Когда мое сердце станет одним из Тысячи

* * *

— Эй!

Прищурившись, я оглядываюсь. Я только что закончила чистить клетку гиббонов. Тоби опирается на метлу и совок, челюсти активно пережевывают ярко-фиолетовую жвачку.

— Тебе нельзя жевать жвачку в рабочее время, — говорю я.

Он ухмыляется:

— А то что, пожалуешься на меня?

Может быть, ему кажется, что он выглядит крутым. Возможно даже, что он таким образом пытается флиртовать со мной, как маленький мальчик, дергающий девочек за косички. Меня это не впечатляет.

— Выплюни, — говорю ему я.

Он выплевывает жвачку на ладонь и прилепляет ее снизу питьевого фонтанчика.

Вскользь я думаю, не вывалить ли ему ведро обезьяньих фекалий и гнилых фруктов на голову. Меня, конечно, за это уволят, но оно того стоило бы.

— Ты что-то хотел мне сказать, — спрашиваю я.

Он поправляет козырек бейсболки цвета хаки и сияет своей бурундучьей улыбкой.

— Мисс Нэлл хочет тебя видеть.

Когда мисс Нэлл хочет меня видеть, обычно это не предвещает ничего хорошего. Конечно, всегда остается шанс, что она хочет меня повысить. Шанс есть, но вероятность невелика.

Я захожу в ее офис и сажусь. Она пристально изучает меня:

— Ты заболела? Вид у тебя как у собачьей еды.

Я меняю положение на стуле. Она уже использовала это выражение раньше. Оно означает, что выгляжу я плохо, хоть я и не понимаю, при чем тут собачья еда.

— Я просто плохо спала. Вот и все.

Она постукивает своим конфетно-розовым овальным ногтем по столу и переключается на привычный менторский тон, это означает, что я здесь надолго.

— Знаешь, я здесь пытаюсь заниматься респектабельным делом. Люди говорили, что я рехнулась, если считаю, что удастся превратить этот допотопный зоопарк в прибыльный бизнес. «Больше никто не зарабатывает на зоопарках», — говорили они. Но я доказала, что они ошибались. Я купила это место, когда его собирались окончательно закрыть, все выкрасила свежей краской, приобрела несколько новых животных, сделала новую рекламу. Прибавь сюда работу до седьмого пота, и вот «Хайкори-парк» приносит прибыль впервые за многие годы. За десятилетия! Знаешь, как мне это удалось?

Она только что подробно объяснила мне, как ей это удалось, но я уже хорошо выучила правила игры, поэтому спрашиваю:

— Как.

— Одно слово: репутация. Репутация — это все. Думаешь, люди сюда на зверей приходят посмотреть?

— Да. Вернее, нет.

— Если бы люди хотели посмотреть на животных, они могли бы сделать это дома, включив, мать его, канал о живой природе с многомиллионным разрешением. По телевизору животные делают интересные штуки. А здесь они просто сидят, отлавливая блох со своих меховых яиц. Думаешь, кому-то интересно на это смотреть?

Я размышляю, не сообщить ли ей, что здесь у большинства животных просто нет больших пальцев, чтобы заниматься указанной активностью, но решаю промолчать.

Он продолжает:

— Наши посетители приходят сюда за опытом. Полноценным опытом. Мы соперничаем с кинотеатрами, со спортивными мероприятиями, с любым занятием, которым люди могут заняться в субботу, а это значит, мы должны предоставлять услуги. Если посетители приходят и видят тебя, выглядящую как мешок говна, их опыт будет неудачен.

На меня наваливается усталость, тело делается тяжелым. Она продолжает говорить, но слова проскальзывают мимо и исчезают бесследно. Мое зрение слабеет, и мир вокруг плывет.

Через мгновение я слышу, как мисс Нэлл повторяет мое имя снова и снова. Ее голос кажется замедленным, словно кто-то проигрывает запись на низкой скорости: Элвиии… Эээлвиии. Я вижу, как слова пролетают сквозь воздух в слабом свечении, как будто их окунули в серебристую краску. Мой взгляд следует за ними с отстраненным интересом.

