Чикита

В финале представления танцовщицы вышли на сцену в красно-сине-белой расцветке стяга Воюющей Республики Куба. Чикита в третий и последний раз переоделась — в белую тунику и фригийский колпак. Костюмер Проктора утверждал, что публика моментально догадается: в таком виде Чикита представляет свободную родину. Но, чтобы помочь самым тугоумным, импресарио решил на всякий случай вложить ей в одну руку разорванную цепь, а в другую — крошечное мачете, смертоносное оружие, силой которого соотечественники Чикиты обращали испанцев в бегство.

Грянул оркестр, слив мелодию с той, что начал наигрывать Мундо, и девушки запели «Голубку». К ним присоединились кубинские солдаты и Дядя Сэм, а в миг коды вся сцена заискрилась дивными фейерверками. Публика повскакала с мест. Апофеоз шоу не оставил сомнений: Пастору и Хаммерстайну нечего и мечтать о том, чтобы тягаться с «Кубинским водевилем» Проктора.

Когда импресарио зашел в гримерную поздравить Чикиту, она рассказала ему о неприятности с Румальдо. Проктор успокоил ее: он найдет адвоката и вытащит бедолагу из тюрьмы.

На выходе из театра Чикита, Рустика, Мундо и Криниган столкнулись с толпой, жаждавшей взглянуть на Живую Куклу. Тут же кубинские эмигранты раздавали листовки, агитировавшие за независимость острова, и торговали значками с надписью «Freedom for Cuba»[67]. В сумятице Чикита вроде бы различила детектива Клаппа. Ей почудилось или он в самом деле сделал знак, будто хотел поговорить? Разобраться она не успела: не дожидаясь распоряжений, Рустика подхватила ее на руки, укутала севильской шалью, сдвинула брови, выпятила губы и решительно двинулась к экипажу. Пусть только пальцем дотронутся до ее сеньориты! Народ струхнул и расступился перед ней.

Когда Румальдо вернулся (поникший, нечесаный, в заляпанном рвотой костюме), Чикита заговорила с ним так, будто ничего не случилось. Она рассказала об успешном дебюте и напомнила, что отныне у нее будет по две программы в день, в семь и в девять, со вторника по воскресенье. И все же за великодушным поведением проглядывало превосходство. Румальдо ночевал в кутузке, и ему светил суд — тем самым он был поставлен в невыгодное положение, а сестра своим пониманием и участием как бы подчеркивала это.

В последующие дни, пока не состоялся суд, Румальдо вел себя как идеальный менеджер. Он пекся обо всех нуждах Чикиты и не спрашивал, куда это она намыливается после обеда, когда служащие докладывали, что ее ждет экипаж. Но этой благодати пришел конец, когда судья назначил штраф за нарушение общественного порядка, и выяснилось, что в сейфе их номера в «Хоффман-хаусе» не хватает денег расплатиться. Он растранжирил большую часть аванса от Проктора на пошив костюмов, дорогие рестораны и женщин, — признался Румальдо, боясь взглянуть сестре в глаза. Хуже того: они задолжали месье Дюрану за две недели.

Чикита побледнела, но не стала устраивать скандал. Она сама исправит положение, раздобудет денег, но с одним условием: как только Румальдо отдаст долг правосудию, он должен убраться из отеля и навсегда оставить их в покое.

— Мне здесь воры не нужны, — сказала она и, не дав ему времени ответить, ушла вместе с Рустикой.

Через три часа они вернулись с ворохом долларов, одолженных у Кринигана, и вручили их Румальдо.

— Получай, — решительно произнесла Чикита. — Надеюсь, когда я вернусь из театра, тебя здесь не будет.

Румальдо тщетно пытался возмущаться и умолять. Зря грозился, что без его покровительства и защиты педик, черномазая и карлица («сраная карлица», — выразился он) не выживут в нью-йоркских джунглях. Чикита осталась тверда и сообщила, что Проктор уже в курсе разрыва. В дальнейшем ей не потребуются посредники, она сама будет договариваться о контрактах и получать гонорары.

