Кощеевич и война

Глава двенадцатая Равноценный обмен

Когда княжичу доложили, что от Ратибора прилетела птичка-весточка, он почувствовал злорадство. Прежде сразу бы помчался слушать, что там дивий царь изволил начирикать, а сейчас спешить не стал. Подождёт, дивья рожа. Как сам Лис когда-то ждал, всматриваясь в закатное небо. Всякое зло возвращается. Мысль «А ведь можно было ещё тогда всё решить по-хорошему» тоже мелькнула — и тут же пропала. «По-хорошему» Лис больше не умел. И не хотел. Чем сильнее его враги будут страдать, тем лучше.

С этими думами он достал ларец, который давно возил с собой, но никогда не открывал. Теперь пришёл час. Отцовский перстень с двумя переплетёнными змейками сел на палец как влитой. Кощей носил его как символ княжеской власти, и это было не просто украшение. Змейки, конечно, пакость редкостная. Нужно будет потом перековать. Но к неминуемой встрече с Ратибором стоило подготовиться. Одного венца было уже недостаточно, чтобы чувствовать себя уверенно…

Спрятав ларец, Лис велел слугам-злыдням подавать на стол. Пока он доедал завтрак, попутно придумывая разные беды и лишения для Ратибора (привычное уже развлечение), весточку успели выслушать Май и Весьмир.

За минувшую седмицу эти двое так спелись, что Лис начал ревниво коситься в их сторону. Но потом заметил, что на обычно спокойном и сосредоточенном лице Мая нет-нет да мелькает отвращение, и успокоился. Его советник Весьмира презирал, но ради общего дела готов был действовать сообща.

Самого Лиса дивий чародей, вечно норовивший сунуть нос, куда не просят, раздражал. А ведь когда-то он хотел сделать Весьмира своим советником. Даже думал, а не начать ли называть его отцом. После свадьбы с Василисой, разумеется. Сейчас всё это осталось в прошлом. Хотя где-то в глубине души Лис понимал чародея. Возможно, на его месте он поступил бы так же. Однако это не означало, что Весьмир прав.

Делить мир на правых и виноватых легко, но очень глупо. Примерно так же, как на чёрное и белое. В Диви многие этим грешат — Лис знал это, потому что неоднократно общался с пленными лично. Но Весьмир был не таким и поэтому воспринимался почти своим, навьим. У него ведь тоже «цель оправдывает средства»… Когда война идёт так долго, любой замарается. Так что да, чародей раздражал, но ещё больше раздражали его дивьи собратья в светлых плащах…

От этих размышлений его оторвал Весьмир, влетевший в шатёр с радостным воплем:

— Царь согласился на наши условия!

— Ты зачем так орёшь? — поморщился Лис. — Не видишь, я чай пью. Что произойдёт от того, что я узнаю новости на полчаса позже? Небо рухнет на землю?

— Какой, к огнепёскам, чай?! — не унимался чародей. — Ехать пора. Чем раньше выедем, тем…

Княжич стукнул кулаком по столу:

— Цыц! Забываешься. Ты мой пленник. Это я решаю, что и когда делать, а будешь меня поторапливать — прибью.

— И поставишь под угрозу всё, чего мы добились? — Весьмир хотя и сбавил тон, но, по мнению Лиса, недостаточно. — Ты не сможешь так поступить.

— Ещё как смогу! — Княжич шумно отхлебнул чая и поднял глаза на Весьмира, чтобы тот понял: тут уже давно никто не шутит.

И дивий чародей замолчал, поперхнувшись словом.

— Вот, молодец. — Будто пса послушного похвалил. — Чаю хочешь? Нет? Как хочешь. Второй раз предлагать не стану. Так что там птичка начирикала? Я лучше уж в пересказе узнаю, чтобы мерзкий голос Ратибора лишний раз не слышать.

— Да он не сам. Радосвета наговорить заставил. — Весьмир придвинул к себе чашку и потянулся за чайником. — Мы же сказали: пусть царевич обмен вершит.

— А-а… и что волчонок?

— Судя по голосу, не очень.

— Да мне плевать, как он себя чувствует. Что он сказал?