— Ау! — она щелкает пальцами.

Зрение резко фокусируется.

— Что.

Она хмурится, но уголки ее бровей опущены вниз. Обычно это означает, что кто-то волнуется, а не злится.

— Ты точно не заболела?

Я качаю головой.

— Просто устала, — и задумалась.

Попугай Герцог неожиданно чирикает в клетке, и я пробуждаюсь, едва не подскакивая на стуле.

Мисс Нэлл хмурится еще больше.

— Тебе, наверное, стоит пойти домой пораньше и отдохнуть.

Я открываю рот, чтобы возразить — мне здесь спокойнее, чем дома, но осознаю, что возражать бесполезно. Поэтому закрываю рот, киваю и заставляю себя подняться.

Дома я сижу на диване и кручу кубик Рубика. Закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на гладком прохладном пластике в моих руках. Это еще одна головоломка. Если я сумею перестать думать о Стэнли, мои проблемы будут решены.

Я открываю ноутбук и набираю в поисковике «как остановить навязчивые мысли». Просматриваю результаты и начинаю нажимать на ссылки. Я продолжаю искать. Быстрые щелчки клавиш эхом звучат в тишине, этот звук меня успокаивает. Мой взгляд выхватывает название.

«Бупропион». Это антидепрессант, но его также используют в лечении аддикций. А влечение в конечном счете это всего лишь форма аддикции. Оно активирует те же центры в головном мозге, что и кокаин.

Эта мысль останавливает меня. Меня что, влечет к нему? Вспоминаю, как меня расстроило, что он не дал себя раздеть. Мне нравилось касаться его. Возможно, я все-таки способна испытывать влечение, а теперь я пытаюсь с ним справиться. Какая ирония.

Я никогда не принимала прописанные мне лекарства, но лучше принимать таблетки, чем бывать на приеме у врача. В интернете можно заказать любые рецептурные лекарства, но обычно это не очень законно, поэтому я лучше не буду рисковать.

Я вновь задумываюсь, не позвонить ли доктору Бернхардту и не попросить ли о помощи. Мне не очень нравится эта идея, но сейчас я в отчаянии и готова сделать все что угодно.

Я открываю телефон и листаю свои контакты, среди которых телефоны мисс Нэлл, Стэнли — мой взгляд задерживается на его имени — и контакт моего прежнего работодателя, который я до сих пор не удалила. Я выбираю телефон доктора Бернхардта и звоню.

Он отвечает на середине второго гудка.

— Элви? — он кажется крайне растерянным. Вообще-то я никогда прежде не звонила ему на мобильный.

На заднем плане мужской голос интересуется:

— Кто это, Лин?

— Подожди, — бормочет он. Я слышу шаги, потом он спрашивает: — У тебя все в порядке?

— Я хочу попросить вас об одолжении.

— М… хорошо… Продолжай.

— Мне нужен бупропион.

Тишина.

— Ты ведь понимаешь, что я не психиатр? У меня докторская степень по социологии.

— Я знаю. — Уже сейчас это начинает казаться плохой идеей. — Я просто подумала, может, вы знаете кого-то, у кого могут быть образцы или…

— Раньше ты была категорически против приема медикаментов или обращения за какой-либо помощью, если на то пошло. Что изменилось? Почему бупропион?

Я стискиваю зубы. Если я хочу, чтобы он мне помог, мне нужно дать ему какое-то объяснение. Это очевидно.

— Этот препарат прописывают людям, которые хотят бросить курить или перестать играть в видеоигры.

— Так ты что, начала курить? Или пристрастилась к видеоиграм?

— Ни то, ни другое. — Пожалуй, можно было и соврать, выбрав один из вариантов. Но я плохо вру и ненавижу это делать.

— Я зависима от другого.

— От чего?

Я меняю положение на диване.

— Ничего незаконного. Поэтому какая разница.

— Потому что, даже если бы я мог прописать тебе лекарство, чего я сделать не могу, было бы безответственно выдавать тебе таблетки, как конфетки, даже не зная, зачем они тебе. Так от чего у тебя зависимость?

