Синие дали

Темной ночью, еще задолго до рассвета, старый Тихон вышел из своей лесной избушки, свистнул собаку и не торопясь заковылял по тропинке. Путь его лежал через падь и болото к большому, заросшему у берегов озеру. Озеро это было мелко.

Оно привлекало к себе на кормежку и отдых множество птиц. Гуси, утки целыми табунами жили тут среди прибрежных кустов и зарослей, боясь, однако, выплывать на середину озера, туда, где по-хозяйски расположилась большая семья лебедей.

К лебедям-то и направился Тихон.

Еще весной, охотясь на уток, он случайно выследил лебединую пару. И с тех пор часто, затаившись в кустах, наблюдал, как лебеди строили гнезда, видел потом, как отправлялись в первое свое плавание под присмотром старших маленькие серые лебеденыши.

Пушистыми живыми комочками суетились они вокруг своих родителей. Смешно барахтались в камышах, жалобно пищали, заблудившись в осоке, и, подражая большим, забавно взмахивали на солнце еще не оперившимися крылышками.

К концу лета, когда вода уже покрылась ряской, а узколистый ивняк на берегах порыжел от летнего зноя, маленькие лебедята подросли. Они оделись в крепкое перо, начали громко кричать, все чаще и чаще стали подниматься на крыло. Теперь они много летали, купаясь в багряных лучах нежаркого солнца.

Каждое утро вожак собирал лебедей, облетал вокруг озера и уводил стаю над тайгой далеко-далеко к синим горам, неровной цепочкой возвышавшимся на горизонте.

Но вот однажды, наблюдая в небе очередную тренировку птиц, Тихон заметил на озере одиноко плавающего лебедя. Лебедь не отрываясь смотрел на своих товарищей, парящих высоко над ним, но сам не поднимался. Это удивило охотника.

На другой день Тихон пришел к озеру пораньше, чтобы увидеть, как птицы будут взлетать в воздух. Он внимательно проследил за ними, но ничего не заметил. И лишь тогда, когда все они были уже высоко в небе, из камыша выплыл еще один лебедь. Тихон сразу же узнал его. Лебедь жалобным голосом прокричал что-то вслед своим улетающим товарищам и опять забился в камыши.

Не поднялся он со стаей и на следующий день. И еще, и еще раз остался один, а когда однажды сильный порыв ветра дунул ему под перо, Тихон заметил, как правое крыло птицы беспомощно метнулось по воде и неестественно повисло на боку.

Тихон сочувственно присвистнул.

— Эге, брат! Да у тебя крылышко не в порядке. Некстати это.

Старик любил лебедей. Он всегда от души восхищался разумными действиями этих птиц. И теперь ему было очень интересно узнать, что же станет с подранком.

Вот он и шагал по узкой тропинке, стараясь не наступать на ломкие ветви валежника.

Край неба на востоке между тем чуть-чуть забелел, но в лесу стало как будто еще темнее. Охотник ускорил шаг. За последние два дня ветер изменил направление, подул на юг, и погода заметно стала холоднее. А раз так, значит, не сегодня-завтра жди зимы. Тайга сурова, она шутить не любит. Забирает круто, только держись. Осень может смениться зимой в течение нескольких часов. И бывает так, что день начинается с холодного проливного дождя, к обеду ветер становится суровее и злее, а к вечеру полетит белыми хлопьями снег и, покружившись, уляжется по всей тайге белым, праздничным покрывалом. Плохо тогда придется всему живому, не подготовившемуся к этой встрече.

Но зверь и птица обычно заранее чувствуют этот момент, и всякий спешит вовремя убраться восвояси.

Тихон пришел к озеру, когда алая заря уже загоралась на небе.

Необычный громкий птичий шум и гомон подсказали ему, что птица спешно собиралась к отлету. А это значило, что холода должны были ударить вот-вот.

В воздух то и дело поднимались стаи уток.

Они с шумом отрывались от воды и улетали на юг — к солнцу и теплу.

Тихон пробрался в засидку и быстро оглядел озеро. Лебеди еще не улетели, но их поведение подсказывало ему, что они покинут его сегодня и, может быть, даже сейчас, утром.

