Когда мое сердце станет одним из Тысячи

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Ты сегодня, кажется, в хорошем настроении, — замечает доктор Бернхардт.

Я сижу напротив него у себя в гостиной. Сегодня у него с собой планшет с бумагами и толстая папка.

— Я в хорошем настроении.

Его брови взлетают едва ли не до линии редеющих волос.

— Не помню, когда ты в последний раз говорила это.

Я пожимаю плечами: это правда. Прошло больше недели с той ночи со Стэнли, и все это время я чувствовала себя очень легко — почти в эйфории. Но я не хотела об этом сообщать доктору Бернхардту. После нашего разговора у подъезда, когда он предупредил меня, что я становлюсь созависимой, Стэнли — это последняя тема, которую я хочу с ним обсуждать.

— Что у вас в папке, — спрашиваю я.

— Ах, — он залезает в планшет и достает из него несколько бумаг. — Я хотел пройтись по вопросам. На встрече с судьей Грей ты, разумеется, захочешь произвести впечатление профессионального и зрелого человека. Она, скорее всего, станет задавать тебе много вопросов о работе и жилищных условиях, в таком духе. Давай попрактикуемся, я буду судьей Грей, а ты отвечай на мои вопросы. Итак, Элви. Как тебе живется одной?

— Нормально.

— Здесь написано, что ты работаешь в зоопарке… Как дела на работе?

— Нормально.

— Ты не можешь на каждый вопрос отвечать «нормально». Попробуй отвечать чуть подробнее. Тебе же нравятся животные? Расскажи об этом. Важно показать себя профессионалом, но тебе нужно произвести теплое впечатление… человеческое.

— То, что я человек, должно быть очевидно. Вам что, кажется, что она примет меня за робота. Или инопланетянку.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Тебе нужно вызвать ее симпатию. Понравиться ей.

— Она должна решить, могу ли я жить самостоятельно. Должно быть неважно, нравлюсь я ей или нет.

— Ты права. Должно быть неважно, но это важно, — он растягивает губы в тонкой напряженной улыбке и отводит глаза. — Знаешь, многим не нравятся социальные работники. Это важная работа, но нас считают дотошными назойливыми морализаторами, указывающим людям, как жить. А когда тебя не любят, это все усложняет. Это несправедливо, но так устроен мир.

Я ерзаю на стуле и не знаю, что ответить. Обычно он так о себе не говорит. Мне и самой не особо нравится доктор Бернхардт. Но мне вообще очень многие не нравятся. Хотя должна признать, за исключением нашей последней встречи, он был одним из наиболее приятных взрослых в моей жизни.

— Вы мне не не нравитесь, — говорю я.

— Что же, это приятно слышать, — говорит он. — Иногда так и не скажешь.

Мне никогда не приходило в голову, что доктору Бернхардту есть дело до того, нравится он мне или нет.

— Как обстоят дела с твоим другом? — спрашивает он. — Стэнли, кажется?

Я замираю. Раз он спросил меня напрямую, я не могу избежать этой темы, не соврав. Поэтому я отвечаю ему как обычно:

— Нормально.

— Так вы все еще видитесь?

Я ничего не отвечаю, и он отводит взгляд.

— Я понимаю, что выразил некоторые сомнения насчет вашей дружбы. Но, может, я просто влез не в свое дело. Я имею в виду — тем, что сказал, но это — твое решение. Я не стану пытаться мешать.

Возможно ли это? Может, я не так его поняла тогда? Может, он не угрожал мне, может, это просто мое сознание исказило восприятие? Мне хочется ему верить, но меня предавали в прошлом.

Спонтанно я решаю поверить ему на слово:

— Хорошо, потому что Стэнли — мой друг, и это не изменится, независимо от вашего мнения.

Он смотрит мне в глаза:

— Наверное, меня это не касается, но… он просто друг?

