Два окна на Арбат

ДАЙТЕ МНЕ «ЛЕБЕДЯ»!

Умы некоторых наших сограждан порой посещают неожиданные мысли. Сидит, сидит себе человек, и вдруг его словно бы кто ударит. «Чего бы мне такое, — начинает он думать, — сотворить? Чтобы и внакладе не остаться, ну, и амбицию собственную показать».

Для начала такой мыслитель вырывает из дочкиной тетрадки листок в косую линейку и начинает писать. «Уважаемый тов. начальник!» — вежливо написал некто В. В. Плужников начальнику почты Шацкого района, Рязанской области.

И далее Виктор Васильевич изложил «уважаемому» посетившую его мысль. А мысль была такая. Сам Виктор Васильевич живет в Москве, а в родном селе Ольхи, Шацкого района, Рязанской области, остались мать и сестра. Прошлым летом сестра сыграла свадьбу. На свадьбе Плужников не был. Но по показаниям очевидцев он выяснил, что на подарки родственникам жениха мать издержала средств больше, чем он предполагал. На сколько больше, он точно не знает. Может, на десятку, а может, и больше. И потому он, Плужников, убедительно просит «уважаемого начальника» шацкой почты заглянуть в имеющиеся в его распоряжении сберегательные документы за № 2410, подбить убытки и срочно сообщить ему, Плужникову, для принятия необходимых мер.

Начальник почты посчитал вопрос вздорным, и тогда Плужников пишет «уважаемому прокурору». И в «дорогую редакцию» «Приокской правды».

Редакция ответила, что дело это сугубо семейное.

— Разбирайтесь сами.

Районный прокурор сообщил довольно известную истину о том, что «положенные в сберкассу деньги выдаются лицу, имеющему соответствующие документы».

Тогда Плужников требует включиться в это дело «уважаемых» прокурора области, начальников областного управления связи и областного управления гострудсберкасс и госкредита.

Получив и на этот раз отказ, он вызывает на поле брани следующих «уважаемых» — министра связи, министра финансов, редакцию «Правды».

Ни в коем случае, предупреждает он, не направлять его письмо «на местные органы, так как это будет малоэффективно, ибо они используют расширение права не по назначению». «Переписку на 9 (девяти) листах прошу впоследствии возвратить».

А зачем ему эта переписка на 9 листах? Ясно же зачем — жаловаться дальше. Плужников ведь не остановится. Плужников пойдет выше. Ему чужого времени и нервов не жалко, когда десятка, которая могла быть отписана в наследство ему лично, вдруг пропадет.

Так что же теперь, созывать внеочередной расширенный пленум Верховного суда с приглашением коллегий ряда заинтересованных министерств? Но позвольте, заинтересован во всем этом один Плужников.

У нас принято внимательно относиться к каждому письму и каждому заявлению. Указ Президиума Верховного Совета СССР «О порядке рассмотрения предложений, заявлений и жалоб граждан» настоятельно рекомендует начисто искоренить бюрократизм и волокиту в этом важном деле. Но граждане, о которых идет речь в фельетоне, — сутяги. Их жалобы сколь корыстны, столь же вздорны и пусты.

Каждого из них внимательно выслушивают, создают комиссии, разбираются. И каждому отказывают. А они продолжают сутяжничать. Вот, например, Л. И. Бойкову по его делу впору уже собирать международный конгресс.

Л. И. Бойков служил в проектном институте. Он занимал должность конструктора-проверщика рабочих чертежей. Стало быть, другие конструкторы чертят, создают, а он, Бойков, за ними проверяет, все ли у них так.

Он проверял-проверял, все было так. А однажды он сказал:

— А вот тут что-то не так.

Доложил Бойков об этом своему непосредственному начальству, а непосредственное начальство ему в ответ:

— Хорошо. Внесите поправку в чертеж.

Внести-то Бойков внес, а потом его посетила мысль: «А вдруг это я не просто поправку внес, а серьезное открытие сделал? Обогатил отечественную науку?» Садится Бойков и пишет заявление в комиссию по рационализации и изобретательству: «Уважаемая комиссия, прошу рассмотреть».

Комиссия рассмотрела. Дала просителю такой ответ:

«В предложении т. Бойкова нет ни рационализации, ни изобретательства. Есть обычное исполнение своих служебных обязанностей».

Бойков думал над этим заключением год. А на другой год его все настойчивее стала посещать мысль: «А вдруг?»

