Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

В апреле 1934 г. была проведена реорганизация русских частей: от службы освобождались военнослужащие старших возрастов, устанавливался точный срок и порядок несения службы для молодежи. Все увольняемые получали в свое пользование коня и должны были наделяться землей. Первоначально было уволено 96 человек [РГВА, ф. 25 895, оп. 1, д. 892, л. 56, 59]. В то же время в мае 1934 г. в Кульдже были сформированы два новых конных полка — 5-й и 7-й, общей численностью в 990 человек. 7-й полк возглавил полковник (сотник Сибирского казачьего войска) И. Полинов [Там же, л. 63, 127].

Согласно сведениям советских агентов и документации Русского отряда, эмигранты все неохотнее участвовали в продолжающейся войне. Сказывались и усталость и неприятие желания командования как можно дольше сохранить свои позиции, тем самым способствуя затягиванию окончания войны. В частях были нередкими пьянство, мародерство, сокрытие части военной добычи (в частности, оружия). Некоторых особо отличившихся в пристрастии к спиртному и нарушении дисциплины подвергали разжалованиям и даже смертной казни [Там же, л. 68, 69][585]. Командный состав Русского отряда в мае 1934 г. заявил о том, что наступает переход к мирному строительству Русского Общества в Синьцзяне, т. е. пора прекратить боевые действия и заняться своей судьбой. На заседании комсостава в Урумчи было образовано Русское Экономическое Общество в Синьцзяне, главной задачей которого являлось улучшение материального положения русских. Учредителями Общества были объявлены генерал-лейтенант Бектеев и командный состав Русского Конного Отряда. Председателем Временного правления Общества стал полковник Полтавский, заместителем председателя — майор Понькин, казначеем — полковник Ананьин, секретарем — подполковник Касаткин. Главная квартира Общества располагалась в Урумчи, его отделы — в Кульдже, Чугучаке, Шара-Сумэ и агентство — на юге. Для создания основного капитала Общества его Правление ходатайствовало перед начальником Русского отряда об отпуске части ценностей, полученных в качестве военной добычи, а также о предоставлении в распоряжение Общества не менее трех автомобилей [Там же, л. 70, 72].

Путем секретных переговоров и, вероятно, каких-то обещаний со стороны Шэн Шицая советской стороне удалось подтолкнуть казаков к завершению операции против мусульман в Кашгаре. Кроме того, в преддверие выступления частей русским военнослужащим было увеличено жалование [Там же, л. 78].

В июне 1934 г. войска Южного фронта под командованием генерала Бектеева, заместителем которого являлся сотрудник Разведуправления Главного штаба РККА П. С. Рыбалко, начали наступление на позиции Ма Чжунъина. Военные действия закончились в июле полным разгромом повстанцев. Начался переход к мирной жизни. Всего за годы войны погибло более полутора тысяч русских эмигрантов. В Урумчи в благодарность за услуги, оказанные русскими китайскому правительству Синьцзяна, был установлен памятник погибшим русским воинам [Обухов, 2007, с. 199].

После окончания боев Шэн Шицай решил сократить и реорганизовать свою армию. Большую часть русских подразделений, составлявших к этому времени семь конных полков и ряд других частей общей численностью около 3,5 тыс. человек, предполагалось распустить. Советские советники, понимая какую роль могут сыграть русские войска в случае нового выступления мусульман, предложили сохранить в составе Синьцзянской армии крупное русское подразделение под командованием наиболее надежных офицеров.

Нужно отметить, что в своем отношении к советской власти старшие офицеры Русского Конного отряда делились на ряд групп. Одни надеялись возвратиться на родину и готовы были сотрудничать с большевиками, чтобы искупить свои прошлые грехи. Другие не доверяли большевикам и не стремились возвратиться в Советскую Россию. Были и те, кто для собственной выгоды сотрудничали с советскими спецслужбами, не планируя в ближайшее время покидать Синьцзян. Один из старших офицеров отряда, полковник (позднее — генерал-майор) Н. Н. Антонов в своей записке, составленной для старшего советского советника, дал весьма нелицеприятную и в чем-то убийственную характеристику командному составу отряда[586], подчеркнув, что для пользы дела всех этих людей «необходимо прогнать вон». Особенно «вредными типами», являющимися только временными попутчиками советской стороны, Антонов называл Бектеева, Ушкова, Проскурякова и Потулова, отмечая, что «полагаться на этих типов абсолютно невозможно: изменят и продадут за грош и за сладкий кусочек» [РГВА, ф. 25 895, оп. 1, д. 892, л. 81, 82]. В отношении основной массы военнослужащих информатор указывал, что «масса разобщена, не монолитна, одухотворяющей идеи борьбы нет; доминируют эгоистические, низменные инстинкты — грабить, не работать и жрать… Рядовой состав отряда чрезвычайно пестр и мозаичен, но вообще масса представляет собой сырой материал, из которого, при желании и известной работе, можно слепить все, что угодно» [Там же, л. 82, 83].

