Чикита

— Если кто узнает, ой, что будет, — многозначительно заметила она Мундо через несколько дней, когда тот раскладывал партитуру на пюпитре. — Тебе повезло, что я умею хранить тайны.

— Ты о чем? — смущенно спросил кузен.

— Не прикидывайся! — воскликнула Чикита, вперив в него взгляд и испытывая нечто похожее на чувства кошки, коготком пригвоздившей к полу хвост неудачливой мыши. — Я видела, как вы занимаетесь всякими гадостями. Вы с моим братом.

Мундо побагровел и смог только, прикрыв глаза, вымолвить:

— С которым?

Тут уж Чиките пришлось краснеть. Она в замешательстве отступила и удалилась. Она так и не узнала, сколько именно юных Сенда отводили душу с пианистом. Двое? А может, все трое?

Дебют Сары Бернар в театре «Эстебан» в Матансасе в 1887 году обернулся катастрофой. Предполагались три спектакля, но после первого дива вернулась в отель «Лувр» сущей эринией. Служащие и постояльцы слышали, как она выкрикивает ругательства, пинает мебель и бьет об пол хрусталь. В довершение всего попугаи и обезьяны, которых актриса повсюду возила за собой, расшумелись в клетках, а кое-кто из гостей отеля вроде бы даже слышал, будто кайман — подарок одного поклонника из Панамы — нервно клацает челюстями в отведенной ему ванне.

Вообще-то златоголосая королева трагедии имела полное право бушевать. Несмотря на то, что она выбрала для начала краткого сезона «Жену Клавдия», одну из своих любимых и самых обкатанных пьес, театр оказался наполовину пуст. Виновата в значительной степени была сама Бернар, настаивавшая, чтобы за возможность лицезреть звезду публика платила соразмерно ее недюжинному таланту[7]. Но, как и следовало ожидать, она предпочла обвинить «Зарю Юмури» и прочие местные газеты в том, что они уделили ее приезду недостаточно внимания.

Равнодушие жителей Матансаса выглядело особенно оскорбительным после оглушительного успеха в Гаване. Там Сару Бернар поджидал легион поклонников, готовых отказаться от пищи — лишь бы взглянуть, как она стонет и потрясает рыжими кудрями на сцене.

В столице все прошло как по маслу. Прибытие дивы на борту английского парохода «Ди» вызвало страшный ажиотаж. Слух о том, что она повсюду возит за собой гроб розового дерева с золотыми петлями, в каковом спит, оказался быстрее самой актрисы, и в порту собралась встречать ее целая толпа. Но в Матансасе даже гроб не сработал. И потом, эта пошлая привычка местных зрителей выбегать после каждого акта подышать свежим воздухом, не наградив актеров заслуженными долгими аплодисментами. О подлый и презренный металл, ради которого она вынуждена разбазаривать свой талант и потешать дикарей!..

Доктор Сенда редко водил Чикиту в театр. Его раздражало, что некоторые бинокли так и липли к их ложе, выдавая жадное желание владельцев поглазеть на его дочь, а в антракте народ норовил подобраться поближе и посмотреть на гору подушек, уложенную на кресле, чтобы Чиките было лучше видно сцену. И все же, узнав, что божественная Бернар едет на гастроли в театр «Эстебан», он тут же купил абонемент на весь сезон, поскольку не сомневался, что для семнадцатилетней поклонницы искусств такие встречи станут незабываемыми.

Чикита уговорила родителей позвать с собой Бландину, Экспедиту и Эксальтасьон — по кузине на каждый спектакль. Те, как и она сама, мечтали увидеть знаменитую француженку, но не столько из-за ее актерских способностей, сколько из-за романа, который Бернар только что закрутила в Гаване с Луисом Мадзантини, модным испанским тореадором.

