Четвертый корпус, или Уравнение Бернулли

День 11-й

В день, когда смена готовилась перешагнуть экватор, в «Гудроне» случилась одна радость. Ровно двадцать лет назад с криком «Какая катастрофа!» в этот мир пришла Маринка, ныне третьекурсница МАТИ и вожатая первого отряда. Радость эта была лично ее, но Нонна Михайловна захотела использовать повод, чтобы привнести в размеренную, ничем не сотрясаемую жизнь лагеря некоторые элементы праздника. Радость должна была стать всеобщей, но не выходить при этом за границы, утвержденные уставом. Понятия взаимоисключающие, но Нонна Михайловна решила попробовать.

Для этого она сначала спустилась на первый этаж к Олегу и поручила ему испечь четыре огромных апельсиновых торта «Тропиканка». Правда, в комнате у него совершенно случайно оказалась именинница и чуть не испортила сюрприз. Но уставшая с дороги Маринка спала и разговора их, к счастью, не слышала.

Затем директриса пошла во второй корпус и сунула заспанному Сашке двадцать воздушных шариков, чтобы он украсил ими этаж, а от него в еще более приподнятом настроении отправилась в рубку к Коляну, чтобы утвердить праздничный репертуар на весь день.

– Я знаю, Николай, что вы были вчера в одном музыкальном магазине, – сказала она, стоя в дверях и не решаясь войти в прокуренную рубку. – Это очень похвально, я обязательно возмещу вам все затраты. Но я вас прошу: не ставьте сегодня Юрия Антонова. Сколько можно ходить по Абрикосовой? Марина – молодая современная девушка. Хотелось бы чего-то свеженького, а, по моим сведениям, у Мэрилина Мэнсона вышел новый альбом.

Нонна Михайловна хитро подмигнула Коляну, как бы намекая на то, что она тоже относительно молодая и свеженькая, чтобы иметь такие сведения.

– Мэнсона не завезли еще, – сказал Колян, еле продирая глаза, – «Ласковый май» проканает?

– Главное, чтобы не Николаев, – предупредила Нонна Михайловна и, глубоко вдохнув, перешагнула через провода. – О, да у вас тут целая коробка раритетов! Они тоже из борделя?

Колян не знал, откуда эти кассеты, потому что большинство вытащил из автомагнитол, с хозяевами которых знаком не был, но на всякий случай согласился.

– Из того, что выберете, первая песня ваша, – пообещал он. – Лучшее из, как его там, музыкального этого вашего магазина.

Спустя минуту, потому что дольше в рубке Коляна находиться было невозможно, Нонна Михайловна вышла из прохладного подъезда на улицу и села на скамейку под уличным фонарем.

Как только из динамика с кашлем вырвались первые аккорды «Белых роз», второй корпус вспучило, на боковые лестницы вышли подышать свежим воздухом великовозрастные пионеры, со стороны общежития на асфальтовой дорожке показалась Маринка. Меню на завтрак утвердила, наверное.

Горна еще не было, и Нонна Михайловна прониклась необъяснимой нежностью к людям, круглосуточно выполняющим свой вожатский долг. Думая, как поощрить Маринку, она внезапно сгенерировала идею, достойную пилюлькинского «Оскара», и чтобы обрадовать всех как можно скорее, пошла объявить о своем решении Гале.

– Вы слышали, что Нонка придумала?

С этими словами Галя ворвалась к нам в вожатскую и в удивлении застыла, даже не успев закрыть рот. На моей кровати сидел убитый горем Женька и, держа зеркало с подсветкой в вытянутой руке, пытался рассмотреть в нем свою макушку. Над ним, чуть ли не обнявшись, стояли Анька с Сережей, на стуле со сломанной спинкой, подперев кулаком щеку, сидела я.

– Тихо, – сказала Анька Гале и покосилась на Женьку. – Беда у нас. Корни отросли, а краски нет.

– Е-мое, – облегченно выдохнула Галя. – Я уж думала, вшей завезли. А тут два миллиметра беды всего!