— От человека, — бормочу я.

— Человека, — повторяет он.

— Есть один человек, о котором я думаю не переставая. Мы недавно познакомились.

Несколько сердцебиений спустя он отвечает:

— Плохо прошло?

— Нет, все прошло лучше, чем я ожидала на самом деле.

— Так почему ты хочешь перестать об этом думать?

— Потому что у меня очевидные признаки одержимости. Я не спала прошлой ночью. Мои рефлексы замедленны. Я едва не попала в аварию по дороге на работу. Если так будет продолжаться, я потеряю работу, а я не хочу ее терять. Мне нравится работать с животными, я…

— Элви, все в порядке, ничего страшного, успокойся.

Только после этой фразы я понимаю, что перешла на крик. Я тяжело выдыхаю, мое обмякшее тело падает на диван, словно сломанная кукла.

— Извините. — Дело плохо. Я теряю самообладание. — Мне пора.

— Подожди, я могу организовать тебе встречу с одним специалистом, если ты хочешь.

— Нет, спасибо.

— Ну тогда, боюсь, я ничем не могу помочь. — Он снова умолкает. — Это тот же человек, о котором ты упоминала в прошлый раз? Тот, с кем ты общалась в Сети?

— Это неважно. — Мое горло напрягается. — Извините, что побеспокоила.

Я вешаю трубку.

Не стоило звонить. Зачем я это сделала? Если доктор Бернхардт будет думать, что я неуравновешенна, он может сказать судье, что я не готова к самостоятельной жизни. Возможно, я упустила свой шанс.

Некоторое время я безуспешно пытаюсь заснуть. Где-то час спустя выкатываюсь из кровати и надеваю толстовку.

Почти шесть. Стэнли сказал, что будет ждать меня в парке.

Я, конечно, могла бы не приходить. Могла перестать бывать в Сети, не отвечать на его имейлы, вернуться к своей безопасной, изолированной спокойной жизни. И так поступить было бы, наверное, умнее.

Но я не могу с ним так поступить. После его доброго отношения я как минимум должна с ним объясниться.

Я натягиваю капюшон и иду вниз по тротуару, засунув руки в карманы и жадно втягивая воздух. Дни становятся короче и прохладнее, а горизонт на закате заливается красным. Я глубоко вдыхаю, чувствуя в легких покалывания холодного воздуха, и выпускаю его через нос.

Когда я захожу в парк, он уже там — сидит на скамейке в серой флисовой куртке. Мое сердце подскакивает. Даже на расстоянии я вижу, как он дрожит. Я ныряю за дерево и прижимаюсь спиной к грубой шершавой коре. Глубокий вдох. Я сегодня, прямо сейчас скажу ему, что этому надо положить конец. Того, чего он хочет, я ему дать не смогу.

Мне нужна минутка, чтобы собраться, прежде чем встречусь с ним лицом к лицу, поэтому я отворачиваюсь и заставляю ноги идти. Ноги уносят меня через улицу, шаги получаются тугими, неуклюжими, механическими. Я приваливаюсь к стене и закрываю глаза, на лбу проступают капли пота. Рука проскальзывает в карман и достает кубик Рубика. Я кручу и верчу его, сосредоточиваясь на прохладной гладкой поверхности.

На меня падает чья-то тень, я напрягаюсь. Поднимаю взгляд и вижу мужчину в полицейской форме. Он огромный, с широкими круглыми плечами и густыми усами, как у моржа.

— Все в порядке, мэм? — спрашивает он, заправив большие пальцы за пояс. Я всегда думала, что полицейские ведут себя так только в телепередачах.

Я делаю от него шаг и начинаю перекатываться на стопах — с мыска на пятку, одна рука все еще в кармане. Люди в форме меня нервируют. Если обычный человек ко мне пристает или задает вопрос, на который я не знаю, как ответить, я могу просто уйти. Но если уйти от полицейского, то можно оказаться в тюрьме.

— Все в порядке, — бормочу я себе под нос и делаю еще один шаг от него. Он сводит густые брови и хмурится: