Когда мое сердце станет одним из Тысячи

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

В уголке левого глаза появился нервный тик. Я замечаю непроизвольное сокращение мышцы под кожей. Оно происходит урывками и длится несколько минут, затем утихает на полчаса и начинается заново. Не знак ли это приближающегося психического расстройства?

Шанс сидит на спинке кресла, обивка которого изрешечена проколами от когтей. Я сижу на диване, ем руками сухие шоколадные хлопья из коробки и смотрю старый выпуск «Космоса». Обычно эта передача помогает мне справляться с тревожностью: если вспомнить про бескрайность Вселенной, собственные проблемы кажутся незначительными, — но сегодня это не помогает.

Прошла неделя с тех пор, как я потеряла работу. Я заполнила сотни анкет, но мне до сих пор никто не перезвонил. У меня осталось несколько последних коробок хлопьев, но на счету ни гроша, и, несмотря на регулярную уборку, моя квартира покрыта мышиной кровью, перьями и птичьими экскрементами. Сейчас уже не преувеличением будет сказать, что я живу в режиме биологической опасности. Я распыляю по квартире хвойный освежитель, чтобы замаскировать запах.

Я снова опускаю руку в коробку, но внутри ничего не нахожу. Я вытряхиваю коробку, собирая последние крошки со вкусом шоколада, и облизываю ладонь. Чувствую себя отвратительно. Я сама отвратительна. Но я не могу выбросить ценные калории. У меня уже начали проступать ребра.

Внезапно в дверь громко стучат. Я подпрыгиваю, Шанс резко поворачивает голову в сторону двери.

— Мисс Фитц?

Это миссис Шульц, хозяйка квартиры. Ее зычный голос разрывает тишину.

— Мисс Фитц, можно с вами поговорить?

Я проглатываю крошки, не пережевав до конца. Они комом застревают в горле. Я, разумеется, знаю, о чем хочет поговорить миссис Шульц. Она уже записала мне три голосовых сообщения об арендной плате, которые я оставила без ответа, потому что мне нечего ей ответить, — по крайней мере, из того, что помогло бы выйти из сложившейся ситуации. Ответ «меня уволили, потому что я боролась за права животных» вряд ли вызовет у нее симпатию к моему бедственному положению.

Она стучит снова.

— Я знаю, что вы там. Я так и буду кричать вам или вы все-таки откроете дверь?

Я смотрю на Шанса. Если она его увидит, меня моментально выселят.

— Нет.

Она на мгновение замолкает. Когда снова начинает говорить, ее голос звучит резче и доходит почти до визга.

— Вам что, кажется, что это какая-то шутка?

— Нет. Я просто не хочу открывать сейчас дверь. Я… — я запинаюсь, пытаясь найти оправдание. — Я не одета.

Это правда.

Она низко и тяжело вздыхает и бормочет что-то неразборчиво, затем снова говорит громко:

— Вы ведь знаете, что просрочили арендную плату?

— Да.

Шанс переступает, сжимая и разжимая когти. Я хватаюсь за подлокотник: «Пожалуйста, только не начинай кричать».

— Так у вас есть деньги?

— Нет, — я сглатываю. Мне нужно дать ей какое-то объяснение, иначе она не отстанет. — Меня уволили из зоопарка. Но я скоро найду другую работу. Я каждый день рассылаю резюме. — Даже если я оставляю какие-то поля незаполненными, это все равно считается. — Я найду деньги. Мне просто нужно немного времени.

Она долго молчит.

— Я даю вам время до конца месяца. После этого вам придется искать себе новую квартиру. Все понятно?

Горло сжимается. Я несколько раз сглатываю слюну, чтобы его смягчить.

— Я поняла.

— Хорошо, потому что я не шучу. — Она замолкает. Затем спрашивает: — Что это за запах?

Я смотрю на измазанные белым газеты и кучку лоснящихся мышиных кишок рядом с ножкой кофейного столика.