Вечером, по возвращении в отель, Мундо первым делом осмотрел комнату, которую прежде делил с Румальдо.

— Он вывез все свои вещи, — испуганно и весело сообщил он.

— Я боялась, избавиться от него будет труднее, — с облегчением выдохнула Чикита. — Он, конечно, мерзавец, но семейная гордость ему не изменила.

Но ей пришлось сию же минуту взять свои слова назад: Рустика заметила, что шкатулка с драгоценностями тоже пропала.

— Бандит с большой дороги, вот кто он такой! — заключила служанка и в утешение сеньорите припомнила старинную поговорку: — Меньше народу — больше свободы.

Как сложилась дальнейшая судьба Румальдо? Несколько недель он обретался у Хоуп Бут, но та вскоре его выгнала. Она к нему привязалась, да и любовник он хоть куда, но его присутствие могло отпугнуть ее покровителей, а этого допускать никак нельзя. После этого Румальдо исчез. Куда? Чикита так и не удосужилась узнать. Опыт научил ее выкидывать людей из жизни и стирать всякое воспоминание о них. «Все равно как с гнилым зубом», — решила она.

Первые дни сентября оказались такими насыщенными, что за двумя ежедневными шоу, визитами поклонников и встречами с Криниганом Чикита совсем забыла про амулет и гибель книготорговца. Лишь иногда она на секунду задумывалась, чувствовала словно бы тревожный укол в живот и не могла взять в толк, почему детективы больше ее не допрашивали.

И вот однажды вечером после первого выступления детектив Свитблад явился прямо в гримерную. Он рухнул на стул и мрачно уставился на Чикиту.

— Вы, поди, ничего не знаете, — сказал он. — Или как? Мы сбили чертову прессу со следа, и до завтрашнего утра новость не напечатают, но, может, у вас свои источники.

— О чем вы? — разволновалась Чикита. — Говорите уже, ради всего святого!

— О том, что стряслось с Клаппом, — процедил Свитблад. — Проклятие! Он был славный малый. Фараон и брюзга, но человек порядочный. Собирался жениться на вашей землячке, слыхали?

— Да, на Марии Перес, — ответила Чикита.

— Вы что, ее знаете? — спросил Свитблад и подался вперед.

— Нет, сержант просил для нее автограф. — Чикита вышла из терпения. — Так вы мне скажете наконец, что случилось?

Клапп два дня не появлялся в участке. Коллеги знали, что он расследует дело об убийстве еврея-книжника, и не придали значения его отсутствию. Но на третий день пришла невеста Клаппа, которой также ничего не было известно о его местонахождении, и в участке заволновались. Сержанта искали повсюду, но он как сквозь землю провалился.

— Видели сегодня парад чистоты? — вдруг спросил Свитблад.

Чикита кивнула, удивляясь, какое отношение это имеет к пропаже Клаппа. Да, утром она видела парад из окна. Криниган предупредил, что такое не стоит пропускать. Джордж Уоринг, директор Департамента уборки улиц города Нью-Йорка, захотел, чтобы его подчиненные в новехонькой белой форме прошлись маршем по всему Манхэттену. Зрелище вышло выдающееся: больше двадцати оркестров и две тысячи человек с метлами и швабрами, в безупречном порядке толкающих тележки с чистящими средствами, готовых дать бой грязи. Отличный, по мнению многих, способ воздать честь труду дворников и мусорщиков, столь же важному, сколь неоцененному. Но при чем тут, черт побери, Клапп?[68]

— Перед самым началом парада один мусорщик заметил, что в его тележке что-то лежит. Он откинул крышку, обнаружил человеческую ногу, поделился потрясением с коллегами, они тоже проверили свои тележки, и то тут, то там стали появляться части расчлененного тела. Парад чуть не сорвался, но, к счастью, представители этой профессии ко всякому привычны, и их так легко не запугаешь. Когда полицейские собрали эту зловещую головоломку, оказалось, что труп принадлежит бедняге Клаппу.

