Семья волшебников. Том 1

Геленда вот ходила по пятам за Ассасином, училась у нее, выслуживалась. А Оргон выбрал Анахорета, того молчаливого апостола, что скрывает свое Ме. Оно у него точно какое-то сильное, но в чем заключается, знает одна Матерь.

Из случайно оброненных слов Анахорета Оргон и узнал, где скрывается беглый апостол. А еще – что у нее есть две дочери, и обе – смешанных кровей. Одна – высокого происхождения, аж от демолорда, а другая… другая так себе, ее даже можно не учитывать.

Но беглый апостол своих дочек очень любит. И если обеих или хотя бы одну (но лучше обеих) похитить, вернуть в лоно Матери и воспитать как подобает фархерримам, то их мать вернется. Собственные дочери убедят ее, что ее долг – быть среди сородичей.

И это порадует Матерь. И тех, кто вернул ей беглянку, она непременно вознаградит.

Такой вот надежный план придумали Оргон, Геленда и Эммехтим. Они с самого начала держались вместе, поскольку были знакомы и в прежней жизни, до перерождения. Оргон и Геленда выросли в деревне, а Эммехтим там родился, потом переехал в город, но потом вернулся и почему-то всегда исчезал, когда через деревню проезжали почтовые кареты или просто странники.

Вообще-то, их было пятеро. Были еще Магина и Пог. Но они не вышли из чрева Матери живыми. Хотя это именно Пог в свое время подбил их вызваться добровольцами. Сказал, что у него двоюродный дядька – жрец в главном храме, и он точно знает, что это не жертвоприношение, что это так просто говорят всем, а на самом деле хитрый план. Что кто вызовется своей волей на алтарь лечь, того вознаградят за преданность и возвысят. Титулами наградят, деньгами. Такое вот, мол, испытание придумали для истинно верных.

Когда их поволокли в чрево Матери, они хотели Пога немного побить. Ну или много. Но уже не было возможности. Может, потом бы все равно побили, но Пог из чрева живым не вышел. И Магина не вышла. А вот они трое испытание прошли, переродились и теперь умеют летать.

– Слушайте, мы же сейчас на Парифате, – вдруг сообразил Оргон. – А давайте найдем дядю Пога и выпустим его кишки.

– Погоди, – возразила Геленда. – Погоди. Так дядя Пога же с нами был.

– Не было. Он не пошел.

– Но он же…

– Он в храме был, среди служек. Смеялся. Пога подбадривал.

– Вот урод. Давай убьем его и всю его семью.

Фархерримы задумались. Мысль дельная.

Но не им первым, конечно, пришло в голову вернуться домой и расквитаться с каким-то обидчиками. Теперь-то, когда они демоны, сами истинные господа!..

Но Пресвитер в свое время предупредил, чтобы в эту сторону даже не думали. Легационит под защитой Паргорона, люди не должны страдать от самоуправства демонов. После смерти каждый из них пополнит Банк Душ, и за это они имеют при жизни полную безопасность, отсутствие налогов и мудрое управление высшими существами.

К тому же, если посмотреть с другой стороны, дядя Пога им благодеяние оказал. Они ведь действительно возвысились. Не все, но Пог, видимо, просто не заслужил. И Магина. Недостойны они носить крылья.

А Оргон, Геленда и Эммехтим – достойны.

– Ладно, забудем про дядю Пога… – с сожалением сказал Эммехтим. – Не хочу огорчать Пресвитера.

– Да уж он огорчится, – хмыкнула Геленда. – Он это, конечно, переживет, а вот мы – вряд ли.

– О деле, – сказал Оргон. – Просто дождемся, когда дома не будет взрослых…

– А фамиллиары? – хмыкнул Эммехтим.

– Ты боишься собачек и кошечек?

– Не боюсь, Геленда, но где они, там маг. Если нас увидит хотя бы попугай, то сразу будут знать все. В том числе апостол.

– Да, надо что-то придумать… этот Дегатти – опасный волшебник, он сумел выйти живым из битвы с Бракиозором…

– Я нашел мою коллекцию окаменелостей, – бесцветным голосом произнес Дегатти.