Даже если бы я захотела ответить на этот вопрос, я бы не знала как. На самом деле я до сих пор не знаю, какого рода у нас отношения со Стэнли. Мы не целовались с той ночи, когда он сломал руку. Мы не говорили об этом, и он не пытался повторить поцелуй. Может, он ждет, что я проявлю инициативу. Если учесть мои сложности с границами, это не лишено смысла. Я продолжаю размышлять об этом, проигрывая ту ситуацию в своей голове. Часть меня хочет попробовать еще раз. Но волна тревоги останавливает, предостерегающий шепот доносится из Хранилища.

— Мы друзья, вот и все. — Это начинает походить на мантру. — Я предпочитаю не обсуждать это.

Он тихо вздыхает и переводит взгляд на свой планшет:

— Хорошо, давай продолжим.

Пока мы репетируем вопросы, его слова эхом звучат в моей голове: «когда тебя не любят, это все усложняет». Судья Грей, насколько я смогла запомнить, — строгая, сугубо деловая женщина. Немного как мисс Нэлл, но без вырывающего глаз чувства стиля. А я не тот человек, который легко внушает симпатию другим.

Если доктор Бернхардт прав, если решение судьи будет действительно основано на том, понравлюсь я ей или нет, — у меня большие проблемы.

— Значит, это Шанс, — говорит Стэнли.

Я киваю.

Шанс чистит крыло, переминается с ноги на ногу, сгибая когти и сжимая ветку.

— Красивый, — говорит Стэнли. — Ты сказала, что кормишь его с руки?

— Да. Он ко мне немного привык. Но мне стоит быть аккуратнее.

— Он опасен?

— Только для тех, кто его не уважает. Он позволяет заходить в свою клетку только мне, но у меня нет никакого особенного секрета. Нужно просто медленно двигаться и иметь терпение.

Здравый смысл. Но у большинства людей просто не хватает терпения.

Стэнли бросает на меня взгляд, голубые белки блестят. Они особенно хорошо заметны на солнце, словно яркая лазурь его радужной оболочки вышла из берегов и разлилась по глазам. Я жду, что он спросит, что случилось с ампутированным крылом Шанса, о котором все всегда спрашивают, но он не спрашивает.

Я отхожу:

— Идем, я покажу тебе других животных.

Мы идем по извилистой тропинке, проходя мимо гиен, речных выдр и пары гиббонов. Лютик, одинокая самка пумы, свернулась на солнце, ее голова покоится на лапах размером с обеденные тарелки.

Я бросаю взгляд на Стэнли, глаза на мгновение задерживаются на его губах. С усилием отворачиваюсь.

С той ночи, когда мы целовались, мы, кажется, застряли, как будто никто из нас не знает, куда двигаться и что делать дальше. Меня посещала мысль, что, может быть, стоило пригласить его к себе, но я этого не сделала, и он об этом не говорил. Вероятно, он чувствует, что я не готова.

Я не то чтобы не доверяю ему. Конечно, представить кого-то внутри моего пространства кажется слишком интимным, но более серьезная причина очень простая: моя квартира объективно отвратительна. Я по необходимости привыкла к ней, но не вижу причин подвергать его испытанию сырным запахом и уховертками, снующими по ванной.

— Ты сказала, что у тебя обеденный перерыв в час тридцать?

— Да. Мне только нужно отметиться, а потом можем где-то встретиться и поесть вместе.

— Как насчет вольера с дельфинами? В карте сказано, что рядом есть зона подводного наблюдения. Там может быть приятно посидеть.

Я останавливаюсь.

Я стараюсь избегать вольера с дельфинами. Это очень большой бассейн, почти четыре с половиной метра в глубину, а нахождение рядом с любой глубокой водой вызывает у меня чувство тревоги и беспокойства. Если я предложу другое место встречи, придется объяснять почему, а я очень не хочу объяснять. Даже не представляю, как смогла бы.

— Элви?

Я закрываю глаза ненадолго, пытаясь собраться. Мой обеденный перерыв длится всего полчаса. Я должна выдержать это время.

— Встретимся там.

Я отмечаюсь, беру еду из машины и иду к павильону с дельфинами. Длинная извилистая зацементированная дорожка ведет в зону подводного наблюдения. Там темно, стены отделаны камушками, напоминает пещеру. Стэнли уже сидит на низкой каменной скамейке, его омывает синее свечение. Он поднимает голову на звук моих шагов.

