Кощеевич и война

* * *

Солнечный свет преломлялся в хрустальных листьях, на стволах деревьев плясали радужные блики, под ногами расстилался ковёр из трав, в котором кое-где проглядывали белые головки ромашек. Яромир любил запретный сад, где росли молодильные яблони. Здесь можно было гулять часами и не встретить ни одной живой души.

Впервые он попал сюда в детстве вместе с матерью. И та сказала:

— Посмотри на эти деревья, Мир. Видишь, на ветвях одновременно цветут цветы, зреют завязи и наливаются золотом волшебные плоды. Если присмотришься, заметишь, что на них нет ни гнили, ни червоточинки, а листья знай себе звенят и звенят, но никогда не опадут все до единого. Это и есть торжество жизни над смертью.

Конечно, он тогда не понял, о чём матушка толкует. Признаться, и сейчас не до конца понимал. Знал только одно: после долгой колдовской зимы молодильные яблони зацвели первыми.

— Ух, и жаркий выдался денёк! — Радосвет закатал рукава алой рубахи. — Квасу хочешь? Я захватил салфетку-самобранку.

Яромир покачал головой:

— Потом. Сперва расскажи, что хотел, а то у меня душа не на месте.

Радосвет всё равно достал салфетку, но расстилать не стал, а принялся ею обмахиваться на ходу.

— Душа не на месте — ты это очень верно приметил. Вот и у меня тоже. Чую, что-то грядёт. Словно сама земля подсказывает: будет буря.

Связь Дивьего царя с его землёй была древней и нерушимой, поэтому любые предчувствия могли иметь значение, и Яромир насторожился:

— Неужто опять война?

— Не знаю. Нет. Не похоже. — Радосвет прикрыл веки, прислушиваясь к ощущениям. — Знаешь, это как голос издалека. Что-то шепчет, а слов не разобрать. Наверное, я ещё не научился правильно слушать.

— Ещё научишься, какие твои годы! — Яромир хлопнул друга по плечу. — Вот разберёмся с боярским гадючником, который после твоего отца остался, и заживём как в сказке!

— Надеюсь. — Радосвет, вздохнув, открыл глаза. — А помнишь, ты рассказывал мне про запах беды? Сейчас ничего похожего не чуешь?

Яромир шумно втянул ноздрями воздух,

— Нет, только цветы.

— Хорошо. — Лицо друга посветлело. — Может, я зря беспокоюсь, но быть царём — это значит думать на несколько шагов вперёд. На днях прибудет гонец из Ночьгорода.

— По государственной надобности?

— Скорее, по личной. Когда я ездил в Полуночный край, мы встречались на границе — так, чтобы каждый стоял на своей земле. От имени конунга пришла говорить Тээс, его старшая дочь. Она слывёт могущественной ведьмой. Вот её-то я и попросил помочь с одним заклятием, а она обещала прислать мне амулеты. Знаешь ведь, я сам в колдовстве не очень…

— Что ты собираешься сделать? И почему просишь о помощи полуночников, а не Радмилу? Разве не её ты назначил верховной чародейкой Дивьего царства? — Яромир сдвинул брови к переносице. Ох, что-то темнит Радосвет.

— Всё так, но есть вещи, которые царь должен делать сам.

— Это какие же, например?

— Я должен обезопасить нас от Лютогора,

— Да он же в остроге сидит на цепи да в наморднике, как злая огнепёска. Чем он нам может угрожать?

Яромир не понимал, что царь затеял и, главное, зачем. Они же победили. А что Лютогор пока молчит, так это дело времени. Хотя кое в чём могущественная ведьма и впрямь могла бы помочь, вдруг осенило Яромира, и он поспешил поделиться догадкой:

— А Тээс сумеет пролить свет на тайну его бессмертия? Это стало бы большим подспорьем.

— Боюсь, это не в её силах. Но вот что она сказала: «Дикого зверя в клетке долго не удержать». И добавила: «Лисы не пляшут под чужую дудку». В общем, Лютогор сбежит, хотим мы того или нет. Так предначертано судьбой. Но, когда он решится на этот шаг, у нас будет чем ответить. Тээс научила, как забрать самое важное, что у него есть: разум, силу и голос. Тогда мы легко сможем поймать его снова.

Яромир почесал в затылке:

— И какой же нам с того прок, если он дурачком станет и рассказать ничего не сможет?

— Для этого и нужны амулеты. Мы запечатаем эти три дара до поры, а потом вернём. Но не всё, а ровно столько, чтобы он забыл об осторожности и поведал, что мы хотим знать. Ты как, не надумал по кваску? — Радосвет помахал салфеткой.