Они уже готовились к отлету: оправляли перышки, пробовали на взмах крылья, чистили клювы. Их было много, и издали казалось, что на воде плавает большая снежная глыба.

Охотник тихо сидел в засидке.

Крики между тем усилились. И скоро охотник услыхал мощные удары крыльев по воде. Стая взвилась вверх. И только у камыша одиноко забился уже знакомый Тихону лебедь. Он бился долго, стараясь взлететь, но поврежденное крыло не повиновалось. Лебедь, казалось, понял это, неожиданно затих, весь распластавшись по воде, но вдруг снова поднял голову, вытянул шею и издал пронзительный крик, словно желая вернуть тех, кто уже высоко кружил над озером.

Стая в ответ разноголосо закричала. Неторопливо махая крыльями, птицы поднимались все выше и выше и скоро были уже чуть видны.

Тихон провожал их взглядом до самого горизонта. На душе у него стало тоскливо и одиноко. Судьба несчастного живого существа, оставленного на страшную, холодную и голодную смерть, взволновала его не на шутку. И хотя он отлично понимал, что улетевшие лебеди ничем не могли помочь своему товарищу, он все же сейчас сердился на них и, искоса поглядывая вслед улетающим птицам, думал о том, что одному, без близких и без товарищей, не сладко жить на свете. И где-то глубоко в душе у него зародилось сочувствие к осиротевшей птице и желание непременно помочь ей.

Вместе с Тихоном, так же пристально, следил за удаляющейся стаей одинокий лебедь.

Наверно, сердце его мучилось и трепетало, ибо он все трубил и трубил.

Долетел ли его голос до стаи — неизвестно. Услыхали ли его птицы, тоже неведомо, только стая скоро совсем скрылась из виду.

Постояв еще немного в засидке, Тихон вылез из кустов и подошел к воде. Лебедь сразу же заметил его. Он перестал трубить и, взмахнув крыльями, быстро поплыл.

Тихон помахал вслед ему рукавицами и усмехнулся:

— Ишь ты, серьезный какой. И знаться не хочет. Вот изловлю я тебя, — подумал вдруг вслух старик и погрозил птице пальцем.

Мысль о поимке лебедя пришлась ему по душе. «А что, коли и на самом деле попробовать живьем его взять? Поймать да полечить. А там, может быть, он и сгодится на что-нибудь», — рассуждал старик. Но скоро решил, что для этого хочешь не хочешь, а, пожалуй, придется дождаться зимы. Дождаться, когда замерзнет озеро, иначе подойти к лебедю нечего было и думать. Впрочем, морозы были уже не за горами, и Тихон об этом знал.

Вечером того же дня пошел дождь. Холодные капли его сердито забарабанили в окно избушки. Ветер гудел в трубе, свистел под крышей. Дождь начал утихать лишь к ночи, но среди мелких его капелек то тут, то там воровато замелькали белые снежинки. Стало еще холоднее, стекла в окнах запотели.

В полночь снежинки закружились роем, а утром завыл, заревел буран, застилая белой пеленой землю и небо.

Тихон то и дело подходил к окну, дул на замерзшее стекло, пальцем протирал в тонком ледке маленький глазок и смотрел на улицу. Мысли его уносились к озеру — туда, где вчера еще на подернутом крупной рябью зеркале воды плавал лебедь.

— Что-то теперь с ним?

К вечеру второго дня снежная буря утихла. Облака разошлись, небо просветлело.

Яркие, колючие звезды высыпали по всему небу. Сугробы неровными, причудливыми рядами пролегли меж деревьев. Зима прочно вступила в свои права и по-хозяйски улеглась на землю.

Рано утром Тихон достал лыжи, надел полушубок, валенки, вскинул на плечи ружье и пошел к озеру, напрямик прокладывая лыжню. Старик заметно волновался: неужели стряслась с птицей беда, мороз шутить не любит.

Озеро уже замерзло. Но возле ельника, над тем местом, где со дна били ключи, зияла черная полынья. Здесь вода не замерзала почти всю зиму и белый парок поднимался тоненькими струйками кверху даже в самые лютые морозы.

