Два окна на Арбат

ПРИВАРОК

Инженер Птицын Юрий Иванович прожил на свете полвека, а вот жизни, оказывается, не знал. Юрий Иванович решил однажды переправить некоторые домашние вещички из пункта А в пункт Б, расположенные на Казанской железной дороге. По наивности он полагал так: «Вот приеду на товарную станцию, вот оформлю все документы в трех экземплярах, как полагается, вот заплачу деньги в кассу, получу квитанции — и порядок!»

— Какой же это порядок! — сказали Юрию Ивановичу на товарной станции. — Это совсем даже непорядок. Не поедут ваши вещички.

— Как не поедут? Почему? Вот квитанция.

— А скрипеть же будут, — терпеливо разъяснил инженеру самый крупный начальник по части отправки и неотправки старший весовщик Рубинов, — потому как не подмазанные они.

— Я полагал… — начал было Птицын, но старший весовщик перебил его:

— Ты полагаешь, а я располагаю.

И он оказался прав, этот старший весовщик. Потому что он действительно располагал всем необходимым для отправки: контейнерами, в которые инженер Птицын полагал бы поместить свои вещи, грузчиками, которые, как полагал Юрий Иванович, должны были их погрузить в вышеназванные контейнеры.

— А контейнеров нету в наличии, — заявил весовщик.

— Как нет? — не поверил своим глазам Птицын. — Вот же они стоят. Вся площадка забита.

— Неисправные они.

— Что у них неисправно?

— Что надо, то и неисправно, — разъяснил весовщик и в последний раз решил просветить наивного инженера: — Говорю ж тебе, не подмажешь — не поедут.

— Весовщик, — рассказывает Птицын, — был уже изрядно пьян. В ответ на его откровенное требование «дать на бутылку» я категорически отказал. В результате мне пришлось трижды ездить к начальнику станции, и отправить свои вещи я смог только на следующий день. Причем грузчики тоже потребовали с меня «на бутылку», хотя погрузка мною была оплачена.

По нашей просьбе комитет народного контроля проверил факты и строго наказал начальника станции Мустаева. Понесли наказание и вымогатели.

Об этом случае можно было бы и не вспоминать, если бы явление это было частным.

Нередко некоторые наши товарищи, состоящие на государственной службе, пытаются извлекать из своих прямых обязанностей кое-какой дополнительный приварок к зарплате.

Кое-какие дополнительные блага, не предусмотренные ни штатным расписанием, ни положением о премиях, ни иным установленным путем.

Так, скажем, председатель жилищной комиссии одного крупного предприятия Кваснецов, подписывая решение комиссии на выдачу ордера очередному новоселу, испытывал тяжкие муки по поводу того, с какими наивными, совершенно не знающими жизни людьми приходится ему иметь дело. Кваснецова прямо-таки до глубины души поражала эта человеческая бестолковость. Он, Кваснецов, сам лично, можно сказать, почти недосыпая, почти недоедая… вот так, новенькую квартирку… Извольте получить. Со всеми удобствами. В новом доме. На пятом этаже. Санузел раздельный…

А некоторые этого, изволите видеть, не понимают. Не доходит до некоторых. Поневоле станешь таких уму-разуму учить. Тонко, осторожно!

— Зайдите завтра.

А если тонкостей не поймут, можно популярнее:

— Бланков нет. Не подвезли. Телега, хе-хе, не смазана.

Давал людям время и возможность познать жизнь, поумнеть.

Порой, когда очередной новосел упорно не желал умнеть, обуревающие Кваснецова думы прорывались наружу в форме тягостных монологов:

— Делаешь, делаешь людям, а они…

Могут сказать, что это не вымогательство в чистом виде. Кваснецов-де не дает квартиру тому, чья очередь не подошла. Или тому, кому комиссия отказала. Он делает только то, что полагается ему делать. За что он получает зарплату. И только.

И вместе с тем как это назвать иначе, как не вымогательством приварка?

