Два окна на Арбат

«ВСЕ ТАК ДЕЛАЮТ…»

Ну конечно же это явное преувеличение. Гротеск. Гипербола. И тем не менее.

Предположим, коллектив небольшого учреждения решил отметить какой-то праздник. Устроить своего рода товарищеский ужин. Что ж, в добрый час, как говорят. Как мыслится подобное мероприятие? Самые инициативные добровольно берут на себя организаторскую роль: собирают паевые взносы с участников товарищеского закусона, договариваются с ближайшим кафе или рестораном (в зависимости от финансового положения) о времени и о меню. Иначе говоря, ведут предварительную разблюдовку.

В условленный час, все собираются, и один из инициаторов, возведенный теперь уже в ранг тамады, поднимает первый тост:

— Этот маленький бокал с большим чувством…

Стал уже расхожим анекдот: ничто так не спаивает коллектив, как товарищеские ужины. Впрочем, это только старый анекдот.

В коллективе управления, о котором я хочу рассказать, не стали мелочиться и собирать по трешнице «с носа». Там поступили по-другому. Местком выделил пятьдесят рублей на посещение театра. Конкретно: на коллективный просмотр спектакля «Западня» по одноименному роману Э. Золя.

Составляется ведомость, в нее записываются все двадцать сотрудников, и против фамилии каждого проставляется количество билетов и стоимость. Все двадцать расписались в этой ведомости и сдали ее в архив.

Ни в какой театр они — смешно говорить — не ходили. «Западня» спокойно шла без них.

А деньги, деньги, извините, пропили. Товарищески, коллективно пропили.

Когда же им сказали, что так делать нельзя, что нехорошо, они удивились:

— А что особенного, подумаешь, пятьдесят рублей на такую компанию! Стоит ли колебать воздух из-за этого?

— Пятьдесят рублей, конечно, сумма не ах какая огромная. Но ведь — незаконно. Не-за-кон-но! Понимаете, граждане?

И вот тут-то кто-то из инициаторов как стоял, так и уронил эту фразу:

— Все так делают.

И она, эта фраза, очень, между прочим, настораживает, товарищи. Хотя я еще раз повторяю: конечно, это преувеличение. Гротеск. Гипербола.

И тем не менее.

Ведь сказавший наверняка где-то слышал ее и взял на вооружение, как некий непробиваемый щит: раз «все», то тут уж ничего не попишешь. Тут уж и спросить не с кого. Это все равно что землетрясение.

Конечно, в конце концов, не в этих пятидесяти рублях дело. Дело в том, что целый коллектив — все двадцать сотрудников советского учреждения — как ни в чем не бывало принимает участие в обмане. Ставят свою подпись на фиктивной, липовой бумажке. И делают это все легко, шутя. Словно играют в детскую игру «испорченный телефон». Первый сказал: «Театр», второй — «Мадаполам», а у последнего послышалось: «Кафе «Риони».

Но ведь между детскими забавами и нарушением финансовой дисциплины должна быть кое-какая разница.

Коллектив управления, о котором речь, он ведь не случайно и не вдруг угодил в эту самую западню. Факты говорят о том, что он к этому шел какое-то время. Шел настойчиво и устремленно.

Инженер этого управления, назовем его Ходилин, был командирован на периферийный химкомбинат. Инженеру было дано служебное задание: на месте уточнить проект, разработанный проектным институтом, привязать его. Довести до ума. И помочь местным, комбинатским инженерам, техникам и рабочим претворить этот проект в жизнь.

Инженер приехал в пункт назначения, его устроили в хорошем номере гостиницы, выделили машину, дабы приезжий специалист не переутомлял себя пешим хождением.

Проходит день, другой, третий. Инженер исправно ездит на закрепленной машине на рыбную ловлю, по грибы, любуется открывающимися пейзажами. И совсем даже не проявляет никакого интереса к привязыванию проекта. Уточнению, доведению до ума.