– Поэтому ты лежишь в пыли на чердаке? – осведомилась Лахджа, пихая мужа ногой.

Майно издал неразборчивый звук. Он смотрел в потолок, держа пыльную коробку. Лахджа почувствовала, как ее захлестывают сплин, хандра и меланхолия. Все самые жалкие эмоции. Любимый супруг источал их в таком количестве, что они передавались фамиллиарам.

За окном тоскливо завыл Тифон.

– Мне было девять лет. Я собирал их два года, хотел послать в Тезароквадику. Мама сказала, что выкинула их. А они все это время были тут. Завалены хламом. Зачем она так поступила? Зачем она сначала лишила меня их, а потом еще и оказалось, что соврала? В чем смысл?

Лахджа присела рядом, взяла руку мужа в свою и заглянула в его разум. Она медленно сказала:

– Представь, что твоя мама сейчас здесь. Задай ей этот вопрос.

– Зачем, мама? – неохотно воздел руки Дегатти.

– Понимаешь, маленький Майно, мне почему-то мешали твои вещи, я временно сложила их на чердак, а потом забыла. А когда ты спросил меня, где они, я просто соврала первое попавшееся, потому что меня ждали мои хомунции и меня не волновали твои окаменевшие кости. Как и ты сам, кстати.

– Да, это похоже на нее, – поднялся на ноги Майно. – И на тебя, кстати. Тебя вообще не волнуют мои чувства?

– Волнуют, поэтому я злю тебя. Иначе ты бы ныл целый день.

– Я и так буду ныть целый день, – с угрозой произнес Дегатти.

Лахджа закатила глаза. За годы брака она узнала мужа, как облупленного. Как хорошие его стороны – их хватало! – так и плохие. Майно Дегатти, вообще-то, довольно нудный и у него куча комплексов. Ему противопоказано рыться в детских вещах, но иногда он все равно это делает – и вечер сразу можно считать испорченным.

– Хочешь к психозрителю? – спросила Лахджа. – Или просто спустимся на веранду и попьем чая с мятой?

– Спуститесь, пожалуйста, – попросил призрак дедушки. – Я немного устал от наследника нашего рода. Еще немного, и вернусь в Шиасс.

Впрочем, к этим вечерам самокопания Лахджа тоже уже привыкла. Все-таки по образованию она психиатр, и хотя большую часть профессиональных навыков растеряла, что-то все-таки осталось… и приобрело демонические черты. Даже когда муж будил ее посреди ночи и начинал гундеть о своем тяжелом детстве, она терпеливо и спокойно отвечала:

– Суть Древнейшего, Майно, мне же срать, спи давай.

Но по крайней мере она начала понимать, почему до нее у него не было долговременных отношений. То есть с виду-то он конфетка, настоящий любимец женщин. Внешность прекрасная, характер приятный… поначалу. Высокий, плечистый, с правильными чертами лица. Флиртует как дьявол, жен баронов и демолордов успешно соблазнял.

Но когда отношения переходят в длительную фазу, он начинает раскрывать душу. Как доверившийся спокойной воде двустворчатый моллюск приоткрывает створки. И ты ожидаешь увидеть прекрасную жемчужину… но вместо этого из моллюска вырываются затхлые пузыри и раздается скрипучий голос:

– …Сейчас третий полуночный час, и самое время вспомнить, как меня обижал отец. А теперь я немного поплачу, и если ты спросишь, что со мной, и попытаешься меня утешить, я буду злобно бухтеть себе под нос.

– М-м… вот неправда, – ткнул пальцем Майно, увидев эту картину в голове жены. – Неправда. Это было один раз. В первую ночь после переезда, когда нахлынули воспоминания.

– Чай будешь?

– Буду.

Лахджа научилась принимать эти приступы со смирением и некоторым пониманием. Идеальных людей не бывает, у всех свои комплексы и проблемы. Остальные фамиллиары тоже периодически что-то такое преподносили, да и она сама, что уж, иногда бывает невыносима. В том и суть любви, дружбы, семьи – научиться мириться с чужими недостатками, принимать родных и друзей такими, какие они есть, со всеми белыми и черными полосами.

