Кощеевич и война

* * *

В Светелграде готовились праздновать Вершину Лета: город украсили разноцветными лентами, берёзовыми ветками и венками из барвинков, на главной площади уже сколачивали прилавки для ярмарки, на которую съехались торговцы из всех окрестных селений. А завтра, в самую короткую ночь, никто не уснёт: леса осветит пламя жарких костров, песни и пляски будут продолжаться до самого утра.

Куда ни приди, всюду только и говорили, что о грядущем царском пире, обсуждали рецепты пирогов да ночные гадания. И знатные девицы, и дворцовые служанки делились с подругами, какие цветы вплетут в свои венки, мечтали, как будут пускать их вниз по молочной воде, и сплетничали о женихах. Бабы постарше делились мудростью, как заманить в свой дом сватов да какие травы в какой час лучше собирать, чтобы те самую большую силу имели. Волчата — уже не зелёные новобранцы, а воины царской дружины — тоже не отставали. То по-доброму подтрунивали над Беляном, который прямо на солнцеворот собирался посвататься к Медунице. То ругались, какие дрова лучше подходят для праздничного костра: берёзовые али еловые? То костерили распоясавшихся ворон, которые мало того что разворошили украшения царского терема, так ещё и все двери изгадили. Бажан видел в этом дурное предзнаменование, другие же уверяли его, что гадать на вороньем помёте — глупая затея…

Яромир старался избегать праздничных хлопот, но они его всё равно настигали. Сначала кто-то из бояр прислал Радосвету гостинец — кулёк пряников-солнышек, — и нужно было проверить, нет ли тут какого подвоха. Потом прибежал Неждан и поведал, что в дворцовом пруду завелась злобная мавка. Как бы кого не притопила в честь праздничка…

В конце концов Яромир не выдержал: оставил Неждана разбираться с мавкой, а сам сбежал туда, где потише. Ноги вынесли его к Молочной реке — на тот самый горбатый мостик, где они когда-то сидели с Огнеславой. Обычно там было безлюдно, но сегодня и тут не повезло. На мосту стояла девица. Ба! Да это же Радмила.

Яромир окликнул сестру прежде, чем вспомнил, что они вообще-то в ссоре. Он ускорил шаг, на всякий случай решив обойтись без объятий. Но с тайной надеждой подумал: а вдруг сегодня получится помириться? День-то весьма подходящий. Тем более что Радмила улыбнулась ему как ни в чём не бывало.

— Давненько не виделись, братец.

— Вот именно, что давненько. — Он всё-таки не сумел сдержать упрёка. — Пару раз справлялся о тебе, а ты всё в подземелье да в подземелье. Этак скоро забудешь, как белый свет выглядит. Вон какая бледная стала.

— Я выполняю царёв приказ, — насупилась Радмила.

— Знаю-знаю…

Этот приказ и стал причиной их ссоры. Ну и, конечно, проклятый Кощеевич!

Уж и пытали его, и голодом морили, а этот гад словно воды в рот набрал. Так и не признался, как ледяные статуи расколдовать. Сказал только: «Вот помру, тогда расколдуются». А как он помрёт, ежели он бессмертный? Про венец, что в царской сокровищнице хранится, — ни гугу. Из чего да как навьи зеркала делаются, тоже не ответил. А когда даже у самых рьяных дознавателей опустились руки, Радмила вдруг предложила: мол, дай я попробую.

Яромир был против, но Радосвет встал на её сторону:

— Что ж это ты, милый друг, сестру свою ни в грош не ставишь? На войне она была лучшей из нас, и, коли желает послужить народу своему и в мирное время, честь ей да хвала. В колдовстве она поболе нас с тобой вместе взятых разумеет, а Лютогор тоже колдун, каких поискать. Не сладили мы с ним ни по-хорошему, ни по-плохому. Так пускай она попробует потолковать по-своему, по-чародейски…

И Яромиру оставалось только смириться. Но за спиной у царя они с сестрой всё же поцапались, наговорили друг другу обидных слов и с тех пор виделись нечасто, хотя, казалось бы, в одном дворце жили.

Он потерял счёт времени: сколько уже Радмила пытается вывести Лютогора на чистую воду? Три-четыре луны? А может, уже и полгода минуло?

— Ну, и как дела? Скоро ли твой подопечный говорить начнёт? — Как Яромир ни старался, а слова едко цедились сквозь зубы, и Радмила помрачнела, припомнив обиду:

— Тебе же было неинтересно. Сам сказал: Радосвету, мол, докладывай, а я об этом навьем негодяе слышать ничего не хочу.

— Так я не о нём спрашиваю, а о твоих успехах. — Яромир вцепился в перила моста. Подобные разговоры давались ему непросто. Вот так однажды наговоришь сгоряча, потом расхлёбывай.

