Кощеевич и война

Лиса вдруг осенило:

— Значит, так ты забираешь людские жизни?

— И так тоже. Но тебе нечего опасаться, ты-то бессмертный.

Почему-то ему казалось, что Смерть лукавит. Но Лис был благодарен: ему и впрямь стало легче. А если от этого поцелуя умерла какая-то частичка его души — не жалко. Скорее всего, это была какая-то бестолковая её часть. Намного легче жить, когда тебя не терзают чувства, которые уже не способно вместить каменеющее бессмертное сердце. Пожалуй, стоит ещё раз поцеловать Рену. Не сейчас, а когда целительный яд снова понадобится.

— Теперь я могу встретиться с царицей Голубой? — деловито уточнил он.

— Да, теперь ты достаточно не-жив для того, чтобы отправиться со мной туда, куда живым путь заказан.

Смерть протянула руку.

— В пещеру? — Видя её недоумение, Лис пояснил: — Ну, помнишь? Где мы были, когда меня пытались отравить и когда Весьмир отрезал мне голову?

— О, нет. Это было твоё место. А теперь мы отправимся к самому порогу. Не бойся, идём.

И Лис вложил свою руку в протянутую ладонь. Немного поморщился, когда Смерть слишком больно сжала его пальцы. Моргнул — и оказался в лесу, какого не могло быть ни в Нави, ни в Диви и уж тем более в Дивнозёрье. На Дорогу Снов тоже было не похоже, хотя вокруг колыхался туман. Здесь не пели птицы, не порскали звери. На одном дереве Лис заметил пустую клетку с разорванными прутьями и подумал: не хотел бы он встретиться с тем, что оттуда выбралось. От клетки пахло кровью и гнилой плотью.

В тот же миг чёрные искривлённые деревья проснулись, угрожающе заскрипев, протянули к нему свои сучья, коснулись одежды — и в ужасе отпрянули. Лис был под защитой. Не выпуская онемевшей руки, Смерть вела его за собой по одной ей заметной тропке. Лис сперва не понял, чем Рена освещает им путь в непроглядной мгле. Её вторая рука сжимала серп, а не фонарь. Потом он догадался: свет исходил прямо из глаз Смерти. И, кажется, сейчас лучше было не пытаться заглянуть ей в лицо — если не хочешь, чтобы в волосах до срока появилась седина…

Лес впереди как будто густел, и Лис уже хотел спросить, как пройти через бурелом. Но, подойдя ближе, понял, что зрение его обмануло. То, что он принял за ветки, оказалось густым сплетением шерстяных нитей.

— Это что за паучье логово? — хохотнул он, пытаясь смехом заглушить страх.

— Догадайся. Ты же умный мальчик. Колдун как-никак.

Княжич присмотрелся к натянутым нитям. Не все, но большинство были чёрными и словно порченными молью. Такую тронешь — в руке останется лишь труха. Некоторые, впрочем, сохранили остатки былого цвета. Когда-то они были синими, красными, жёлтыми, пока не подкралась неизбежная чернота. Теперь Лис разглядел и обрывки, повсюду свисающие с сучьев, и наконец догадался:

— Это же Нитяной лес! А нити — человеческие жизни, да?

— Изнанка Нитяного леса, — со вздохом поправила Марена. — Туда, где плетутся судьбы, мне ходу нет. Но здесь — я хозяйка. И сколько бы ни старалась рукодельница-сестрица, каждую её нить однажды найдёт мой серп.

Сказано это было не то со злорадством, не то с обидой. Лис решил не уточнять. Если Рена разгневается на глупые вопросы, не видать ему Голубы, как своих ушей без зеркала.

— А где царица?

— Какой ты торопливый. Подожди. В царстве Смерти спешка уже ни к чему.

Марена тихонько запела — на языке, которого Лис не знал. Но так горько и безнадёжно стало от этой песни, что на глаза навернулись слёзы.

Спустя некоторое время вдалеке между деревьев показался силуэт. Голуба пришла на зов. На ней был белый саван. Из глубокой раны на голове сочилась кровь, заливая правый глаз, щёку, шею и посмертную одёжу, но царица этого будто не замечала — даже не пыталась утереться.

— Я здесь… — Её слабый голос напоминал шелест осенней листвы под ногами.

Смерть подтолкнула Лиса в спину:

— Спрашивай, что хотел. Но помни — времени мало. Поэтому отбрось церемонии, здесь их всё равно никто не оценит. Передо мной все равны.

Но Лис не смог себя пересилить, всё-таки поклонился царице, чем, похоже, немало её удивил.

— Скажи, Голуба, твоя кончина была случайностью или всё произошло по злому умыслу?

— Случайностью… — эхом повторил призрак, и лес, ожив, подхватил: «Чайностью… чайностью…»

— Ты действительно оступилась и упала с лестницы? — Княжич не мог избавиться от подозрений, и не зря.

— Меня столкнул муж мой, Ратибор.

«Ратибор… Ратибор…» — ввинчивался в уши зловещий шёпот.

— Вы повздорили?

Царица подняла взгляд — в её глазах не было зрачков, только бельма.

— Муж мой подумал, что я его предала. («Предала… предала…») Но это неправда! («Неправда… правда… неправда…»)

Тут мнения лесных пересмешников, кем бы они ни были, разделились, и Лис решил уточнить:

— Из-за чего разозлился царь? И как это связано с Индрик-зверем? Связано ведь?

Царица кивнула:

— По воле Ратибора я призвала Индрик-зверя и попросила его помочь Диви победить — прокопать в горе лаз, сквозь который наше войско сможет пройти в Навь и ударить с тыла.

— И он прокопал? — Княжич содрогнулся. Никто из навьих разведчиков не докладывал о горных работах. Вели бы их люди — были бы шум, взрывы. А Индрик, по легенде, умеет договариваться с камнями, чтобы те сами расступались. Не зря же его величают хозяином земных недр.

— Ратибор решил, что Индрик копает слишком медленно, и захотел самолично поторопить его. Я напомнила, что зверь ненавидит мужчин. Но Ратибор не поверил. Стал кричать, что я что-то скрываю, лгу. А потом толкнул. — Голуба вдруг улыбнулась, вокруг её глаз появились смешливые морщинки — единственная живая черта на бледном лице. — Почему ты так печален, незнакомец? Тебе жаль меня?

— Немного, — буркнул Лис.

По правде говоря, из-за горного лаза он переживал больше. А с царицей — да, вышло несправедливо. Но такова жизнь. Которая та ещё сволочь, если подумать!

— Не печалься. Я наконец-то избавлена от постылого мужа — и свободна. «Свободна… свободна…» — зашелестел лес.

Голуба возвысила голос, перекрикивая зловещее эхо:

— Ничего не бойся — однажды и ты станешь свободен от всех данных клятв и родственных уз!

С материнской заботой она погладила Лиса по щеке (касание было похоже на лёгкое дуновение ветерка) и исчезла.

— О, это вряд ли… — криво усмехнувшись, Лис покосился на Марену.

Его узы были слишком крепки.