Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Главными задачами, поставленными центром перед генералом Бурлиным и другими старшими офицерами, признавшими в. кн. Николая Николаевича Верховным Вождем, стали объединение работы русских военных организаций в Китае, установление связи с российскими территориями Дальнего Востока и получение оттуда достоверной информации, организация более правильной и продуктивной работы по сбору средств в специально учрежденную для финансирования антибольшевистской борьбы Особую Казну великого князя [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 143, л. 185 об]. Вероятно, еще одной задачей являлась организация «своей» боевой единицы, которая в случае необходимости могла бы выполнить роль кадра для развертывания подразделений антибольшевистской армии. Поскольку непосредственное создание «своей армии» на территории Китая было крайне затруднено, предполагалось поддерживать связи с уже имевшимися частями (Русской бригадой Шаньдунской армии) и по возможности установить контроль над их русским руководством. Забегая вперед, нужно отметить, что ни одна из этих задач не была в полной мере выполнена.

Несмотря на то, что многие военные организации, включая казачьи, признали главенство в. кн. Николая Николаевича, объединяться они не спешили. Из крупных организаций бывших военных в Харбине о своем подчинении великому князю высказались Офицерский союз и Восточный казачий союз, а также сформированная при ХКПРБ Забайкальская казачья станица. Инициатором создания станицы был генерал Шильников, освобожденный в начале 1925 г. из китайской тюрьмы и сразу же взявшийся за консолидацию забайкальского казачества. В руководство станицы, первоначально насчитывавшей около 120 человек, вошли бывшие соратники Шильникова — генерал-майор П. М. Закржевский[240] (член правления) и полковник Трухин (секретарь) [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 557; BAR. ROVS Papers, box 68, f. Far East to Central Office (1927–1931)].

О своей ориентации на в. кн. Николая Николаевича заявил харбинский Окружной совет Объединенных монархических организаций Дальнего Востока и Сибири под руководством Д. В. Мурзаева. В феврале 1925 г. Окружной совет учредил Военный отдел для разработки вопросов, связанных с подготовкой борьбы с красной властью в России. Отдел, вероятно, возглавлялся генералом Косьминым. В обязанности Военного отдела входили регистрация и объединение всех военных группировок, входивших в объединение Совета; учет сил военных группировок по их численному составу, родам оружия и боеспособности; регистрация командного состава военных группировок не только входящих в объединение, но и известных Военному отделу; сводка сведений о нравственных и служебных качествах командного состава; назначение и утверждение на командные должности во все военные группировки, входящие в объединение; военная агентура и агитация [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 95, 96].

В целом «николаевской» ориентации придерживались и более мелкие объединения: Союз Георгиевских кавалеров, Союз офицеров гвардии, Семья артиллериста, Кают-Компания, Харбинское отделение Комитета борьбы против III Интернационала — организации Обера, созданной в Европе в 1924 г.

Уже во второй половине 1925 г. в Харбине оформился «николаевский» актив в составе генералов Бордзиловского[241] (председатель Офицерского союза), Сычева[242] (один из руководителей Восточного казачьего союза) и Шильникова. Генерал Плешков, как глава Маньчжурских воинских групп, играл скорее декоративную роль.

Офицерский союз, ВКС и Забайкальская казачья станица имели непосредственное отношение к деятельности белопартизанских групп в районах ст. Маньчжурия, Сахаляна, ст. Пограничная и в Трехречье. Главными претендентами на руководство партизанским движением, ориентированном на Забайкалье и Приамурье, являлись генералы Шильников и Сычев. Важную роль в получении секретной информации, выправлении необходимых документов и осуществлении связи между Харбином и периферией играли члены военных организаций, служившие в китайской полиции.

В Шанхае сторону в. кн. Николая Николаевича приняли Союз служивших в Российских Армии и Флоте и Казачий Союз. В то же время, признавая великого князя в качестве Верховного Вождя, Казачий Союз в делах невоенных предпочитал сохранять самостоятельность, заявляя, что «по своим казачьим вопросам остается со своей казачьей программой» [ГАРФ, ф. Р-5963, оп. 1, д. 24, л. 37 об][243]. Ряд военных организаций, существовавших в Мукдене, Тяньцзине, Дайрене, Циндао также приняли «николаевскую» ориентацию. Это относилось к мукденскому Союз военнослужащих, тяньцзинским ССРАФу и Оренбургской казачьей станице. В Дайрене первое «николаевское» военное объединение — Военный кружок — было создано только осенью 1927 г. в составе 12 человек (генерал-лейтенант Забайкальского казачьего войска Д. Ф. Семенов, генерал-лейтенант Оренбургского казачьего войска В. М. Панов, генерал-майор Забайкальского казачьего войска К. В. Ловцов, полковники Л. Л. Жирар де Сукантон и Яковлев, и др.). Руководил кружком генерал Ханжин [Там же, ф. Р-5826, оп. 1, д. 146, л. 74 об].

Членский состав «николаевских» военных организаций в Китае был представлен преимущественно бывшими русскими офицерами и отдельными нижними чинами, принимавшими участие в Гражданской войне вплоть до ее последнего этапа в Приморье (1921–1922), главным образом «каппелевцами», а также частично «дутовцами», «анненковцами» и другими атамановцами. «Семеновцев» среди «николаевцев» было немного, значительно больший процент «семеновцев» входил в организации легитимистов.

Авторитет в. кн. Николая Николаевича признавали не только бывшие военные, но и представители старой российской администрации, в том числе генерал Хорват, постоянно проживавший в Пекине[244].