Известие о скором роспуске русских частей было встречено их командованием с недовольством. Ликвидация Русского отряда вела не только к падению русского влияния, но и утрате хорошего дохода. По сообщению советского генерала И. Куца старшему советнику Маликову, «Ушков и Собинов [Ф. И., подполковник, командир сотни 2-го полка — С. С.] боятся „советизации“ и плачут, что „раньше хоть цацкались, а теперь и для вида этого не делают“, „война кончилась, мы не нужны“. В сдаче оружия видят желание скорее избавиться от русской силы. Они влияют на Бектеева и диктуют ему „волю масс“, для которой якобы сдача оружия — потеря всех завоеваний…» [Там же, с. 174]. Необходимость сохранения оружия у демобилизуемых из армии русских военнослужащих аргументировалась тем, что русские за эти годы настроили против себя местное население и оружие нужно для защиты своих семей. Многих волновал вопрос выделения земли для бывших военнослужащих, так как распространились сведения, что земля будет выдаваться в Карашарском округе, а не в Илийском, где природные условия были гораздо лучше и плотность русского населения выше.

В конце августа 1934 г. состоялась встреча командования Русского отряда с советником дубаня генералом Маликовым, который отрицал слухи о надвигающейся «советизации» Синьцзяна и доказывал, что опасения эмигрантов напрасны. Командование Русского отряда ответами Маликова осталось недовольно, но воинская масса, побуждаемая советской агитацией, стремилась возвратиться домой и, в конце концов, был достигнут компромисс — части возвращаются на места формирования с оружием, где его затем сдают властям. Только офицерам разрешалось сохранить личное оружие. В Карашарском, Илийском и Алтайском округах создавались русские охранные подразделения — Отдельная русская сотня в Курле (136 человек), Отдельная русская сотня в Кульдже (118 человек) и отдельный русский взвод в Шара-Сумэ (46 человек) [Там же, л. 278].

Всего за сентябрь — ноябрь 1934 г. было демобилизовано 1423 человека, из них отправлено в Илийский округ — 858 человек, в Тарбагатайский — 288, в Алтайский — 157, в Урумчи — 120 [Там же].

Наиболее крупным русским подразделением, оставшимся на военной службе на постоянной основе, являлся Отдельный Синьцзянский русский конный отряд, созданный на базе 6-го Кадрового полка, куда были отобраны лучшие офицеры и унтер-офицеры. Отряд состоял из трех сабельных, одной пулеметной сотен и конной батареи, и насчитывал 684 человека. Командиром отряда был назначен полковник Чернев, офицер исполнительный, политикой не увлекавшийся[587]. Его кандидатура, в отличие от первоначально предложенного Бектеевым подполковника Собинова, была поддержана советской стороной. Чернев с радостью принял новое назначение, получив звание генерал-майора [Наземцева, 2013, с. 166, 172; РГВА, ф. 25 895, оп. 1, д. 892, л. 278]. Русский отряд дислоцировался первоначально в Марал-Баши, позднее — в Урумчи. Кроме того, в Уручми размещалась Русская конвойная сотня, возглавляемая генерал-майором Антоновым, в составе 330 человек. Около ста русских молодых эмигрантов были направлены на различные курсы [Обухов, 2007, с. 210; РГВА, ф. 25 895, оп. 1, д. 892, л. 278].

Некоторые из русских старших офицеров, оставшиеся не у дел, получили назначения в штаб дубаня. Бектеев в качестве советника с сохранением звания генерал-лейтенанта и одновременно — начальником Дорожного отдела; бывшие командиры полков — военными советниками по должности полковников [РГВА, ф. 25 895, оп. 1, д. 892, л. 278]. Впрочем, после 1934 г. Шэн Шицай все меньше считался с белыми русскими, углубляя связи с Советским Союзом и способствуя советизации Синьцзяна, что было встречено частью эмиграции с недовольством. Русские охранные отряды вскоре были разоружены, а Синьцзянский русский отряд функционировал под руководством советских офицеров.

Весной 1937 г. на юге Синьцзяна вспыхнуло новое восстание мусульман, ударной силой которого являлись 36-я дунганская и 6-я уйгурская кавалерийские дивизии. Для подавления восстания на территорию провинции по просьбе Шэн Шицая вновь были введены советские войска. В период восстания русские эмигранты заявили о нежелании поддерживать администрацию Шэна, а на территории Алтайского округа произошло выступление русских казаков [Наземцева, 2013, с. 183].

Восстание стало поводом для волны репрессий, прокатившихся по Синьцзяну в 1937–1940 гг., жертвами которых, в том числе, стали практически все бывшие белые офицеры, несмотря на то, что многие из них работали на советские спецслужбы. Например, известно, что летом 1938 г. органами НКВД Узбекской ССР были арестованы генералы Антонов и Чернев, полковник Альметьев и др. Их обвиняли в работе на германскую разведку [Ганин, 2007, с. 89]. Также были арестованы и казнены генералы Бектеев, Алиманов, полковники Ушков, Ананьин, Мандрыгин, Николаев, Проскуряков, Вяткин, и др. В списке, приводимым А. П. Воробчуком, значатся 38 белых офицеров, репрессированных советскими органами [BAR. Vorobchuk Papers, box 2]. Существенно сократилось присутствие русских в вооруженных силах Синьцзяна. К 1940 г. из всех русских подразделений сохранился только Отдельный русский эскадрон в Куче, полностью контролировавшийся советской стороной [Наземцева, 2013, с. 184].

Таким образом, русская военная эмиграция в Синьцзяне к началу 1940-х гг. практически полностью исчезла. Отдельные русские эмигранты, прошедшие военную подготовку, участвовали в 1944–1945 гг. в вооруженной борьбе против отказавшегося в 1942 г. сотрудничать с СССР Шэн Шицая и гоминьдановской администрации в Синьцзяне.