Синие дали

Прохор, поеживаясь от сырости и прохлады, подошел к загону и осмотрел коней. Они спокойно жевали овес, изредка встряхивая надетыми на голову мешками. Возле них, уткнув лисью мордочку в пушистый хвост, свернувшись клубком, лежала собака Данилина. Заслышав шаги Прохора, она поднялась, потянулась, дугой прогнув спину, и быстро подбежала к нему. Подняв воротник, Прохор присел на свое излюбленное место возле оконца и уперся подбородком в кулак.

Много раз отдыхал он здесь. Много дум передумал, слушая шелест вечнозеленых великанов и встречая рассвет. Но никогда еще ранний утренний час не волновал его так, как это было сегодня. Вчера еще, сидя на пне, он вспоминал прожитые годы, думал о будущем, и оно таким неясным и далеким представлялось ему, что у Прохора даже душа заныла. Собирать камни, посылать письма, делать записи на обертках и кулечках, не имея ни малейшего представления о том, смогут ли они хоть когда-нибудь и хоть кому-нибудь понадобиться, было делом в сотни раз более утомительным и трудным, чем любой охотничий промысел.

При отлове соболей Прохору по нескольку дней случалось не сходить с лыж. Но и тогда, в борьбе с хитрым зверьком, он чувствовал себя увереннее и лучше. Там все решалось терпением и сметкой. И не было никаких сомнений в успехе. А это новое, добровольно взятое им на себя дело, в любой момент могло оказаться ненужным и бесполезным. Прохор, верно, никогда не стал бы им и заниматься, если бы во всем привык видеть лишь выгоду да расчет. Но от природы человек широкой и чистой души, он, несмотря на свои шестьдесят лет, мог еще, как молодой, увлечься интересной, хорошей мыслью и ради нее не пожалеть своих сил. Трудно было даже представить себе, что в конце концов могло выйти из затеи с посылкой. Но Прохор верил в счастливый исход и трудился. Он не мог не верить. Он сомневался, но верил, и верил потому, что любил свой край настоящей, большой любовью. Он знал его необозримость, ценил красоту и верил в богатство. И он не ошибся: ведь не зря же приехали специалисты! Ему вспомнились слова Гаврилина: «Здесь пройдет дорога», и он улыбнулся, представив себе, как в синем, игривом просторе лесов упадут на землю никем и никогда еще не тронутые кедры, змейкой на сотни километров протянется на их месте просека и пробежит вдоль нее дорога. Прохор так напряженно и жадно вглядывался в сумерки, что на короткий, едва уловимый глазом момент ему и впрямь показалось, что он видит ее: неведомую и уже существующую. Он привстал с пня. Но между сопок белел лишь пар, клубясь полосой над вьющимся потоком Елги.

«Ничего, будет просека! — уверенно решил Прохор. — Раз все этого хотят, тайга оживет». Откуда-то из светлеющей дали, навстречу его мыслям вылетел невидимый поезд, и где-то в сопках послышался его звонкий раскатистый свисток.

Прохор снова улыбнулся: «И поезд будет!» И поднял голову вверх. Там, высоко над землей, летели два журавля, перекликаясь на лету.

«Ку-у-р-ли! Ку-у-р-ли!» — раздавалось в воздухе.

Последняя протяжная нотка этой песни и долетела до Прохора желанным, неслыханным еще здесь свистком. «И свисток будет! — опять подумал Прохор. — А вон там, — он вгляделся в расплывшееся над низиной туманное облако, — и завод встанет. Только бы нам таких специалистов, как эти двое, — вспомнил он Гаврилина и Белова, — побольше. И дело само собой закипит!»

Краешек неба над деревьями порозовел, и кедры сразу заалелись. Стайка кедровок проворно вынырнула из густых ветвей и быстро улетела к Елге. На площадке возле избушки упала шишка и с тихим шуршанием покатилась в кусты. Собака Данилина подняла кверху мордочку и залилась звонким лаем. В воздухе мелькнул пушистый, ослепительно рыжий от первых лучей комочек, и Прохор увидел, как вверх по стволу кедра метнулась белка. Эта белка была ему знакома. Она жила здесь уже две зимы, и Прохор часто видел ее неподалеку от избушки.

Забрав собаку к себе на колени, он закрыл ей глаза ладонью и подмигнул убегающему зверьку: «Беги, беги, соседка! Тут скоро такая каша заварится, что и земля загудит!» Когда собака успокоилась, он встал и потянулся. От бессонной ночи у него чуть-чуть кружилась голова и тяжестью налились веки. Взошло солнце, яркое, лучистое, и сразу же рассеялись остатки темноты. Лес вздрогнул от набежавшего ветерка и зашумел знакомой, задумчивой песней.

— Скоро в путь-дорогу собираться, — вспомнил Прохор, — и хорошо. Погодка-то сегодня какая! Такого утра красивого я что-то и не припомню, любая работа в охоту пойдет!

Он разгородил загон и погнал лошадей к водопою.

РАЗБОЙ