История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

13. Папская непогрешимость в ее последствиях для церкви и государства

Меры к упрочению нового догмата. – Ревность немецких епископов. – Отношение правительств к ватиканскому догмату. – Неизбежные осложнения. – Культурная борьба в Германии. – Изгнание иезуитов и борьба в области народного образования. – Непокорные епископы и репрессивные меры по отношению к ним. – Участие Пия IX в этой борьбе. – Связь ультрамонтанства с темными демагогическими силами. – Папа как ватиканский узник. – Кончина Пия IX.

Несмотря на то, что сама судьба как бы отомстила папству за самоизмышленное им самобоготворение, отняв у него вскоре после провозглашения догмата одну из существеннейших прерогатив папства – светскую власть, папство отнюдь не хотело поступиться своею непогрешимостью, и как бы в Медали, выбитые Пием IX в память провозглашенных им догматов: возмещение потерянной светской власти старалось еще более возвысить свой духовный абсолютизм. От всех епископов было потребовано безусловное признание ватиканского догмата, и даже те, которые так стойко до конца противились его принятию, в конце концов, опасаясь возможности страшных разделений в церкви, нашли более благоразумным «пожертвовать своим разумом» и признать ватиканский догмат. И немецкие епископы первыми поддались этим соображениям оппортонизма. Уже в конце августа они собрались в Фульде вместе со сторонниками инфаллибилизма и издали общее пастырское послание, в котором торжественно заявляли, что все истинные католики без различия мнений ради блага церкви и спасения своей души должны, безусловно, подчиниться определениям ватиканского собора. В то же время они потребовали от профессоров и преподавателей богословия, законоучителей и всех вообще духовных лиц в своих диоцезах безусловного признания догмата, угрожая в противном случае отлучением и отрешением от должности. Даже и ученый историк-епископ Гефеле, сначала не принимавший участия в фульдском собрании и хотевший всячески избегнуть противного его убеждениям догмата, должен был с болью в сердце подчиниться роковой необходимости. Он также издал пастырское послание с приглашением признать догмат о непогрешимости, хотя старался придать ему несколько более мягкий смысл, – именно, что как непогрешимость церкви, так и непогрешимость папской учительной должности простирается лишь на богооткровенные учения веры и нравственности, и к области непогрешимости относятся только определения в собственном смысле, а не введения, обоснования и приложения. Это была жалкая попытка увернуться от признания ватиканского догмата во всем его объеме, и конечно она оказалась невозможной, так что позже и Гефеле должен был присоединиться к решительным инфаллибилистам, еще раз (сент. 1872 г.) собравшимся в Фульде для подтверждения ватиканского догмата. Долее других держался Штроссмайер, но и он должен был сложить оружие оппозиции в виду всеобщей покорности. Мужественнее оказались профессора и доценты многих университетов, не хотевшие принести свой разум и свою науку в жертву папскому самовластию, и они именно были родоначальниками знаменательного старокатолического движения, которое явилось новым важным фактором церковно-религиозной жизни на западе и нашло сочувственный отголосок во всех независимых от папства церквах. Зато низшее духовенство и народная масса, воспитанные в духе крайнего ультрамонтанства, были в безграничном восторге от нового догмата и с фанатическим благоговением падали на колена пред «папой – богом. Тем более заслуживает упоминания мужественный подвиг одной монахини – Амалии Лассо, которая, состоя начальницей сестер милосердия в Бонне и уже лежа на смертном одре, решительно отказалась принять новый догмат и за это была лишена должности и даже – погребения, которое приняли на себя боннские старокатолики. – Что касается государств, то, в сущности, ни одно из них не признало ватиканского догмата. Австрия даже воспользовалась при этом случаем отменить прежний конкордат и запретила провозглашение догмата в своих пределах. Франция, потрясенная неудачами войны, не имела возможности заниматься церковными вопросами. Пруссия, хотя и продолжавшая держаться своего принципа невмешательства во внутренние дела римско-католической церкви, однако приняла меры к ограждению себя, и в этом государственные мужи ее проявили замечательную прозорливость, так как вскоре им пришлось вести ожесточенную борьбу с папским абсолютизмом, смело заявлявшим притязания на господство во внутренней жизни только что обосновавшейся Германской империи.

