Кощеевич и война

— Обещаю, — кивнул Радосвет. — Я прекрасно помню, что моё царство — моя забота. Не нужно мне об этом всякий раз напоминать.

— Прости. Конечно, ты должен вести за собой людей и воодушевлять их. А прикрывать тебя — моё дело. Я просто тревожусь, что теперь это станет намного сложнее…

— Так собери новый отряд. Ещё придёт пора оплакать всех погибших, но сейчас нам надо двигаться дальше, чтобы их жертва не стала напрасной.

— Да наберу, куда я денусь. А воеводой по-прежнему будет Веледар? Может, ты, как новый царь, подумаешь насчёт Радмилы? — Яромир очень болел за сестру. Да и Радосвет, помнится, говорил, что, будь его воля, ни за что не назначил бы Веледара на эту должность. Но тогда решал Ратибор.

Тем удивительнее было услышать отказ:

— Пусть пока всё остаётся как есть. У нас мало воинов. Те, кого пощадил лёд, — по большей части желторотые юнцы, которых ещё учить и учить. А Веледар, мне докладывали, неплохо справляется. Наверное, я его недооценивал. Но могу назначить Радмилу его правой рукой и советницей.

— Она ни за что не согласится. Разве ты не знаешь? У них с Веледаром давняя неприязнь.

Радосвет очень внимательно посмотрел на Яромира и тихо, но веско заключил:

— Значит, она ещё не готова. Мы все должны быть заодно. Война — не время для свар между дивьими. А Радмиле неплохо бы больше слушаться приказов и меньше своевольничать.

Ох, и хотелось поспорить, да крыть было нечем. Яромир мысленно сделал себе зарубку на памяти — при случае поговорить с сестрой. Напомнить ей о разнице между гордостью и гордыней. История с Горностайкой живо встала перед глазами, но царю он решил об этом не напоминать. Может, ещё всё обойдётся?

Чтобы заглушить вызванную отказом досаду, Яромир предложил:

— Хочешь, велю принести карту? Вместе подумаем, откуда сподручнее достать Кощеевича.

— Прости, друг, я устал. Боюсь, сейчас от меня мало толку, — виновато улыбнулся Радосвет. — Но завтра — непременно подумаем, и я выслушаю твои предложения.

— Конечно, отдыхай! — спохватился Яромир. — Тебе нужно набираться сил.

Попрощавшись, он широким шагом вышел из царской опочивальни — и чуть не налетел на рослую румяную служанку. Девица, охнув, отпрянула и только чудом не получила дверью прямо в лоб. Яромир насторожился: а ну как подслушивала? Уж не навья ли это соглядатайка?

Девица бросилась прочь, и Яромир, недолго думая, ухватил её за косу. Не нарочно: просто за первое, что под руку подвернулось.

— А ну стой! Кто такая?

— Ай, отпусти, больна! — служанка наморщила нос: вот-вот заревёт. — Любава я, Жаворонкова дочь.

— Это царского писаря, что ли?

— Угу.

— А что же ты, Любава, Жаворонкова дочь, возле царской опочивальни трёшься, уши греешь?

Яромир косу отпустил, но путь девице загородил. На всякий случай.

— Дык я тута мимо шла. Наверх. Шоб простыни снять. Высохли небось ужо. А случайно, поди ж ты, услыхала беседу вашу… Возьми меня на войну!

Любава вдруг бухнулась ему в ноги, и Яромир от неожиданности остолбенел. Не услышав возражений, девица затараторила:

— Я много шо умею: и одёжу стирать-латать, и кушанья готовить зело пользительные. А там мал-помалу обучусь и меч держать. Страсть как воительницей стать мечтаю! Шоб как госпожа Северница — на коне да в броне — и, ух, надавать всем навьим супостатам по хребтине!

— А ну-ка встань! — Яромир поднял Любаву и всмотрелся в её веснушчатое лицо. Какая там девица! Девчонка ещё. Из-за того, что рослая, старше кажется. — Рано тебе, деточка, на войну.

— Я ужо большая, — шмыгнула носом Любава, — И очень сильная — даже сильнее папки.

— Сказал, рано — значит, рано! Так. Только не реви. Не реви, кому говорят! Не ровен час, царя разбудишь, а ему отдыхать надо. Вот подрастёшь, тогда посмотрим, какая из тебя воительница.

Девчонка послушалась, вытерла кулаками слёзы и, надув губы, пробурчала:

— Пока я подрасту, война уже кончится. И все подвиги без меня насовершают.

— А во дворце ты чем занимаешься?

Любава пожала плечами:

— Так, ерундой всякой. Стираю-убираю. Тудой-сюдой, поди-принеси.

— И всё это — тоже подвиг, — очень серьёзно сказал Яромир. — Ты живёшь в самом сердце Диви, следишь за порядком. И пока здесь уютно да ладно, нам есть куда возвращаться. Понимаешь?

— Угу. — Взгляд Любавы прояснился. — Выходит, я тоже что-то важное делаю, да?

— Конечно. Обещаешь беречь наш дом, пока мы воюем? Вот молодец! А теперь иди, снимай бельё, пока не пересохло.

— Ой, бегу ужо!

Девчонка умчалась, громко топая деревянными башмаками. А Яромир, оставшись один, выдохнул.

Что духом, что статью Любава и впрямь походит на воительницу. Даже жаль, что ещё отроковица неразумная. Но брать такую на войну — считай, обречь её на верную погибель. Нет, ему нужны воины постарше.

Невольно он вспомнил себя в детстве — как донимал мольбами отца и мечтал сразиться с самим Кощеем. Тогда всё это казалось игрой, в конце которой павшие встают и, отряхиваясь от репьёв и пыли, жмут руки победителям. А потом все вместе идут пить ягодный компот, который сварила мама. Непременно с ложечкой янтарного мёда…

Он надеялся, что однажды снова ощутит этот сладкий вкус. И сможет обнажить верный меч не для того, чтобы убить врага или научить кого-то другого убивать.

Но, пока хоть одна навья тварь бродит по земле, этим мечтам не суждено сбыться. «Хочешь мира — готовься к войне» — теперь он понимал эти слова, как никто другой. Нынче их здорово потрепали, выведя из строя многих отважных бойцов. Но уже завтра они с Радосветом начнут готовить ответный удар. И справедливость обязательно восторжествует! Ведь если не верить в неё, во что вообще верить?