Я сажусь рядом с ним, сжимая бумажный пакет с обедом.

— Что у тебя там?

— Сэндвич с болонской колбасой на белом хлебе. — Как обычно. Дешевый и сытный вариант, даже если не слишком полезный.

За прозрачной стеклянной стеной находятся просторы бассейна с дельфинами. Гладкие белые изогнутые стены делают его похожим на гигантское яйцо. Два дельфина, Чарли и Сильвер, мягко скользят сквозь синеву. Они — любимчики мисс Нэлл, вероятно потому, что они привлекают больше всего посетителей.

Стэнли наблюдает за ними:

— Дельфины всегда выглядят такими счастливыми, правда? Как будто ничто на свете не может их потревожить или разозлить.

Я проглатываю кусок сэндвича.

— Бутылконосые дельфины, вообще-то, могут быть очень агрессивными. Самцы собираются в стаи, нападают и убивают морских свиней. Никто не знает зачем. У морских свиней другой рацион, поэтому они не воюют за еду. Их убийство не дает дельфинам никаких очевидных эволюционных преимуществ. Видимо, морские свиньи им просто не нравятся.

Он сводит брови.

Чарли подплывает близко к стеклу, черный глаз уставился на нас. Его улыбающийся рот открывается, обнажая ряды маленьких острых зубов. В стекле я вижу бледное отражение себя, сидящей рядом со Стэнли. Всего пара сантиметров плотного материала отделяет нас от всей этой… воды.

Кусок сэндвича лежит у меня во рту, сухой и безвкусный, как бумага. Я заставляю себя его проглотить.

Рука Стэнли лежит на рукоятке трости.

— Ты, кажется, не идеализируешь их? Животных, в смысле.

Я слизываю каплю горчицы с пальца.

— Они, по своей сути, не лучше и не хуже людей. Они очень похожи на нас на самом деле. Все мы едим, спариваемся, пытаемся выжить. Мы все убиваем, хотя люди пытаются скрыть от себя этот факт. Эта колбаса когда-то была живым существом. Даже несколькими, скорее всего.

— Согласен. Но убивать ради пропитания — это другое.

Дельфины снова проплывают рядом с нами, оставляя за собой след пузырьков. Знаю, это всего лишь мое воображение, но мне кажется, что я могу слышать воду: глухой рев в центре моей головы, вибрация в мозгу.

Сильвер издает высокий звук: «е-хе-хе-хе-хе». Словно издевательский смех. Вода отражается зыбкой рябью на бетонном полу. Я отодвигаю ногу от танцующих пятен света.

— Элви?

Рев в голове становится все громче, заглушая мысли. Напряжение внутри становится все больше, и внезапно его становится слишком много. Когда я закрываю глаза, в голове взрывается видение: я вижу, как стекло сначала трескается, а потом разбивается. Вода выливается, заполняя зону подводного наблюдения. Все вокруг становится размытым, и когда я вдыхаю, вода заливается внутрь. Она сдавливает меня со всех сторон, темная и холодная. Моя голова прорывается на поверхность, но ревущие волны обрушиваются на меня, увлекая обратно в черноту…

Стэнли касается моей руки, и я подскакиваю. Глаза резко открываются. Стекло цело и невредимо, за ним голубая и безмятежная вода.

— Эй, — обращается он ко мне, — что случилось?

Собственное неровное дыхание заполняет мои уши. Наполовину съеденный сэндвич выскальзывает из рук и разлетается на несколько кусочков на полу.

— Мне нужно идти. — Я, спотыкаясь, выхожу по извилистой дорожке на солнечный свет.

Я опускаюсь на землю и раскачиваюсь вперед-назад, обхватив голову обеими руками.

Когда дымка в голове рассеивается, я слышу, как Стэнли зовет меня. Я слышу, как приближаются его медленные, неуверенные шаги. На меня падает его тень. Не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Задыхаясь, дрожа и качаясь, я отворачиваюсь.