Причем нередко этим занимаются не отдельные личности, а целые организации. Мой знакомый, работающий начальником пионерского лагеря, жаловался мне:

— Самый тяжелый для меня месяц — май.

Известно, что привести лагерь в порядок и получить разрешение на его открытие это не так просто. Однако на деле все выглядит еще сложнее.

Появляется на территории лагеря представитель эпидстанции:

— Повесьте на это окно марлю.

Повесили.

— Посыпьте здесь хлорку.

Посыпали.

— Поставьте вот здесь урну для мусора.

Поставили. Сделали все, что требовал придирчивый инспектор.

— И все-таки я не могу вам разрешить открыть лагерь.

— Что же вы хотите?

— Четыре путевки.

Четыре — это по количеству детей пионерского возраста, имеющихся у сотрудников эпидстанции.

Вслед за санитарным инспектором в лагерь приезжает пожарный.

— На противопожарном щите повесьте багор рядом с топором.

Повесили.

— Бросьте в ящик с песком еще три лопаты песку.

Бросили.

— И все-таки…

— Сколько?

— Семь путевок.

Значит, у пожарников растет знатная смена — семь пионеров и пионерок.

Решили пионерлагерь газифицировать, и тут же выяснилось, что газификаторам позарез нужны двенадцать путевок на вторую смену. Без этого и траншею нельзя вырыть, и трубы не уложишь, и газ не пойдет. Скрипеть будет.

— Куда бы я ни обратился, — рассказывал мне начальник лагеря, — как узнают, откуда я, везде требуют путевки. Хотя все, что я прошу, — это нам положено, занаряжено, значится во всех документах. Но ведь у меня лишних мест в лагере нет. Только для наших, заводских детей.

И все-таки то, что переживает мой знакомый пионерский работник, — это еще цветики.

Весьма уважаемая, солидная организация начала строить жилой дом для своих сотрудников. По этому поводу состоялось специальное решение вышестоящих органов. Были ассигнованы средства. Выбрано место. Согласовано с архитектурным управлением. Определена строительная организация, которая подряжается строить дом. Выделены необходимые материалы.

Все в порядке, можно начинать стройку.

— А вот и не все в порядке, — сказали в Стройбанке.

— Почему же?

— Денег нету.

— То есть как нет? Деньги же выделены.

— Примите и нас в долю, тогда и деньги найдем.

— А сколько вы хотите?

— Одиннадцать квартир. Желательно на третьем и четвертом этажах. Не ниже.

И нашелся мудрый человек, который сказал:

— Никуда не денешься, надо дать. А то без денег останемся!

Согласились. Деньги действительно нашли очень быстро. Ну вот, теперь можно строить.

— А вот и нельзя, — сказал представитель завода железобетонных конструкций. — Что вы без нашего железа построите?

Пришлось и за железо расплачиваться жилой площадью.

Своей доли неожиданно потребовали и строители.

— Но позвольте, — сказали им, — вы и так от нас получаете определенный процент. По закону.

— А мы хотим еще сверх закона.

И опять тот самый мудрец посоветовал:

— Раз просят, надо дать. А то строить не будут.

Но если строители не будут строить, то что же им остается делать? Играть на гитарах? Писать мемуары? Или вообще заняться подводной охотой?

Что же это получается, дорогие товарищи? Почему в наше сугубо плановое хозяйство вдруг стали усиленно внедряться принципы дореволюционной одесской барахолки? Почему в иных наших учреждениях всякого представителя другой организации, пришедшего с какой-то совершенно законной просьбой, встречают непременным вопросом: «А что мы с этого будем иметь?»

И от того, что этот типично торгашеский оборот облекается в вежливо-бюрократические одежды и маскируется такими дипломатическими выражениями, как «в порядке исключения» или «просим принять в долевое участие» и т. д., положение не меняется. Все равно это выглядит как вымогательство. Если хотите — как разновидность взятки.

И потому пресекать подобные «просьбы» нужно точно так же, как мы пресекаем взятку.

1970