– Галя! – вскрикнул вдруг Женька и схватил ее за руку. – Я тебя умоляю, сходи в магазин. Мы же по руками и ногам, по рукам и ногам, а тебе все равно делать нечего… – Здесь он понял, что перегнул, и сделал жалобные глаза. – В общем, может, ты найдешь полчасика в своем плотном графике и купишь мне в магазине краску «холодный скандинавский блонд»?

Галя поджала губы и с сочувствием посмотрела на Женьку. Местный магазин назывался «Чикага». Именно «Чикага» – женский род, первое склонение. Продавщицей в нем работала женщина, в два раза превосходившая размерами тетю Любу и занимавшая половину свободной площади этого магазина. Оставшееся место делили между собой холодильник с дверцей на замке и деревянный прилавок с товарами первой необходимости, но так как у жителей ближайшей деревни с населением сорок пять человек были свои представления о предметах первой необходимости, порадовать Женьку было нечем. Хотя нет, было чем! Галя вдруг вспомнила, зачем пришла, и положила Женьке на колени расцелованное красной помадой письмо.

– От Маринки послание, – довольно сказала она. – А в магазин как-нибудь Леху пошлем. Он всегда там этот твой «скандинавский блонд» покупает.

«Мне двадцать! – с гордостью сообщала в письме Маринка. – В этот день мир подарил вам меня! Приходите разделить эту радость друг с другом сегодня в 22:30. Мероприятие разрешено официально, но помните, что на корпусе должен будет остаться один дежурный. Ваша М.»

– Я иду! – крикнул Женька и, сложившись пополам, пружиной выпрыгнул из панцирной ямы.

– Я тоже! – засуетилась Анька.

– И я, – сдержанно сообщил Сережа, поправляя очки.

Я с трудом оторвала затекшую руку от щеки и с опозданием поняла, что со скоростью реакции нужно что-то делать.

– А что получит тот, кто не пойдет? – излишне участливо спросила Анька.

Галя пожала плечами:

– Как обычно. Пионерский привет.

Чтобы было не так обидно (а обидно было сильно), на завтраке я предложила Женьке сыграть со мной в игру. Маринка украсила письмо, которому теперь нужно было поклоняться как святым мощам, не только жирными поцелуями, но и разноцветной ромашкой. Лепестков оказалось ровно семь, как в сказке «Цветик-семицветик», и я подумала, что было бы неплохо, если Женька в обмен на дежурство на корпусе мне эту сказку и устроит.

– Чего? – спросил он, нагло воруя у меня из тарелки пятнистый оладушек. – А если я не соглашусь?

– Да чтоб ты провалился, – сказала я, к счастью, не уточняя куда. – Тогда рыдать буду. И начну прямо сейчас. Знаешь, как хочется пойти? Поэтому лети, лети, лепесток, через запад на восток, через север, через юг, возвращайся, сделав круг, лишь коснешься ты земли, быть по-моему вели! Вели, чтобы после завтрака Женька пошел с детьми на склад менять белье, а я просто рядом постою.

Функции кастелянши в лагере выполнял Борода. Подушки, наволочки и пододеяльники были единственной подотчетной статьей в «Гудроне», поэтому при недостаче Борода громко ругался неприличными словами, а если белья хватало, то, демонстрируя особую благосклонность, рассказывал тематические анекдоты.

Женька почему-то всегда был вынужден слушать историю про однополую любовь, поэтому ходить к Бороде не любил. Однако сегодня с нами пришло семнадцать детей, поэтому Борода рассказал другой анекдот, чем сделал еще хуже.

– А вот нашепчу я вам одну историю, которая намедни тута случилася, – начал интриговать он, складывая в подставленные детские руки аккуратные квадратики чистого белья. – Шел я мимо детской площадки за главным корпусом, а там две девчушечки сидят в песочнице вот такусенькие, – двумя пальцами Борода показал, какусенькие девчушечки сидели в песочнице, и продолжил раздавать белье. – Одна, значит, плачет, а другая смеется. Я к ним подхожу и спрашиваю: «Ты чаво смеешься?» А одна мне: «Да дядька с крыши только что на асфальт упал: мозги-кишки все вдребезги!» Я, значит, ко второй: «А ты чаво плачешь?» А она мне: «А я не видела-а-а-а!»