Столичные газеты не одну статью посвятили подробностям affaire[8], и провинциальные, как следовало ожидать, не замедлили за ними последовать. Роман оказался выгодным дельцем как для актрисы, так и для тореро. Многие поклонники боя быков, раньше носу не казавшие в театр, отправились на спектакль единственно ради того, чтобы увидеть любовницу короля тореадоров. Равным образом сотни элегантных дам и кабальеро, считавших корриду развлечением для черни, наводнили арену Беласкоаин, желая взглянуть на соблазнителя темпераментной Сары. Как ни крути — удачная сделка.

Начало интрижки, говорят, вышло не слишком многообещающим. Мадзантини сходил на «Даму с камелиями» и впечатлился красотой Бернар. После второго акта он в сопровождении бандерильеро из своей квадрильи ворвался в гримерную актрисы — несмотря на строжайший запрет кому бы то ни было даже приближаться, — намереваясь отвесить ей комплимент. Сара метнула в него серебряную расческу, и тореадор возвратился в ложу с шишкой на лбу и уже окончательно влюбленный. «Вот таких баб я люблю, — сказал он. — Диких, как бычки».

На следующий день Бернар отправилась на корриду. Ей рассказали, что вся Гавана без ума от Мадзантини, и она, привыкшая побеждать, захотела видеть его у своих ног. Она уселась в ложе на тенистой стороне арены с гребнем в волосах и гвоздикой за ухом. Стройный, жилистый и гибкий Мадзантини вышел на арену под звуки пасодобля, исполняемого оркестром негров, наряженных андалусийцами, и убил быка в ее честь. Сара чуть все ладони не отбила, аплодируя. Злые языки пустили слух, будто некая часть тела матадора, выгодно подчеркнутая тесным костюмом, утвердила ее в намерении завоевать его.

Об их первой ночи любви ходило множество сплетен. Якобы тореро, войдя в спальню Бернар в отеле «Петит», едва освещенную свечами, к своему удивлению, актрисы не обнаружил. Но затем ему попался на глаза пресловутый гроб, подбитый лиловым шелком. Внутри лежала и ждала его абсолютно обнаженная Сара. Такой макабр, надо думать, возбудил матадора до невозможности, потому что на следующее утро некоторые постояльцы жаловались, что всю ночь не могли уснуть из-за любовных стонов.

Девицы Сенда жадно следили за деталями этого громкого приключения и хотели видеть главных героев. Мадзантини — в этом не было никакой тайны — должен был отправиться в турне по крупным городам Кубы после окончания сезона в Гаване. Но вот приезда Сары в Матансас никто не ожидал. С тех пор как в 1842 году австрийка Фанни Эльслер поразила местную публику головокружительными фуэте и прочими грациозными пируэтами в балетах «Сомнамбула» и «Хромой бес», всемирно известные артисты обходили город вниманием.

На второе выступление стеклось немного больше зрителей. На сей раз Бернар выбрала классику французского театра — «Федру». Чикита и Сирения весь вечер пускали слезу и сморкались, а Бландина, не владевшая языком Расина, то и дело просила объяснить, что происходит на сцене.

Прощальным спектаклем при полном аншлаге — поди пойми этих провинциалов — стала «Дама с камелиями». Смерть Маргариты Готье выглядела так натурально, что многие дамы забыли, что они в театре, и заверещали, когда Бернар скорчилась в последней судороге. Осыпаемая цветами и овациями, актриса семнадцать раз выходила на поклон. Неумеренные восторги слегка смягчили ее нрав, и она согласилась принять в гримерной нескольких поклонников, алчущих автографов.

Чикита, Бландина, Сирения и Игнасио оказались в числе первых — и тому есть простое объяснение: доктор Сенда как раз недавно вылечил язву владельцу театра «Эстебан». Они робко вошли в гримерную, уставленную фарфоровыми вазонами, увешанную гобеленами и битком набитую клетками с муравьедами, туканами, удавами и прочим экзотическим зверьем. Не вслушиваясь в восторженные речи эскулапа, Сара размашистым яростным почерком машинально подписала программки Сирении и Бландины. Но когда дошла очередь до Чикиты, актрисе стало любопытно, чья это крохотная ручка протягивает ей программку.