— Мог бы проявить чуть больше сострадания к собрату по несчастью, — не удержался от укора Весьмир. — Ему, вишь, тоже с папкой не повезло.

Княжич ненадолго замер, словно прислушиваясь к себе. Потом помотал головой:

— Не-а. Не сострадаю.

Это было чистой правдой. Помнится, прежде он жалел волчонка. Но эти времена прошли.

Чародей наконец соизволил перейти к сути:

— Они будут ждать нас на рассвете в день новолуния на Услада-поле возле Медового озера.

— Стало быть, уже завтра?

— Потому и говорю: выезжать пора. У тебя, может, и Шторм-конь. А у других-то нет.

— Ерунда. Мы ещё поужинать тут успеем.

Лису нравилось наблюдать, как Весьмир нервничает. У княжича был быстрый способ доставить всех на окраину Серебряного леса, а там уже до Услада-поля рукой подать. Не зря же все навьи зеркала достались ему от Кощея в наследство. А если бы не достались, Лис сам их сделал бы: чары были известны и записаны.

— Ну, если ты так говоришь…

Ага, не спорит больше. Вот и славно. Княжич мысленно записал себе одно очко, словно это была игра, а не беседа.

— Значит, Ратибор тоже прибудет на встречу?

— Да куда он денется? Скорее всего — под личиной. Но узнать его — это уж моя задача. Главное, и ты до поры спрячься. И постарайся, чтобы чары были крепки. Не то чтобы в Диви много стоящих колдунов, но если кто-то догадается раньше времени…

— О, не беспокойся. Мне чары вообще не понадобятся. Небось, слыхал, что наши воительницы частенько лицо закрывают, чтобы в степи от ветра укрыться? Вот среди них и затеряюсь.

— Хитро, — улыбнулся Весьмир. — Я когда-то у твоего папаши в замке так же разгуливал.

— Да знаю. Мать рассказывала.

Они немного помолчали — каждый, конечно, подумал о Василисе.

— Ей не понравилось бы, что вся эта война — из-за неё… — тихо и обречённо выдохнул чародей.

Лис в ответ фыркнул:

— Матушка тут ни при чём. Это всё Ратибор и его упрямство. Вот скажи, ты же долгое время при дворе околачивался — неужто не видел, к чему всё идёт? Почему не дал Ратибору добрый совет? Почему не остановил его?

— Да я себе добрыми советами мозоль на языке натёр! Ещё бы он меня слушал! Нет, там только слово Лады имело вес. А с тех пор, как Лады не стало, Ратибор больше никого не слушает.

— И когда же ты понял, что твой царь — безумец? До того, как отрезал мне голову, или после?

Голос Весьмира стал смущённым, даже извиняющимся:

— После. Когда вернулся в Дивь.

— Но потом у вас было шестнадцать зим! Тихих: без холода, без войн. Чего вы ждали? Что Ратибор одумается?

— А что мы должны были делать?

Чародей то ли не понимал, к чему Лис клонит, то ли дурачком прикидывался.

— То же, что и сейчас. Убить царя, возвести на престол царевича.

— Малолетку?

— Да у малолетки мозгов больше, чем у вашего Ратибора! И Голуба ещё была жива. И ты рядом вился — помог бы, подсказал. Что вам, дуракам, мешало?! — Лис бахнул глиняной чашкой о стол. Чудом не разбил.

Весьмир ссутулился, втянув голову в плечи:

— Ты не понимаешь…

— Это я-то не понимаю?! — От возмущения у Лиса вырвался нервный смешок. — Забыл, чей я сын?

— Я-то нет. А вот ты, похоже, забыл, как при твоём папке все по струночке ходили и даже пикнуть не смели. Чуть что — голова с плеч. Или на кол. Или в темницу к палачам, а потом — упырям на съедение. Скажешь, не было? — Весьмир тоже вскинулся так, что аж чай расплескал.

Княжич брезгливо смахнул с рукава пару попавших на него капель.

— А напомни-ка: кто Кощея убил? А то что-то я за давностью лет запамятовал…

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Вы с Отрадой могли бы повторить подвиг. Или хочешь сказать, Ратибор страшнее Кощея?