– Прими своих родителей, Майно, – посоветовала Лахджа, отпивая из чашки. – Ну вот такие они были.

– Отец говорил: ты слишком много времени лазишь по оврагам, – задумчиво сказал муж. – А мне нравилось лазить по оврагам! Смотри, какая странная окаменелая рыба… или не рыба. У нее роговой клюв и плавник во все тело. Сейчас таких нет.

Лахджа с невольным интересом посмотрела на кусок камня. Действительно, похоже на экспонат палеонтологического музея. Но Парифат вроде не настолько древний… Она слышала от Янгфанхофена, что ему всего сорок тысяч лет, что его сотворили старые боги… а зачем бы Янгфанхофену ей врать?

– А откуда на Парифате окаменелости? – спросила она.

– Именно из-за них многие ученые и даже волшебники отвергают официальное церковное объяснение сотворения мира, – с удовольствием сказал Майно. – Но чтобы плоть окаменела, не нужны миллионы лет, это ошибочное мнение. Иногда организм каменеет за несколько дней, тут все зависит от обстоятельств. Часть моих окаменелостей – это твари эпохи Рождения, а часть – из досотворенных времен.

– Досотворенных?..

– До того, как древние боги вылепили наш мир из Хаоса, тут уже была какая-то планета… кстати, погибла она в некотором смысле из-за вашего Паргорона. Но она погибла не полностью, часть уцелела и стала основой для Парифата. И там была какая-то жизнь. Иногда тезароквадики находят ее остатки в недрах.

– Как интересно, – схватилась за новую тему Лахджа. – А при чем тут Паргорон? Ту планету демоны уничтожили?

– Нет, это вышло случайно, и… я… мне…

Дегатти осекся и повертел головой. Где-то далеко звякнул обеденный колокольчик.

– Понятно… – протянула Лахджа. – Не продолжай.

– Отец никогда не одобрял мои увлечения, – тут же вернулся в колею Майно. – Никакие. Будто ему просто не нравилось все, что нравится мне. Захотел вот я заниматься рисованием… но нет, вместо этого я буду каждый день заниматься верховой ездой.

– Ты не любишь верховую езду? – удивилась Лахджа.

– Люблю. Но отцу я этого не говорил, иначе он не успокоился бы, пока не нашел что-нибудь, что я ненавижу. Хотя он и нашел – музыку. Клавесин, лира, лира, клавесин… он что, думал, я в Симфониар поступлю?

– Ты слишком мнительный, вряд ли он со зла. Думаю, он себе это объяснял так, что воспитывает из тебя разностороннюю личность. Если тебе что-то не нравится – значит, у тебя это просто не получается. А если у тебя не получается – ты в этом плох. А как ты можешь быть в чем-то плох? Ты же его сын! Наследник! Дегатти!

– Боги, я словно отца слышу! – схватился за голову Майно. – Прекрати!

– Нам надо развеяться, – поставила чашку Лахджа. – Ты слишком скис. Давай завтра смотаемся в Валестру. Как насчет двойного свидания?

– М-м-м… мы и?..

– И наши друзья. Твой лучший друг и моя лучшая подруга… завтра в Паргороне как раз синедень, так что ее не хватятся. Посидим в ресторане, сходим в театр… вот отличная постановка, – раскрыла афишку Лахджа. – «Отцы и дети» называется.

Майно выхватил у нее афишку и издал недовольное хмыканье. Не было там ничего подобного, конечно.

– Давай лучше сходим на другую постановку, – ядовито сказал он. – Вот, например, «Веселый вдовец».

Теперь Лахджа выхватила у мужа афишку… и такая пьеса там была. Трагикомедия из «Тригинтатрии». Если верить аннотации – история о богатом вдовце, пошедшем во все тяжкие после долгого траура. Он крутит шашни сразу с несколькими женщинами, в том числе замужними, и всячески интригует, стараясь, чтобы друг о друге они не узнали.

– А давай, – согласилась Лахджа. – Классический Мольер, я такое люблю. Позеркаль Вератору, а я скажу Сидзуке. Кэ-узелок уже почти сгнил… но еще на пару звонков его хватит.