Эта империя, после погрома, произведенного над Францией (1870–71 гг.), составилась из объединения Пруссии с южными немецкими государствами, и так как население этих государств было по преимуществу римско-католическое, то сразу же в ней обнаружилась сильная рознь, которую нужно было устранить и смягчить, чтобы новооснованное государственное здание могло иметь надлежащую прочность. Задача была весьма трудная и над нею с успехом мог трудиться лишь такой политический гений, как князь Бисмарк, по идее которого и основалась самая империя. Обладая железной волей, не останавливавшейся ни пред какими препятствиями, «железный канцлер», как его стали впоследствии называть, решил все внутренние силы объединенных государств подчинить одному высшему авторитету – имперской власти. Но если эта идея вполне соответствует духу протестантизма, то отнюдь не соответствовала духу римского католицизма, который и всегда, а после ватиканского декрета особенно, признавал высшим авторитетом – волю и власть непогрешимого папы. Поэтому при проведении своей, объединительной политики князь Бисмарк неизбежно должен был придти в столкновение с этим духом. И действительно вскоре обнаружились такие явления, которые явно показывали, откуда они исходят и кем вдохновляются. Так в римско-католической Баварии скоро началась сильная агитация со стороны ультрамонтанской партии с целью затруднить присоединение этой страны к Германии; а когда присоединение ее, тем не менее состоялось, то та же партия начала предъявлять совершенно несообразные притязания, именно, чтобы римско-католической церкви были предоставлены все права и преимущества, какие-де искони принадлежат ей, и мало того, предъявлено было имперскому правительству требование, чтобы оно позаботилось об удовлетворении желания своих римско-католических подданных касательно восстановления светской власти папы! С этою просьбою императору Вильгельму еще в Версале представлялась депутация с архиепископом Ледоховским во главе, и один ультрамонтанский орган писал по этому поводу: «не смиренно как милости, а повелительно как своего права требуем этого мы, католики... Или вы возвратите католической церкви все ее права, или – не устоит ни одно из ваших теперешних правительств»...Эта угроза отнюдь не была пустою: римский католицизм, который часто считают консервативной силой, по самой своей интернациональности есть сила космополитическая, которая может смотря по обстоятельствам держать сторону -то государственной власти (пока она покорна ей), то самых крайних противогосударственных элементов, если с помощью их она надеется достигнуть своих целей. Вполне откровенно высказался в этом смысле епископ Сенестрей регенсбургский, когда он в одной речи прямо сказал: «Если государи не хотят знать милости Божией, то я первый готов ниспровергать их троны. Нам может помочь война или революция». Еще недавно перед тем одобренная папой газета «Женевская Корреспонденция» писала: «Если государи не посодействуют папству в восстановлении всех его прав, то оно отречется от них и прямо обратится к сердцам народов. Понимаете ли вы всю страшную силу этой перемены? Часы ваши, государи, сочтены»! Берлинская ультрамонтанская «Германия» имела даже дерзость указывать на возможность отомстительной со стороны Франции войны, в которой-де правительство не может рассчитывать на сочувствие и поддержку своих римско-католических подданных. И в этом смысле ультрамонтаны повсюду вели усиленную пропаганду, злоупотребляя свободой печати и слова в газетах, частных и общественных собраниях, и даже с церковной кафедры. Один баварский священник Лехнер проповедовал с церковной кафедры, что трудно сказать, по какой милости царствуют германские государи, по милости ли Божией, или по милости дьявола, – с явным намеком на вероятность последнего.

Вследствие всего этого отношения между церковью и государством в Германии становились все более напряженными. Напрасно император, жаждавший внутреннего мира после военной бури, старался занять примирительное положение. В апреле 1872 года он назначил германским посланником при папском дворе кардинала Гогенлоэ, который много лет жил в Ватикане в качестве весьма влиятельного прелата, был другом и близким советником Пия IX. Сделавшись кардиналом он разошелся с иезуитскими приближенными папы и Бисмарк поэтому, мог думать, что его высоким церковным положением можно воспользоваться ко благу империи, как и церкви. Папа, однако же, отклонил назначение Гогенлоэ германским посланником при Ватикане, хотя раньте этот кардинал стоял во главе австрийского и французского посольств. По поводу этого Бисмарк 14 мая 1872 года говорил в рейхстаге: «Ввиду недавно провозглашенного догмата в католической церкви, я считаю невозможным для светской власти добиться конкордата без того, чтобы не нанести каким бы то ни было образом ущерба светской власти». Тогда же он произнес и свою пресловутую фразу, столь громко пронесшуюся по всей Германии: «Не беспокойтесь, мы не пойдем в Каноссу»! Подхватив это выражение, ультрамонтанская берлинская газета «Германия» писала по этому поводу: «Это – слова, имеющие необычайное значение. Католические догматы суть дело Св. Духа, безусловно обязательны для всякого католика, неизменны на все времена. Если эти догматы заключают в себе также требования, с которыми не может или не хочет согласиться светская власть, то этим самым объявляется война между церковью и государством, и притом война на жизнь и на смерть».