Тихон козырьком приложил руку к глазам и, щурясь от ослепительного блеска снега, заглянул под ельник. Там, в черной воде, как ни в чем не бывало, спокойно и важно плавал лебедь.

Тихон вернулся домой, подождал, когда лед окрепнет, взял большую плетеную корзину, в которой обычно носил сено, старую рыбацкую сеть и снова отправился к полынье. Лебедь встретил его неприветливо. Вытянул шею и зло зашипел.

— Ну, ничего, ничего, не серчай, — миролюбиво успокоил его Тихон, — мы твою персону не шибко побеспокоим, поймаем да в корзинку, только и делов. — И Тихон, раскинув сеть, потащил ее за край через полынью.

Птица яростно забилась под сетью. Голова ее проскочила в ячейку, крылья запутались в крепких нитках трехстенки. Тихон проворно потянул за веревки и, подпустив сеть под лебедя снизу, осторожненько вытащил его на снег. Но лебедь не сдавался и изо всех сил продолжал биться в сети. Тогда Тихон, не долго думая, накрыл его сверху полушубком и сунул в корзину. Там, на сене, лебедь сразу притих. И Тихон, собрав свои снасти, пошел домой.

Дома жена Тихона, сварливая и несговорчивая старуха Марья, увидев лебедя, подняла шум:

— Куда ты его в избу тащишь? Самим повернуться негде! Пусть в хлеву живет! — ругалась она. Но Тихон ей ничего на это не ответил и только махнул рукой: не твое, дескать, дело, помалкивай, сами знаем, что надо. Он надел на голову птице рукавицу, скрутил ей лапы и, хорошенько привязав к скамейке, принялся осматривать крыло. Место полома он нашел сразу. Рана уже рубцевалась, и перевязка была излишней. Для лечения нужны были только покой и время. Подивившись крепости птицы, он освободил лебедю лапы, снял с головы рукавицу и спустил его на пол. Почувствовав свободу, птица сейчас же забралась под стол и забилась там в угол, не переставая при этом шипеть.

Тихон поставил перед ней миску с водой, набросал в нее зерна, накрошил хлеба. Два дня лебедь не дотрагивался до еды. И все шипел и шипел, стоило только кому-нибудь заглянуть к нему в угол.

— Пропадет твой гусь, — брюзжала на Тихона старуха, — зажарь его лучше, пока не поздно.

Тихон тоже забеспокоился. Но на третий день хлеба в миске не оказалось. Пропало затем и зерно. Старик заулыбался.

— Ну, дело будет. Раз есть начал, значит, все пойдет как по маслу! — уверенно проговорил он и каждое утро стал выставлять перед птицей полную миску корма.

Недели через две после этого, лежа как-то на печке, Тихон наблюдал, как лебедь осторожно вылез из своего угла и, выйдя на середину комнаты, долго смотрел попеременно то одним, то другим глазом на огонек лампы. Потом, вдоволь, очевидно, насмотревшись, он подошел к столу и, вытянув длинную шею, поочередно начал заглядывать во все горшки и кастрюли. В одной кастрюле он нашел кашу и быстро принялся клевать ее, мелко разминая в клюве. Увидев такое, жена Тихона сердито крикнула: «Кыш, жулик», — и бросила в птицу тряпкой.

Неуклюже переваливаясь с боку на бок, лебедь побежал обратно в свое убежище. Но, просидев там около часа, вылез снова. И с этого дня уже смело начал разгуливать по всей избе.

Между тем слух о белоснежном красавце, поселившемся в доме Тихона, быстро облетел всю деревню. К Тихону посмотреть на диковинную птицу чуть ли не каждый день стали заходить односельчане. А однажды из соседнего колхоза учительница привела даже целый класс. Тихон всем с удовольствием показывал лебедя. Лебедь тоже спокойно позволял любоваться собой. Но гладить не давался никому. И стоило только неосторожному гостю протянуть к нему руку, он сейчас же вытягивал шею, шипел и, не стесняясь, больно клевал.