— А давай. — Яромир присел на траву под ближайшим деревом. Такие вести нужно было хорошенько обдумать. Что-то ему не нравилось в этой затее… Понять бы, что?

Они с царём чокнулись большими глиняными кружками. Квас в этот жаркий день оказался очень кстати. Эх, ну почему нельзя просто наслаждаться жизнью? Приходится всё время держать в голове тайных врагов, интриги и прочие пакости.

Яромир всё думал про странное заклинание ведьмы из Полуночного края, но так ничего и не надумал. Может, солнцепёк тому виной, а может, он уже и правда, обжёгшись на молоке, дует на воду…

— Ладно, сдаюсь. Вроде недурная затея. Но я бы на твоём месте посоветовался с Радмилой. Она наверняка сможет подсобить. Зря, что ли, к Кощеевичу в гости ходит?

— Прости, друг, но только не в этот раз. — Радосвет поставил кружку на салфетку-самобранку, чтобы вновь наполнить её квасом. — И прошу тебя, ничего ей не рассказывай.

Яромира от этих слов будто холодной водой окатило.

— Ты что это, Радмиле не доверяешь?!

Радосвет, потупившись, молчал. Наверное, подбирал слова, но ответ и без того был ясен. И Яромир возмутился:

— Я-то думал, мы в сад пошли, чтобы ты горестями поделился али какими делами сердечными. Порой даже царям нужно поплакаться в жилетку, но так, чтобы лицо не потерять. А ты вон как, значит… Лучше бы и вовсе не рассказывал мне ничего. Как я после этого родной сестре в глаза смотреть буду?

Он в сердцах швырнул свою кружку оземь, и та раскололась пополам.

— Это простая предусмотрительность. Ради её же блага.

— Она тебе своими руками венок плела. Мы давеча втроём из одной чаши у костра пили. Эх ты!

— Да дослушай же ты меня, прежде чем укорять! — Радосвет в запале тоже свою кружку о камень хватил.

Яромир опешил. Он так редко видел друга в гневе, что уже и забыл, как это бывает. И, пока он хлопал глазами, Радосвет воспользовался возникшей заминкой:

— Я знаю Радмилу так же долго, как и тебя. Когда она сама вызвалась вывести Лютогора на чистую воду, помнишь, я что сказал?

— Помню, — нехотя признал Яромир. — Ты сказал что-то вроде: «Ладно, будь по-твоему. Ты не раз доказывала в бою свою силу и мудрость, значит, и сомневаться в тебе не след».

— Во-о-от! А ты начал кричать, спорить. Прямо как сейчас.

— Да, было дело… — Яромиру стало очень неловко за свою вспышку. — Но я же за неё беспокоился.

— Знаю. Вот и я беспокоюсь. Не о том, что Радмила нас предаст, а о том, что сама станет жертвой обмана. Слова Лютогора опасны даже без чар. Я много размышлял о нём и вот что надумал: его не интересует власть над землями. Он легко отдал моему отцу Серебряный лес и готов был пожертвовать изумрудные копи. Значит, ему не нужны и богатства. А вот к чему он действительно стремится, так это к власти над умами и чувствами людей. При должной сноровке этого можно добиться и без всякого колдовства.

— Пф! Радмила ни за что не купится на его лесть, — фыркнул Яромир.

— Кто знает, кто знает… Слышал, как она его сегодня защищала?

— Её просто злит, когда лезут не в своё дело, да ещё и без её ведома. А палачи именно это и сделали. Или я чего-то не знаю? Договаривай уж до конца.

Радосвет испустил тоскливый вздох:

— Ничего-то от тебя не скроешь, друг мой… До того как ты пришёл, мы с Радмилой говорили ещё кое о чём. Я убеждал её отказаться от затеи разговорить Лютогора и заняться чем-нибудь другим. Например, подновить защитные чары на дверях сокровищницы. Там мышиный помёт повсюду. А надо, чтобы ни мышь не прошмыгнула, ни комар носа не подточил.

— И как, убедил?

— Увы…

— Ну, в этом нет ничего удивительного, — усмехнулся Яромир. — Моя сестра не из тех, кто легко признаёт поражение. Говоришь, что пора отступиться, а она только пуще напирает. Дай ей немного времени. Вот увидишь, она одумается и поймёт, что ты был прав.

— А есть ли у нас это время? — Радосвет с тревогой глянул на соседнюю яблоню.

Над её верхушкой, не смея присесть на зачарованные ветки, кружили серые вороны — и каркали, каркали, каркали…