Обычно у меня плохо получается врать спонтанно, но по телевизору идет реклама «Буррито-мании». Мультяшный буррито пляшет и ухмыляется, а кадр сменяется тарелкой с энчиладой, плавающей в чем-то оранжевом. В приступе вдохновения я говорю:

— Я заказывала мексиканскую еду вчера вечером, у меня от нее несварение.

Это тоже правда, однако, если бы у моих газов был настолько сильный запах, мне стоило бы срочно обратиться к врачу. Остается только надеяться, что она поверит.

— Господи боже! — бормочет она. Ступени скрипят под ее удаляющимися шагами.

Я медленно выдыхаю. Поверила она мне или нет, кажется, мне дали временную отсрочку… но теперь у меня есть крайний срок. До конца месяца. Пятнадцать дней.

Шанс смотрит на меня. Его внутреннее веко двигается туда-сюда.

Уже несколько раз мне было так плохо, что я думала позвонить доктору Бернхардту и попросить помощи. Но он мне больше не опекун и не обязан помогать. Да и чем бы он мог помочь?

Я хватаю пальто и решаю, что не вернусь сюда, пока не найду работу. Если меня выселят, кто знает, что случится с Шансом. На кону не только мой дом, но и его тоже.

Если бы я могла просто выпустить его на свободу, было бы намного проще. Но, разумеется, это не вариант. На воле Шанс проживет в лучшем случае пару недель. И в какой-то момент он умрет от голода, если другой хищник не убьет его раньше.

Есть ли место в этом мире для создания столь свирепого и в то же время столь нуждающегося в заботе.

По дороге у меня звонит телефон.

— Алло? — мужской голос, мне не знакомый. — Это мисс, хм, Элви Фитц?

— Д-да.

— Вам звонят их «Максонс Бургерс». Вы заполняли анкету. Кажется, у вас есть опыт работы с клиентами, а нам очень срочно требуется сотрудник, вы могли бы прийти на собеседование сегодня?

Так быстро. Кажется, мой мир вращается слишком медленно.

— Да, я могу, — произношу я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Отлично. В три вам удобно?

Я соглашаюсь и вешаю трубку. На долю секунды я забываю, как дышать, но потом со свистом втягиваю воздух в легкие.

Я смогу.

Я прихожу в кафе ровно в три часа дня. Стены его покрыты старыми плакатами «Кока-Колы» и афишами японских фильмов «Годзилла» и «Мотра», висит репродукция «Моны Лизы» с усами. При входе стоит лошадка с карусели, с потолка свисают велосипед и зеленая рождественская гирлянда. От попытки извлечь из всего этого смысл у меня начинает болеть мозг, поэтому сосредотачиваюсь на пространстве перед собой и стараюсь не смотреть на стены.

У меня мокрые от пота ладони, поэтому я вытираю руки о штаны.

В почти пустом кафе за столиком напротив меня сидит менеджер и просматривает мою анкету. У него небольшая бородка и очки в черной оправе, отражающие свет.

— Это неполная ставка, вы понимаете, — говорит он, — и только на праздники. Нам нужны кассиры. Вам придется работать в выходные по вечерам.

— У меня полно свободного времени.

— Хорошо. Кроме того, ну знаете, нужно быть веселой, общаться с посетителями.

Веселость — не моя сильная сторона, но я все равно киваю.

— Я задам вам несколько вопросов. Стандартная процедура, — говорит он, складывая перед собой пухлые, мягкие руки. — Что для вас значит хорошее обслуживание?

Для меня? Какой странный вопрос. Определение слов — это не тема для обсуждений. Я закатываю глаза к потолку, размышляя.

— Обслуживание, — говорю я, — это серия действий, призванная способствовать удовлетворению клиента до, во время и после покупки. Хорошее обслуживание значит, что все эти действия выполнены успешно.

— А-га, — он хмыкает. — Так что это значит лично для вас?

Я начинаю было дергать косичку, но опускаю руку.

— Я вас не понимаю.

— Как вы планируете удовлетворять посетителей? Предоставляя им опыт «Максонс»?

Я несколько раз моргаю. Я уже чувствую, что не справляюсь.

