Два окна на Арбат

НЕМАЯ СЦЕНА

Гости съезжались к парадному подъезду. Сегодня в городе Звонареве после ремонта открывался театр оперетты. Театральный оркестр (труба, скрипка и контрабас), расположившийся меж сверкающих колонн из розового мрамора, играл марш из оперетты «Сын клоуна».

Директор, главреж и первый любовник, он же председатель месткома, по очереди улыбались приглашенной на торжества публике.

То, что произошло со Звонаревским театром за год и пять месяцев, не очень укладывалось в сухое коммунальное слово «ремонт». Даже если к нему добавить такое солидное и обстоятельное прилагательное, как «капитальный».

Чудесное возрождение старого театра совершилось по инициативе председателя горсовета Сергея Агеича Упаковщикова. Когда Сергей Агеич Упаковщиков соорудил, на зависть соседям, монументальную Доску почета и достойный нашей эпохи Парадный вход на городскую выставку, он сказал:

— Пора обрастать культурой. Будем строить театр. Монументально. Достойно нашей эпохи.

— В стиле греческого Акрополя? — спросил начитанный начальник городского управления культуры Илья Иванович Гусельников.

— Греки для нас не маяк, — пошутил предгорсовета.

По просьбе товарища Упаковщикова в зале заседаний горсовета была устроена выставка проектов, по которым уже выстроены Смоленский, Саратовский, Сочинский, Саранский и другие театры. Но ни один из них не пришелся по душе Сергею Агеичу. Был объявлен конкурс. В результате родился свой, совершенно новый, оригинальный саратовско-смоленско-саранский вариант.

Были начертаны планы, и эти планы стали претворяться в живую действительность, как писал об этом «Звонаревский порыв».

Но живая действительность едва не поломала все звонаревские планы. Сначала были раскритикованы излишества. А потом поступило еще более конкретное указание: строить жилье, детские сады, столовые. А театр подремонтируйте и танцуйте «Сильву» дальше.

— Так разве ж мы строим? — удивился товарищ Упаковщиков. — Мы ремонтируем.

За годы руководящей работы Сергей Агеич твердо усвоил правило: надо уметь отчитаться. По бумагам будет ремонт, — стало быть, все в порядке. А там — победителей не судят!

Прежняя коробка театра была накрыта новой. А потом изнутри по кирпичику старое здание разобрали и выкинули вон.

И вот торжественный день настал. К парадному подъезду подкатил и сам победитель товарищ Упаковщиков. А с ним и Гусельников Илья Иванович. Приехавшим улыбалось сразу все руководство театра.

Сергей Агеич нежно погладил розовую колонну и весело подмигнул встречавшим его товарищам:

— Ну как, подремонтировались немножко?

— Самую малость, — хором ответило трио.

— Ну, показывайте!

Предгорсовета и сопровождавшие его лица двинулись по театру. Осмотрели фойе, поднялись из амфитеатра в бельэтаж. Чмокали. Цокали. Сергей Агеич придирчиво щупал тугие, обитые бархатом кресла, мял в руках тяжелый парчовый занавес. Разводил руками. Качал головой. Сергей Агеич был доволен. И он не стал скрывать свои чувства:

— Вы как хотите, а лично мне нравится.

— Лично нам, — сказали все, — тоже нравится.

— Ну-с, будем открывать. Давайте третий звонок.

Товарищ Упаковщиков по-хозяйски прошел на сцену, где уже стоял стол президиума. За ним потянулись и остальные. Сергей Агеич с удовольствием оглядел переполненный зал, для порядка постучал карандашиком по микрофону и начал свой доклад «О росте культуры в городе Звонареве».

Потом выступали представители от общественности. Все хвалили новый театр и поздравляли друг друга с таким подарком.

— Пожелаем коллективу театра, — сказал в заключение товарищ Упаковщиков, — дальнейших, так сказать, творческих…

Сергей Агеич пожал руки директору, главрежу и первому любовнику. Зал аплодировал.

— Творите для народа, — говорил Сергей Агеич, — а мы вам всегда поможем. Сделаем перерыв, а потом посмотрим, что вы там приготовили. Так, я думаю?

Главреж рассеянно улыбнулся и кивнул головой.

Дали занавес. Публика пошла в буфет. На сцене остались товарищ Упаковщиков, Гусельников Илья Иванович и руководство театра. Двое рабочих убирали сцену, так что разговаривать пришлось стоя.

— Что показываете? — спросил товарищ Упаковщиков.

— По-моему, «Вольный ветер», — сказал Илья Иванович Гусельников, — так мы договаривались.

Руководство как-то неожиданно замялось:

— Главный герой того… улетел сегодня.

— Как улетел? Куда?

— В Лепехино. Заявил так: согласно трудовому законодательству я — вольный ветер, куда хочу, туда и улечу!

— Что за причина?

— Обиделся. Зарплату задержали.

— Всего за три месяца, — уточнил первый любовник.

— Скажите, какие мы обидчивые! — улыбнулся товарищ Упаковщиков. — Ну ничего. Пожалеет. Еще проситься будет.

— Так что же, «Москву, Черемушки»? — спросил Гусельников.

— Не готовы, — поморщился главреж. — Каждая репетиция в дискуссию превращается. Артисты речи произносят: «Везде свои Черемушки появились. Люди новоселье справляют, а мы…»

— Так театр же строили! — воскликнул Упаковщиков. — Да мы за одну большую люстру заплатили!.. А мрамор откуда привезли?! А ковры?! Не для товарища Упаковщикова же, для них! А они…

— Разве они это понимают? — вставил Гусельников.

— Коллективное заявление, — сказал директор, — все «Черемушки». Просим по собственному желанию…

— Ну что же, бог с ними, — сказал Сергей Агеич, — в таком случае «Сильва, ты меня не любишь?».

— И Сильва не любит, — сказал главреж и спохватился: — Я в том смысле, что и она уехала.

— А это еще почему? Сильве мы квартиру дали!

— Квартиру дали, говорит — далеко. А транспорт… Обещали троллейбус… Ребенка в садик не приняли, мест нет.

— Обещали-обещали! — не на шутку вскипел товарищ Упаковщиков. — Мало ли что обещали! А театр? Да они сговорились, что ли?

— Это точно. Она не одна, с Эдвином уехала.

— А Эдвин что? У него же детей нет?

— Детей нет. У него язва.

— При чем тут язва? — рассвирепел Сергей Агеич.

— Столовой диетической поблизости нет.

Наступило тяжелое молчание.

— Ну, вот что, — жестко сказал товарищ Упаковщиков, — как хотите, но чтобы художественная часть была.

Между тем антракт кончился. Стоявшие на сцене люди, занятые нелегкими разговорами, не слышали, как прозвучал первый звонок, второй и, наконец, третий. Заведенная чьей-то уверенной рукой, театральная машина работала четко. В зале погас свет, и все стихло. Профессиональным чутьем главреж первый почуял, что надвигается беда. Он, а вслед за ним и директор театра кинулись за кулисы, чтобы задержать, остановить неумолимый ход этой машины.

Но было уже поздно.

Пошел занавес.

1963