И действительно, между церковью и государством началась ожесточенная борьба, получившая название «культурной борьбы». Первым шагом этой борьбы было изгнание иезуитов, которые, как крайние представители силлабуса и папской непогрешимости, фанатически настраивали римско-католическое население Германии против правительства. Хотя многие немецкие епископы представили блестящее свидетельство о благотворной деятельности этих патеров в своих диоцезах, однако закон по этому поводу, принятый значительным большинством, был издан императором 4 июля 1872 года, и гласил: «Общество Иисуса и сродные с ним конгрегации исключаются из области немецкого государства. Основание новых учреждений им запрещается, существующие в данное время подлежат закрытию в течение шести месяцев. Члены этих общин, если они иностранцы, подлежать высылке из государства, а если туземцы, то им может быть или совсем отказано или указано пребывание в определенном месте. Всякая деятельность ордена иезуитов, особенно в церкви, школе, как и в миссиях, отселе не допускается. Такое постановление, естественно, произвело целую бурю в римско-католическом обществе, и ультрамонтанские газеты ожесточенно возбуждали всех на защиту попираемой якобы римско-католической церкви, причем государственного канцлера Бисмарка выставляли, как воплощенного сатану. Агитация не осталась бесследной: началось сильное возбуждение среди римско-католического населения Германии, и возбуждение это выразилось в том, что не только оживились прежние римско-католические союзы, но 6 июля 1872 года был основан новый «Католический союз». Этот союз, для членства в котором требовалось лишь шесть грошей, имея свой центр в Майнце, находился под руководством аристократически-иерархической партии, и против закона об иезуитах он немедленно издал резкий протест, в котором говорилось, что 1) «закон этот есть тяжкое оскорбление для католической церкви, которая одобряет общество Иисуса и приняла его на свое служение, и есть оскорбление для всех католиков, которые держатся одних и тех же правил веры и нравственности с ними; 2) это несправедливое нападение на личную свободу, осуждение ни в чем неповинных граждан; 3) это акт неблагодарности, в которой становится повинным государство; 4) это неуважение к голосу народа, который более чем в 2.000 петициях громко высказался в пользу иезуитов; 5) это нарушение религиозного мира, покушение на спокойствие и безопасность государства, и, наконец, 6) мы, католики, никогда не согласимся на то, чтобы святейшее, что только мы имеем, предоставить на усмотрение враждебного вере большинства». Между тем министр исповеданий Фальк издал распоряжение, чтобы во всех прусских школах, в которых учителями состояли члены иезуитского ордена, последние были удалены и па их место назначены другие лица. Гимназистам было запрещено вступление в духовные союзы. Ультрамонтаны неистовствовали и «Аугсбургская Почтовая Газета» писала по этому поводу: «Потрясен мир религиозной жизни и объявлена война силе, которая старее Нюренбергского замка». Ультрамонтанский «Фатерлянд» в Мюнхене писал: «Иезуиты передают немецкое государство масонам и евреям. Мы не любим вашего немецкого государства, мы не хотим ничего знать о нем, – для нас оно только мимолетное грозовое облако. Подумайте о правде Божией, об интернациональной силе, которая отмстит вам за права Бога и людей». Понятно, с каким чувством отнеслись к этому постановлению в Риме, и Пий IX 24 июня 1874 года сказал депутации немецкого «Читального союза» следующее: «Мы имеем дело с гонением, которое, подготовленное задолго раньте, разразилось теперь. Во главе гонения стал первый министр могущественного правительства. Я хотел бы, чтобы он знал, что торжество без умеренности не имеет в себе живучести, и борьба против истины есть безумие. Кто знает, не обрушится ли с высоты без человеческих рук камень, который разрушит ноги этого колосса». Под колоссом разумелась, конечно, Германская империя: камень, который, по убеждению папы, мог обрушиться на империю без человеческих рук и разрушить глиняные ноги железного колосса, взят, конечно, из видения пророка Даниила. Тем не менее многие иезуиты и причисленные к ним по духовному родству редемптористы, лазаристы, священники Св. Духа и члены Общества св. Сердца Иисусова поспешили удалиться за границу – в Бельгию, Голландию, Францию, Турцию и Америку, чтобы выждать наступления более благоприятного для них времени.