А когда хозяева осторожно намекают ему на это, он что-то мямлит совсем несуразное:

— Да, конечно… Но ведь ватман-то нынче, мужики, почем? Дорогонек он, ватман-то! А уж за рейсшину и говорить не приходится — не укупишь…

К чему он это все? А к тому, что он от кого-то слышал, как это делается. То есть как из людей, которые в тебе нуждаются, можно извлечь дополнительный свежий рубль. Некий приварок к командировочным харчам.

Он, этот инженер Ходилин, так про себя и решил: «Ага, значит, все так делают. А я что, у бога теленка съел?»

И, как ни странно, эту его бессвязную белиберду насчет ватмана и рейсшины хозяева отлично раскусили. Их, руководителей комбината, подпирают сроки. Установка, которую должен помочь пустить этот заезжий хлыщ и вымогатель, она у них залажена в план. Кровь из носа, а ее надо пустить.

Но директор комбината — это только директор комбината. Он не может вынуть из сейфа пачку денег и небрежно швырнуть ее наглому этому типу: «Идите, и чтобы к тридцатому числу все было готово». Нет у него в сейфе для этого денег. В сейфе у него лежат печать и бланки.

И директор использует то, что у него есть под рукой. На чистом бланке предприятия он пишет приказ о назначении инженера Ходилина Б. В. на должность сменного мастера в такой-то цех с окладом жалованья согласно штатному расписанию. И скрепляет этот приказ подписью и печатью.

Понятно, ни в какой цех Ходилин Б. В. не ходит. Зато он приступает к исполнению своих прямых обязанностей без проволочек. Зато теперь кроме командировочных он получает еще и две зарплаты.

…Как-то однажды упоминаемое мною управление решило провести некое расширенное совещание хозяйственного актива. С вызовом в центр целого ряда своих работников с мест — из Алма-Аты, из Еревана, Ишимбая и т. д. Одним словом, представительное такое совещание.

И когда намеченная повестка дня была исчерпана, в президиуме созрела мысль: а недурно бы такое выдающееся событие, как успешное завершение совещания, отметить должным образом.

Честно говоря, я еще не помню ни одного совещания, которое не закончилось бы успешно. Тем не менее мысль, оброненная кем-то самым мыслящим, тотчас же нашла горячую поддержку:

— Полагается.

Опять-таки никто не уточняет: где это сказано, что полагается? В каком таком уставе, в инструкции или в положении?

Но, допустим, люди просто захотели посидеть за другим столом — на этот раз не за канцелярским, а за ресторанным. Допустим, они решили выпить рюмку-другую «с устатку» и договорить то, чего не успели сказать на совещании, теперь уже в неофициальной обстановке. Без протокола. Без регламента. Ну, и нашли повод.

Что тут можно сказать? Люди взрослые, пословицы насчет того, что «пей, да дело разумей», «ума не пропивай», — это они знают. Ну, посидели, поговорили по душам, исчерпали успешно повестку вечера, вынули кошельки, расплатились и — по домам. Спокойной ночи. Спасибо за компанию!

А вот же и нет. Опять-таки в этом управлении делается по-другому. Мысль насчет «отметить» облекается здесь в форму приказа по управлению… о премировании участников совещания. Составляется ведомость. Премированные расписываются, а деньги перечисляются ресторану.

Недавно следователь вызывал на допрос некоторых участников этих «мероприятий». Начальника управления. Директора химкомбината. И каждому из них он, между прочим, задал вопрос:

— Скажите, почему вы учиняли подлоги и втягивали в это дело десятки подчиненных вам людей?

И когда один из них, теперь уже обвиняемый, а другой свидетель, пытались укрыться за спасительным «все так», следователь совсем не принял этого в расчет. Он заявил:

— Будете нести ответственность по закону. — И, пододвинув протокол допроса, сказал: — Распишитесь.

И, между прочим, все следователи так делают. И районные, и городские, и республиканские. Это совершенно точно. Без всякого преувеличения.

1970