— Да, пожалуй. — Весьмир опустил голову. — Говорят, нет врага страшнее, чем бывший друг. А знаешь почему? Прошлое глаза застит. Всё кажется: а вдруг одумается? Вдруг это я что-то не так понял? А всё это время на твоей шее затягивается петля. Но ты понимаешь это в тот миг, когда больше не можешь вдохнуть.

Дивий чародей изучал дно своей чашки — наверное, поднять глаза было стыдно. Но Лис не намеревался щадить его чувства.

— Позволь мне подытожить: убивать Кощея было не жаль, потому что он сволочь и чужеземец. А Ратибора жалко, потому что он хоть и тоже сволочь, но свой. И пока вы сопли жевали, он набрал настолько великую силу, что ты, победитель Кощея, обратился за помощью ко мне, своему врагу, чтобы я помог убить твоего бывшего друга. Вся эта история дурно пахнет, не находишь?

Весьмир сжал чашку так, что побелели пальцы:

— Ты тоже не смог убить своего отца. А теперь ещё и его перстень со змейками носишь.

— Перстень всего лишь символ власти над Навью. Нужен для всяких княжеских чар. Другое, знаешь ли, не было времени заказа… — Лис осёкся. Нечего оправдываться. Этак он скажет, что надел его только что. И вообще случайно.

— О, как интересно. А ты бы его дивьим на время дал? Не Ратибору, а, скажем, Радосвету?

— Может, и дал бы — до войны. Да меня никто не просил.

По глазам было видно, что Весьмир не поверил. Он задумчиво покачал головой:

— И раз уж мы вспомнили, кто убил Кощея, избавил Навь от его гнёта и возвёл тебя на трон… Прежде я бы сказал: «Долг платежом красен», — но понимаю, что после того, как я отправил тебя… поспать, ни о каких долгах между нами не может быть и речи. Поэтому я прошу тебя о помощи. Ради Нави и Диви, ради всех нас.

Лис рассмеялся зло и неискренне. Больше всего ему сейчас хотелось запустить в Дивьего чародея чайником, но он с трудом сдержался.

— Как напомнить о долге, не говоря о долге? Из тебя вышел бы отличный придворный чародей, Весьмир.

— Почему-то мне кажется, что это не похвала.

— Надо же! А как ты догадался? — Голос княжича сочился ядом. — Я забыл добавить: придворный чародей Кощея, конечно же. Ты бы понравился отцу.

— Говори что хочешь, — махнул рукой Весьмир, — я это заслужил. Если хотел уязвить меня, знай: тебе удалось. Я наделал ошибок и признаю это. Но минувшего не вернёшь. Всё уже случилось, понимаешь? Можно лишь не допустить новых бед. Или умереть, пытаясь.

— Ты не боишься смерти? — недоверчиво прищурился Лис.

Марена тут же явилась — легка на помине. Присела на край стола, подалась вперёд, придвинувшись к дивьему чародею почти нос к носу. Похоже, ей тоже стало интересно.

— Нет. — Весьмир даже не подозревал, кому он это говорит в лицо. — Боюсь только, что моя смерть окажется напрасной.

— А это в тебе гордыня говорит.

Лис улыбнулся Марене: мол, смотри, как я его, а? И Смерть захлопала в ладоши — беззвучно для Весьмира, разумеется.

— Может, и так, — не стал отпираться дивий чародей. — Но если уж мы начистоту: да, я чувствую себя виноватым. Не только за свои дела, но и за злодеяния Ратибора. И я хотел бы загладить эту вину. Но раны слишком свежи и глубоки. Пройдут сотни лет, прежде чем Дивь и Навь смогут смотреть друг на друга без ненависти.

— Если вообще когда-нибудь смогут… — буркнул Лис.

— Птица-ненависть очень сильна. Наши дети не смогут её одолеть. Внуки — тоже вряд ли. Но, может, хотя бы правнуки… — Весьмир замолчал.

Лису больше не хотелось разбить чайник о его голову или вести дурацкий мысленный счёт ради забавы.

— Но война ещё не закончена, — тихо напомнил он.

Чародей отозвался ещё тише, почти шёпотом:

— Так давай станем теми, кто её закончит.

И больше тут было нечего добавить.