Единственной территорией Китая, где влияние «николаевцев» и «кирилловцев» практически не ощущалось, а русские военные организации существовали почти автономно, являлся Синьцзян. Среди «китайских документов» в архиве РОВС есть лишь одно письмо от подполковника Папенгута, главы местного Офицерского союза, с предложением переправить святыню Оренбургского казачьего войска, икону Табынской Божьей Матери из Китая в Европу [Там же, д. 153, л. 23, 23 об][245]. Положение бывших русских военных и вообще эмигрантов в Синьцзяне хорошо иллюстрирует письмо бывшего российского консула в Урумчи А. А. Дькова к в. кн. Николаю Николаевичу от 1928 г.: «Ныне нас осевших в Урумчи православных свыше ста человек. Все перебиваемся кое-как, заработка нет… Один полковник в Кульдже — Петров с семьей бедствует, но не расстается все еще со своими погонами. Другой — есаул Попелявский, с гордостью все еще носящий погоны честные офицерские, сидит в тюрьме вот уже семь лет». Полковник Жетанер[246] практически ослеп из-за глазной болезни. Дьяков просил помощи в освобождении из тюрьмы Попелявского и переправке указанных офицеров в Северный Китай [Там же, л. 316, 324].

В Кульдже в 1926 г. находилось не менее 300 бывших военных (около 50 офицеров). Большая часть из них были зарегистрированы в советском консульстве и надеялись возвратиться домой. Некоторые из бывших военных сотрудничали с советской разведкой. К наиболее активным белогвардейцам и вредным элементам советская сторона относила подполковника Папенгута, полковника Вяткина (старшина эмигрантской общины)[247], капитана Д. К. Шелестюка, есаула Лясковского, поручика Мамарова, сотника Франка, ротмистра Мадрыкина [АВПРФ, ф. 0100, оп. 10, п. 131, д. 92, л. 47–52]. Здесь же в Кульдже и ее окрестностях продолжали существовать два русских военных объединения, представленных в основном членами бывшего отряда атамана Дутова. Это возглавляемый подполковником Папенгутом Офицерский союз, насчитывавший в 1928 г. 120–130 человек, и группа войскового старшины Ткачева в составе не более 35 человек. После смерти Ткачева в 1926 или 1927 г. группу возглавил сотник И. В. Могутнов (бывший офицер 1-го Оренбургского казачьего полка личного отряда атамана Дутова, 1921–1922) [Наземцева, 2013, с. 117].

Генерал Бурлин, начав работу по объединению военных организаций после отъезда генерал Лукомского, совершил в 1925 г. две поездки по городам, в которых имелись организации военных. Однако ни Харбин, ни зону КВЖД он так и не посетил, по-видимому, опасаясь советской разведки. Поездки Бурлина были не очень успешными из-за неопределенности его статуса, поэтому он в дальнейшем неоднократно обращался к Лукомскому, поднимая вопрос об официальном утверждении своих полномочий [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 139]. Тем не менее, центр, как это видно из письма Лукомского генералу Глебову, только в мае 1926 г. официально объявил, что Бурлин является помощником уполномоченного в. кн. Николая Николаевича на Дальнем Востоке, столкнувшись с тем, что большинство организаций отказывались признавать Бурлина, считая его самозванцем [Там же, д. 143, л.185]. Возможно, в Париже опасались как бы Бурлин, получив особые полномочия, не объявил себя новым «атаманом».

Пребывание Бурлина в Шанхае в ноябре 1925 г. вызвало демарш со стороны «кирилловцев». Группа морских офицеров во главе с контр-адмиралом Безуаром выступила в одной из шанхайских газет с открытыми выпадами против в. кн. Николая Николаевича. По мнению Гроссе, выступление Безуара было секретно инициировано атаманом Семеновым, недовольным «посягательством» Бурлина на «будущие» японские деньги Семенова. Событие не осталось без внимания иностранных властей Международного сеттльмента. Безуара призвали к ответу за то, что его группа, ранее выпрашивавшая у англичан средства на ведение антисоветской «боевой» работы в Китае, теперь «расстраивает единство русского офицерского союза, подготавливающего активное выступление против красных русских по директивам в. кн. Николая Николаевича». Безуар был вынужден давать объяснения и извиняться [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 123–125]. Нужно отметить, что метод провокаций и политических демаршей был излюбленным средством борьбы легитимистов против более авторитетного и многочисленного «николаевского движения», как в Европе, так и в Китае.

В январе 1926 г., уйдя (возможно, будучи уволенным) со службы в полицейском управлении Ханькоу, Бурлин вплотную занялся «объединительной политикой». Себе в помощники Петр Гаврилович взял генерала Лебедева, отношение к которому в военной среде было не лучшим, но никого другого Бурлин привлечь не мог, так как не было денег платить жалование, а Лебедев по каким-то причинам готов был работать безвозмездно.

Отсутствие сколько-нибудь серьезного финансирования антисоветской работы было камнем преткновения для антибольшевистского движения. Бурлин не входил в руководство ни одной из военных организаций (Лукомский считал этот момент положительным), часть денежных ресурсов которой мог бы использовать на нужды объединения. Личные финансовые дела генерала были также весьма плачевны — заштатные деньги, полученные им после увольнения, быстро заканчивались, работы он не имел, жена была больна и не могла работать так, как раньше. К тому же на руках у Бурлина была трое сыновей детского возраста [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 139, л. 23]. От полного краха спасали только небольшие денежные субсидии от Литвиновой [Там же, д. 140, л. 270]. В связи с отсутствием средств Бурлин просил у Лукомского разрешения оставлять в своем распоряжении часть сумм, собираемых для Особой казны [Там же, д. 139, л. 43, 44]. Но центр лишь один раз передал генералу небольшую сумму — часть денежного сбора Патриотического вечера, организованного активной общественницей Шанхая Принс в 1926 г. Эта сумма составила всего 485 китайских долл. [Там же, л. 21].