Большинство детей посмеялись вместе с Бородой, напускав слюней на белые квадратики белья, но до особо вдумчивых, среди которых оказалась Наташа, тонкий смысл рассказанной истории дошел только на мосту, где она, истерически визжа, чуть не уронила свой квадратик в воду. Оценив всю опасность ситуации, на помощь белому квадратику бросился Женька и, перегнувшись через деревянные перила, поймал выпадающий из Наташиных рук пододеяльник.

– Иисусе, – выдохнул он и услышал характерный треск деревянных перил.

Когда Женьку в разорванных в лоскуты джинсах от Armani вместе с пододеяльником удалось выловить на повороте русла, за чистым бельем уже спешили Анька с Сережей и их отряд.

– Что случилось?! – спросила Анька, тыча пальцем в вылезающего на берег Женьку.

– Цветок работает, – сказала я, не скрывая радости. – Женька с моста упал!

– Ну вот, – всплеснула она руками, – а я не видела!

А потом Борода ругался.

После того как белье было получено, а анекдоты рассказаны, предстояло еще проштемпелевать все пододеяльники и простыни штемпелями «голова» и «ноги» и застелить сорок кроватей, но самое ужасное – в день смены белья не бывает тихого часа, потому что ложиться в чистую постель разрешается только после вечерней помывки.

Вместо сна вожатые должны придумать и провести еще одно мероприятие, желательно подальше от корпуса. Можно было потратить третий лепесток и снова повесить все на Женьку, но неожиданно выяснилось, что абсолютно невзрачные Armani стоят так дорого, что со своим предложением я сначала дважды слетала в Читу, а потом поняла, что лучше обратиться за помощью к Лехе, пока его никто не занял.

– Отряд «Головоногие»! – обратился Леха к детям, построенным в одну ровную шеренгу за четвертым корпусом. – Перед вами карта местной местности.

Из кармана шорт Adadas Леха достал карту Узбекской ССР, ткнул пальцем в Ташкент и медленно пронес ее вдоль всей шеренги. Каждый член отряда, у которого на лбу значилось его расплывающееся название, получил возможность сначала взглянуть на карту, а потом увидеть свое удивленное лицо в зеркальных очках-авиаторах.

Карта заняла свое место в кармане, а из сумки с сухими пайками Леха достал меню на полдник, подписанное Олегом.

– А это – секретные документы. Их мы сожжем в ближайшей просеке, обозначенной на карте кодовым словом «Бухара». Для отправки к месту выполнения спецзадания в две шеренги построились!

«Ноги» сделали шаг вперед и вправо, обретя свои «головы». Я осталась стоять одна.

– Где Чиполлино твой? – спросил Леха и поднес к очкам командирские часы. – Задерживает отправку.

Чтобы не пересказывать Лехе историю с Armani, я с гордостью сообщила, что у меня папа – полковник, поэтому я в состоянии дойти до Бухары без пары.

– Все равно нельзя одной, – покачал головой Леха. – Как там в фильме было? «Арфы нет, возьмите бубен»? Тогда, может, Смуглянку позовем? Или нет, он, наверное, в это время после обходов отсыпается.

После этих слов земля под ногами вдруг потеряла поддерживающие свойства тверди, я оперлась о стену корпуса за спиной и в отражении очков-авиаторов увидела свои испуганные глаза. Сегодня улыбаться было можно, и Леха делал это бессовестно и нагло.

– Я только не понял, что за алый бархат ты хочешь? Это у тебя сексуальные фантазии такие?

Светлые брови выпрыгнули из-под очков, и, не зная, куда спрятаться от этих зеркал, я испуганно залепетала:

– Леша, это вышло случайно. Я не просила ни о чем. Ни тебя, ни Дерево. Я и Аньке-то не хотела рассказывать, просто к слову пришлось!