Чикита закрыла лицо руками.

— По всей видимости, его разрубили топором. Но это еще не все зверства, — продолжал Свитблад, — язык его был утыкан булавками, — и, помолчав, добавил: — В точности как у Якоба Розмберка.

— Булавок было тринадцать? — предположила Чикита. Детектив медленно кивнул.

— Перед исчезновением Клапп сообщил мне, что значительно продвинулся в расследовании. Я, само собой, знал, что вы ходили в «Пальму Деворы» не за книгами, а показать Розмберку знаки на талисмане. Клапп был уверен, что похищение талисмана и убийство Розмберка — дело одних рук, и дал мне понять, что вот-вот обнаружит виновных. Множество странных (он так и сказал, странных) людей интересовалось русским амулетом, но большего он мне не открыл. Мы договорились встретиться на следующий день и обговорить ход дела. Но он так и не появился.

— А что же вам надо от меня? — Чикита заняла оборонительную позицию. — Судя по вашим словам, Розмберка и Клаппа прикончили одни и те же преступники, но клянусь вам, я понятия не имею, кто бы это мог быть.

— Я вам верю, — успокоил ее Свитблад. — Но вдруг вы знаете или подозреваете, за что их убили. Я задам вам вопрос, мисс Сенда. Вы не обязаны отвечать, но, если надумаете ответить, — прошу начистоту. Розмберк открыл вам значение иероглифов?

— Нет! Честное слово, нет! Он только сказал, что знаки, возможно, относятся к Geheimsprache der kleinen Leute, тайному языку, на котором люди очень маленького роста якобы переговаривались между собой много веков назад. Но это только гипотеза. Он собирался с кем-то еще посоветоваться или что-то прочесть. Я даже не приняла это всерьез — он сам сказал, что никто точно не знает, был ли такой язык на самом деле или это легенда…

— Так что же вы не сказали всего этого Клаппу? — ополчился на нее детектив. — Знай он об этом — может, был бы сейчас жив.

— Я думала, это неважно, — пролепетала Чикита. — Какая-то нелепость, бред — Geheimsprache der kleinen Leute!

— Боюсь, Розмберк с кем-то говорил о вашем амулете, и за это его убили. Не исключено, чтобы избежать дальнейшего распространения сведений. — Свитблад вдохновенно принялся строить версию. — Потом те же типы проникли в отель и украли амулет. А когда они узнали, что Клапп усмотрел связь между двумя преступлениями и близок к разгадке, решили убрать и его.

— Но кто способен на такую дикость? И зачем это все? Разве этот талисман стоит того, чтобы ради него убивать людей?

— Не удивлюсь, если виновники похожи на вас — то есть это люди очень маленького роста. В последней нашей беседе Клапп упомянул о существовании тайного общества карликов или чего-то в этом роде. Вам известно, кому принадлежал талисман до вас? Не связан ли с каким-нибудь братством или сектой? Розмберк ничего такого не говорил?

— Нет, нет! — испуганно воскликнула Чикита, которой становилось все больше не по себе. — Амулет мне подарил великий князь из династии Романовых. Я ношу его всю жизнь. К чему вы клоните?

— К истине. И не успокоюсь, пока не доберусь до нее. Я в долгу перед Клаппом. И некоторым образом перед его невестой Марией Перес. Я видел ее в морге. Она безутешна.

— Неудивительно! — с жаром сказала Чикита. — Ее суженого искрошили в фарш, а из языка сделали подушечку для булавок. Другая бы вообще лишилась рассудка.

Свитблад пропустил это замечание мимо ушей.

— Надеюсь, ради вашего же блага, что на сей раз вы ничего не утаили, — сказал он. — Не хотел бы, чтобы с вами случилось несчастье.

— Если бы мне хотели навредить, навредили бы в ночь похищения, — ответила Чикита и поднесла руку к горлу. — К тому же теперь талисман не у меня.