Комендантский час

Тянуло на простор, в поле. Но, чтобы покрасоваться перед Ульяной — продавец, мол, тоже шишка не маленькая, — пришлось стать за прилавок.

С Ульяной он сошелся быстро. Она, к счастью, не заимела ребенка от мужа-выпивохи и в их дом пришла как молодая жена.

Со свекровью и золовкой она ладила, а с мужем разругалась почти в первый день, когда тот узнал, что она отказалась от своего места.

Ульяна твердила, что хочет спокойно жить, а ветврача могут отдать под суд за падеж скота… Да и какой она врач — семь классов и курсы. Петр плевался: не у каждого, мол, начальника за плечами университет… Но жена напоминала свою биографию. Петр, остывая, поддакивал, что оттуда покамест никто не вернулся.

Но года через два-три кое-кто и пришел.

Объявился родной брат Михайлы Федосова, сгинувший без вести в войну. Михайло подробно описывал пребывание брата в плену и его мытарства у своих. Хуторяне боязливо и недоверчиво переглядывались.

«Неужель этакую прорву народа доси за проволокою держат?»

Зажглась надеждой и Ульяна: «Может, и мой родитель объявится. Я уж и обличье его забыла».

Петр задумчиво смотрел на вспухающий живот жены, соображал, как быть, если и Маня выйдет замуж.

Марию сосватал механик из МТС, и она переехала к нему. Но МТС вскоре расформировали, и сестра с мужем пришли в родительский дом.

Пристройка, что Петр наспех смастерил с зятем, оказалась холодной, и зиму пятьдесят девятого года пришлось ютиться под одной крышей.

Зять хлопотал о квартире. Он было добился своего, однако после укрупнения хутор стал отделением при совхозе, и хлопоты оказались напрасными.

Разговоры были только о виноградниках… Повсюду рыли каналы, тянули дороги с твердым покрытием, пускали автобусы.

Ульяна скептически усмехалась: «Кабы еще финики надумали культивировать, район и железной дорогой бы опутали».

Петр цыкал на нее. Он видел: разведение винограда по Задонью не оправдывает себя. Тем не менее под шумок можно было достать материал на строительство дома…

Асфальт до хутора так и не довели. А левый груз могли доставить или зимой, или ранней весной, что было невозможно по бездорожью.

Петр с зятем загрустили. Когда же отрезали сады и огороды, народ стал понемногу разъезжаться.

Петр снова воспрянул духом. Появилась возможность по сносной цене купить брошенный дом.

Он присмотрел усадьбу Федосова.

Ушлый и на старости, Михайло объегорил заезжую горожанку, и та согласилась прописать его у себя на пятом этаже.

Михайло долго не торговался: ничем особенным, кроме холодного подвала, его подворье не отличалось. В тот же день Петр ударил с ним по рукам.

Захмелевший Федосов клялся и божился, что всегда любил его семью.

Петр вспоминал зимнюю ночь сорок третьего, брезгливо отводил глаза.

То же чувство брезгливости заставило его побелить все комнаты, прежде чем он с сыном и женой занял дом.

— Ну-у, теперя до самой смерти отсюдова никуда, — бросил кепку о землю Петр, когда отметили новоселье. — Все, что надо человеку, заимели. Будем жить на славу.