— Хмм… мисс?

Я закрываю глаза.

— Подождите.

Представь себе удачную ситуацию.

Через двадцать секунд я открываю глаза.

— Они заходят и едят. Они получают именно то, что заказали. Картошка фри не мягкая. Бургер средней прожарки, как и написано. Им кажется, что цены адекватные. Нет никаких неожиданностей. Они подходят к кассе, чтобы расплатиться. Я даю им сдачу, все подсчитано правильно. Я говорю: «Хорошего дня». Они уходят из кафе.

Несколько секунд он смотрит на меня в упор, слегка приоткрыв рот.

— Ладно. Вы описали это… очень подробно, — он откашливается. — А чем вы, скажем, любите заниматься в свободное время?

Как это связано с вакансией кассира?

— Я люблю читать о квантовой теории, играть в го, собирать головоломки и смотреть передачи о природе.

— Ага.

— Я люблю животных. Особенно кроликов. — Знаю, что это не то, что он хочет услышать, но сейчас я волнуюсь: мне сложно находить уместные фразы, поэтому слова просто вылетают у меня изо рта, словно воздух, стремящийся заполнить вакуум. — Один из редчайших видов — полосатый суматранский кролик. Он активен в темное время суток и очень застенчив. У местных жителей нет для него названия, потому что они даже не знают, что он существует.

— Хорошо. Закончим на этом. Мы внесем ваше имя в базу данных.

Грудь сводит от паники. Когда кто-то так говорит, это значит: «Мы вам не перезвоним».

— Я что-то сделала не так.

— Ну…

— Я знаю, что плохо справляюсь с собеседованиями, но я справлюсь с работой, я обещаю. Я могу работать в любую смену, какую захотите. Дайте мне шанс. Хотя бы на один день.

Он качает головой:

— Простите. Ничего личного, вы нам просто не подходите.

Я ухожу из кафе.

Ничего нового. Все, чего я хочу, это возможность работать и получать за это деньги, как и все другие люди. Но я редко иду дальше собеседования.

По дороге домой я включаю диск с Моцартом.

Существует предположение, что у Моцарта был синдром Аспергера. Может, и ему было сложно выражать свои мысли и музыка была единственным способом перевести их на язык, понятный остальному миру. Разумеется, иногда ему удавалось быть ясным. Есть один малоизвестный канон под названием «Leck mich im Arsch» (в переводе «Поцелуйте меня в задницу»), где эта фраза повторяется снова и снова.

Однажды, оставшись после уроков в своей прежней школе, я спросила учительницу, можно ли мне послушать Моцарта, пока делаю уроки. Он разрешила, и я поставила этот канон на CD-плеере. И меня не наказали, потому что учительница не понимала по-немецки.

Иногда, когда я злюсь на мир, я слушаю этот канон, и мне становится чуть лучше.

Солнце, крошечный белый круг, просвечивающий сквозь облака, тонет в низком небе, пока я иду по улице, глубоко засунув руки в карманы. Толстый слой слякоти покрывает асфальт.

Я прохожу маленькое красно-желтое строение с пластиковым улыбающимся петухом над входом. «КУРОЧКА КЛАКИС» — написано на вывеске. На доске объявлений в витрине красным маркером написано «СРОЧНО ИЩЕМ СОТРУДНИКОВ».

Я захожу внутрь.

Через несколько минут я уже сижу в зале за одним из покрытых крошками столов, заполняя простую анкету на одну страницу. Менеджер Линда с темными кругами под глазами и с седыми нитями в волосах предлагает мне пройти собеседование прямо на месте.

— Так вы работали в зоопарке? Ну, здесь вы будете как дома, — смеется она. Я не понимаю шутку. — У вас есть машина?

— Да.

— Хорошо. Вы можете начать сейчас? Кассир, который должен был выйти, только что уволился, и никто не может подменить его в эту смену. Мне нужен кто-то, кто справится с вечерним наплывом посетителей.

Сердцебиение учащается. Этого не может быть. Кажется, что все слишком просто.