— Ты знаешь, ради чего я всё это делаю. — Радмила словно не слышала его. — Может быть, ты смирился с тем, что больше не увидишь мать и отца, но я — нет. Я не упрекаю: времени прошло много, и ты был ещё мал, когда это случилось. Может, и не помнишь их вовсе. Но я-то помню!

От этих слов Яромира бросило в жар:

— Как ты можешь такое говорить?! Конечно, я помню и мать, и отца. Если они вернутся, я буду счастлив. Но ты права, времени прошло много. Мы выросли и научились жить своим умом. И мой опыт подсказывает: то, что ты делаешь, опасно. Я не хочу потерять ещё и тебя, понимаешь?

— Ох, Мир… — Её глаза заблестели. — Ты мне раньше такого не говорил.

— Потому что дурак был, — буркнул Яромир. — Ты да Радосвет — вот вся моя семья, не считая Вьюжки, но он не человек. Никого ближе вас у меня нет. Может, пускай пленником другие занимаются?

— Нет, я хочу сама. У меня почти получилось!

— Что именно?

— Разговорить его. Я победила Лютогора и привезла в Светелград связанным. Значит, и всё дальнейшее — моё дело. — Радмила сжала губы в тонкую линию. Ну всё, упёрлась. Теперь хоть кол на голове теши — не переспоришь.

— Я твой брат, значит, это и моё дело тоже. Я лишь хочу тебя защитить.

— А я уже большая девочка и не нуждаюсь в твоей защите!

Яромир закатил глаза. Боги, как же с ней сложно… Но во многом они схожи, и ещё неизвестно, кто упрямее. Он взял Радмилу за плечи и развернул к себе:

— Послушай, ты уже победила. Благодаря тебе в Дивьем царстве наступил мир, а ты всё воюешь. Не пора ли уже отпустить прошлое?

— Ой, кто бы говорил! А сам шестой год сидит бирюк бирюком. Ещё и от праздника бегает. Думаешь, я не знаю? Ну-ка, признавайся: пойдёшь завтра через костёр прыгать?

— Нет. Я занят.

— Ну чем ты занят, Мир? Все уже веселятся, никто не работает.

— Вот именно. А дворец кто охранять будет? Мы с Вьюжкой за порядком проследим, чтобы ничего не случилось. — Яромир понимал, что оправдывается, и это ему совсем не нравилось.

Сестра же подлила масла в огонь:

— Мне очень жаль, что ты потерял на войне невесту. Но нужно жить дальше.

Знала бы она, сколько раз он повторял это сам себе.

— Я и живу. Как умею, — развёл он руками. — Знаю, что Огнеславы больше нет. Смирился. Но прыгать через костёр с другими девицами пока выше моих сил, прости.

Радмила осторожно коснулась его щеки ладонью:

— Ох, Мир…

— Только не надо меня жалеть. Все раны в свой срок затягиваются. Война оставляет шрамы, но мы с тобой — воины, нас этим не испугать. — Яромир улыбнулся, и даже не через силу. Это был непростой и болезненный разговор, но они хотя бы разговаривали.

— Нам обоим надо научиться жить в мире. — Радмила прислонилась лбом к его лбу. — Пора вернуться с войны.

Они всё-таки обнялись. Значит, помирились? У Яромира словно камень с души свалился.

— Ты права. Знаешь, однажды Радосвет рассказал мне легенду про птицу, из-за которой все войны начинаются. Мол, её пробуждает к жизни ненависть, а победить может только любовь. Наверное, пока в наших сердцах слишком много ненависти, мы так и будем продолжать сражаться со своим прошлым.

— Хотела бы я перестать ненавидеть… — Радмила отстранилась и вдруг щёлкнула Яромира по носу.

— Эй, за что? — Он аж подпрыгнул от неожиданности.

— За мрачный вид. Ты только посмотри, какая вокруг красота. Леса зеленеют, птицы поют, пчёлы жужжат, река под мостом течёт — и это всё наше, родное. Никто у нас этого не отнимет. Пойдём завтра на праздник вместе? И Радосвета возьмём — ему тоже не повредит развлечься, а то скоро заплесневеет в своём дворце. Я сплету нам венки, как в детстве. Будем пить, петь и веселиться до зари. А когда взойдёт солнце, начнётся новая жизнь. Если мы хотим себе лучшей судьбы, колдовская ночь — самое время для прощания с прошлым. Это я тебе как главная чародейка говорю!

Её голос звучал так заразительно, а вокруг и впрямь было так хорошо, что Яромир думал совсем недолго.

— Ладно, уговорила, — протянул он руку сестре. — Пойдём!