его филин, и все смолкло. Стало еще свежее.