И тогда он обжаловал решение институтской комиссии в главк. Не понял Бойкова главк. А он — в обком профсоюза. А он — в БРИЗ министерства. Чем черт не шутит, авось где-нибудь и клюнет.

Глядь, и клюнуло. Как сказано было потом во многих официальных бумагах, «обком профсоюза, недостаточно глубоко изучив» дело, предложил пересмотреть решение.

Вот тут-то и началось! Если при первых отказах самозваный изобретатель еще сомневался, мучился, то теперь он смело ринулся в атаку. И воюет вот уже… тринадцать лет!

Бойкову говорили «нет» у одних ворот — он штурмом брал другие, третьи, десятые. Со своей пустой и вздорной претензией этот сутяга дошел до Госстроя и Верховного суда СССР, до Государственного комитета по труду и зарплате, до ВЦСПС.

Причем он не довольствуется беседой с рядовым работником и даже с заведующим отделом. И начальник главка ему не указ. Бойкову подавай председателя госкомитета. Он непременно должен доложить самому министру. Лично.

А докладывать-то, собственно, не о чем.

Все возможные средства, необходимые для того, чтобы объяснить Бойкову, что он никакой не изобретатель, уже исчерпаны. Что же дальше?

Жителя Запорожья Г. В. Завражного тоже посетила однажды отчаянная мысль. «Как бы это изловчиться, — подумал он, — чтобы и фамилию свою прославить, и опять же копейку кое-какую исхлопотать?»

Путей было много. Г. Завражный выбрал один: он принялся создавать кроссворды.

— Подумаешь, не боги же горшки обжигают.

На первый случай он создал несколько штук и послал их в редакцию популярного иллюстрированного журнала в Москву. Из редакции ответили в том смысле, что да, действительно горшки обжигают рядовые труженики. Но и обжигать надо с умом. Перебить все можно. В общем, кроссворды не подошли.

А Гр. Завражный (под кроссвордами теперь он подписывался только так) им еще бандероль!

— Не подошло, — отвечают.

Гр. Завражный — еще.

Так и пошло. Гр. Завражный редакции — свою продукцию, а редакция Гр. Завражному — традиционное «не подошло».

Три года шел горшечный бой между Запорожьем и Москвой. Первыми не выдержали сотрудники журнала: они перестали отвечать Гр. Завражному.

Тогда Гр. Завражный отложил в сторону новые, еще не обожженные кроссворды и написал письмо в редакцию «Правды». Вот, пишет он, сукины дети — и кроссвордов моих не печатают, и фамилию, и место жительства не указывают. Хотя я регулярно им сообщаю: «Гр. Завражный из Запорожья».

Я прочитал письмо Гр. Завражного и увидел, что Гр. Завражный не в ладах с элементарными правилами грамматики (в его транскрипции — «громатики»). Об этом я тов. Завражному и написал по простоте душевной и посоветовал обижаться не на работников журнала, а на самого себя.

Кроссвордист осерчал теперь на меня. Он прислал один из своих кроссвордов, в котором я насчитал шесть грубейших грамматических и смысловых ошибок! По замыслу автора кроссворд был литературный (!). И в нем автор превращал известного писателя в писательницу, безбожно перевирал название литературного произведения, слово «драматург» писал через «о» и т. д.

Я еще раз высказал Завражному все, что думал о его творчестве.

А он мне: «Судя по вашим упрекам, что людям, которые допускают грамматические ошибки, писать в вашу газету и жаловаться на беззаконие других нельзя».

Я уж совсем было собрался ответить и на это. В том смысле, что если человек пишет нам, что ему не ремонтируют крышу, мы на его литературный слог не обращаем никакого внимания и помогаем ему. Если же он взялся сочинять литературные кроссворды…

Но как раз на этом месте меня самого посетила… Эге, подумал я, а не бросить ли мне эти фельетоны? Хлопот уж больно много. Вон тот же Завражный просит вернуть переписку. Ясно — пойдет выше. Не заняться ли мне чем-нибудь эдаким? Пойду-ка я, скажем, в театр. В Большой, естественно. Граждане дирекция, когда у вас ближайшее «Лебединое озеро»? Желаю сплясать лебедя, который умирает. И фамилию чтобы на афише красной строкой. Ну, и там «сумма прописью» — что положено.

Я знаю, найдутся бюрократы. Скажут: как же так, вы же не умеете, то, сё…

Мало что не умею. А я желаю! Не боги же обжигают… Ах, вы отказываете? Верните мою переписку. Я пойду выше. А я еще выше! А я еще!

Лучше дайте мне «лебедя»! Добром требую!

1968