— О, та chérie[9], ты же просто прелестна! — воскликнула она, приятно удивленная, нацарапала свое имя на программке и вручила Чиките. — Скажи, тебе понравился спектакль?

— Все три были превосходны, мадам, но больше всего мне понравилась «Федра».

Актриса польщенно выгнула бровь и растянула в улыбке большой и возмутительно ярко накрашенный рот.

— Надо же! И я ее предпочитаю, — заметила она. — По моему мнению, никакой драме не сравниться с хорошей трагедией. Как, ты сказала, тебя зовут, малышка?

— А я пока и не сказала, — осмелилась хихикнуть Чикита и бросила предостерегающий взгляд на мать, чтобы той не вздумалось поправлять ее и лезть с этой ужасной «Эспиридионой». — Меня зовут Чикита. Чикита Сенда.

Бернар отобрала у нее программку и порывисто дописала: «Очаровательной мадемуазель Чиките Сенде, чьи вкусы совпадают с моими».

В дверях гримерной хозяин театра кашлянул, давая понять, что беседа затянулась. Но перед уходом Сара успела ухватить Чикиту под локоть и развернуть к себе.

— Подожди. Ты, возможно, кое-чего не знаешь, — тихо сказала она и наклонилась, чтобы глядеть Чиките прямо в глаза. — А если и знаешь — невелика беда, я напомню, — прошептала она неслышно для остальных.

— Что же это, мадам? — прошелестела Чикита, у которой от волнения пересохло в горле.

— Величие не знает размеров, — сказала актриса, вперив взгляд в свою малюсенькую поклонницу, и на прощание взмахнула, словно веером, накладными ресницами[10].

Встреча с Сарой Бернар так взволновала Чикиту, что в ту ночь она не могла уснуть. Перед рассветом ее охватило непреодолимое желание выйти в патио и вдохнуть аромат жасмина. Она села в постели и позвонила в колокольчик, вызывая Рустику. Та, полусонная, явилась с фарфоровым горшком на тот случай, если сеньорита желает помочиться.

— Убери с глаз долой, — презрительно сказала Чикита и потребовала шлепанцы и пеньюар. — Пошли на улицу.

По приказному тону Рустика поняла, что разубеждать хозяйку бесполезно. Они откинули щеколду на задней двери и вышли во дворик. Стояло полнолуние, все покрывала тонкая, как марля, дымка, и полчища светлячков плясали на кустах. Поистине волшебная ночь.

— Жди здесь, — велела Чикита служанке, указав на табурет. Потом подошла к пруду и склонилась над водой. Сколько ни старалась, она не могла разглядеть манхуари Буку среди кувшинок, но вообразила, как он, прямой, словно палка, упорно и сосредоточенно кружит в глубине. Панчо де Химено утверждал, что Atractosteus tristoechus вырастают до огромных размеров, но ее питомец оставался таким же, каким попал в дом, — дюймов двадцать. Может, он тоже карлик?

Не обращая внимания на неодобрительные взгляды Рустики, Чикита откинула голову назад и подставила лицо лунному свету. Потом разулась, поставила ступни на сырую землю, расставила руки и медленно закружилась на месте. Ей чудился скрытый смысл, некое зашифрованное послание в прощальной реплике Бернар. Что она хотела сказать этими четырьмя словами? Возможно, побуждала Чикиту совершить нечто грандиозное в жизни? Но что именно? Она размышляла, а тем временем кружилась все быстрей.

Сможет ли она когда-нибудь распоряжаться своей жизнью и направлять ее по собственному желанию? И куда? Окажется ли способна совершать великие поступки? Или стать великой? Велик ли ее дух? А если велик, под силу ли ему преодолеть границы крохотного тела, где он заключен? Или же она обречена вечно подчиняться тем, кто крупнее ее? Голова пошла кругом от стольких вопросов, Чикита рухнула навзничь на траву, а Вселенная еще несколько минут продолжала кружить над ней.