Принцесса из села 2

Глава 33

Вероника.

Не знаю, что на меня нашло, но почему-то я категорически решила ничего не говорить. В моей голове засела идея, что я просто не могу сказать ему сейчас. Я даже не думала, как буду решать этот вопрос после — когда всё закончится и когда всё же придётся сказать ему, что я беременна. Но в тот момент я твёрдо решила, что говорить о ребёнке не просто глупо, но ещё и опасно.

Понимая, что молчание затянулось, я попыталась произнести хоть что-нибудь.

— Это… Я… Да мы про… вообще про детей говорили. Просто, фантазировали.

Герман недоверчиво посмотрел на меня. На столько недоверчиво, на сколько это только возможно.

— Фантазировали? Но я слышал совсем другое. Вероника, ты что-то скрываешь?

Слышал другое? Интересно. Это что получается, что Герман Дмитриевич любит подслушивать?

Чувствуя, как накатывает недовольство, я спросила:

— И что же ты слышал?

— Ну… — настала очередь Германа смущаться. Видимо, ему наконец стало стыдно за то, что он полез не своё дело. Не в своё дело? Кажется, я перегибаю. Это ведь и его дело тоже… Но это же вовсе не значит, что он должен совать своё нос в мои разговоры с подругами! — Ну я… — продолжал выдавливать Герман. — Слышал, что…

Договорить Герман не успел. В разговор вмешалась Ира.

— Так вы что, подслушивали, господин начальник?!

— Я… — всё ещё не зная, что ответить, тушевался мужчина. Как вдруг его тон резко сменился. — Я? — спросил он так, будто речь шла не о нём.

— Вы!

— Да, вы! — подтвердила я.

— Вы что вообще тут устроили? — Поняв, что не может ответить напрямую, он занял оборонительную позицию.

Я заметила, как изменился его взгляд. Стойка стала увереннее. Так-так-так, задавить не вышло. Жертва пришла в себя и готова дать отпор.

— Что мы устроили? — спросила я, с сильным ударением на слово «мы». — Что вы устроили! Вламываешься сюда и начинаешь допрашивать! Мало ли о чём мы тут разговариваем!

Мужчина двинулся с места. Подошёл ко мне. Встал передо мной так, что я разу же почувствовала себя некомфортно. Почувствовала какую-то неловкость и слабость. Слабость психологическую. Но спустя несколько секунд психологическая слабость превратилась с физическую.

— Вероника, — сказал он, глядя сверху вниз. Слишком быстро он реабилитировался и превратился в хищника. Я попыталась встать, но не смогла. — Скажи честно, о каком ребёнке вы говорили?

Таких методов я совершенно не одобряла. Что это ещё за отношение такое? Как он смеет давить на меня так, будто я его секретарша? Ну уж нет, такое отношение в прошлом!

Ещё один рывок — мне всё же удалось подняться, отодвинув Германа чуть назад. Уставившись прямо в глаза своего «ненаглядного», не отводя взгляд ни на секунду, я заявила:

— Мы говорили о моём ребёнке!

Сказала так уверенно, что даже не учла его участие в создании этого ребёнка. Как будто я делала его одна…

Секунду спустя за спиной Германа ахнула Ира. Ахнула так, что ей тут же пришлось закрывать рот двумя руками, чтобы не выдавить ничего лишнего.

— Ты беременна? — совершенно обескуражено спросил Герман.

— Да, — как ни в чём ни бывало ответила я.

Я уставилась на него так пристально, как только могла. Ещё чуть-чуть и глаза бы высохли от того, что я совсем перестала моргать. Он замер. Ещё чуть-чуть и он точно забыл бы, как правильно дышать…

Чуть погодя он перестал смотреть мне в глаза — зрачки забегали из стороны в сторону. Видя подобную реакцию, я не смогла сдержаться. Я поняла, что это совсем не нормально. Я могла бы дать ему шанс, если бы он поступил иначе. Если бы… как? Бросился на меня, взял на руки и начал кружить по комнате от счастья? Какой вообще реакции я ожидала? Это ведь вполне нормальная реакция, когда вдруг узнаешь, что у тебя будет ребёнок. Я вела себя почти так же, когда поняла. Вообще подумывала об аборте… И, хоть Герман ещё не до конца уверен в том, что это именно его ребёнок, он точно догадывается.

— И… и как… когда это… Когда ты поняла? — с трудом смог спросить мужчина.

— Пару недель назад.

— Значит, тошнота — это не просто так?

Я отрицательно помотала головой.

— Не просто так.

— И… — Герман попытался выдать ещё несколько нечленораздельных звуков, но сформировать конкретный вопрос у него не получилось. А вопрос был. Я поняла это по его взгляду. По каждому глотку слюны. По каждому неловкому движению головы. Он не знал, как спросить и его тело, будто бы толкающее его на судьбоносный вопрос, выдавало его с потрохами.

— Хочешь знать? — тихо спросила я, глядя на него.

Взгляд мужчины тут же вернулся ко мне. Он смотрел. Долго. Молча. Не открываясь.

— Хочу… — тихий ответ разорвал тишину.

Я хотела сказать, что это его ребёнок. Очень хотела. Но такое признание не соответствовало моим планам. Наконец, я смогла признаться хотя бы себе, что не доверяю ему до конца: если и начинать отношения, то только заново. Но почему? Потому что я не доверяю старому Герману и думаю, что таким предложением смогу изменить его. Думаю, что увижу нового Германа. На сколько это правильно или неправильно… не знаю… Но тогда, стоя перед ним, ожидающим конкретного ответа на вопрос, который так и не был задан, я собралась с силами и ответила так, как посчитала нужным.

— Это не твой ребёнок, — сказала я.

Впервые в жизни мне довелось увидеть, как рушится жизнь. Нет… Я увидела, как рушится целый мир. Мир, который только-только начал зарождаться в чёрных, как ночь, зрачках, рухнул за одну секунду. Я увидела, как расслабляются мышцы на лице Германа, как быстро взгляд меняется на безразличный, а сразу после — плавно наполняется ненавистью.

— Не мой? — переспросил он.

— Не твой, — с трудом подтвердила я.

— А чей же?

Вопрос был таким холодным… И одновременной таким обжигающим, что я с трудом сделала вдох. Всё было как в тумане. Я почувствовала себя провинившейся девочкой. Маленьким ребёнком, которого вот-вот накажут за враньё. Но если бы всё было так просто… И зачем я только вообще начала всё это?!

— Я… — глаза стали влажными. Слова захлебнулись на выходе. Больше я не сказала ничего.

Ни я, ни он.

Мы просто молчали, глядя друг на друга, пока Герману наконец не надоело. Он кивнул несколько раз, глядя вниз. Кивнул, дёрнул губами, затем развернулся и молча ушёл.

Я упала на диван, не в силах сдерживать эмоции. Даже Ира не стала меня успокаивать. Только через несколько минут я смогла перестать плакать.

— Ну и наделала ты делов, подруга, — произнесла Ира. — Зачем?

Я помотала головой.

— Не знаю.

— Оно того стоило?

— Я не знаю! — сорвалась я.

— Что за трудности? — не унимаясь, продолжала бубнить подруга. — Ну подумаешь, узнал бы и узнал. Что страшного-то? Вы ведь, вроде уже всё решили? Всё же было хорошо.

Отвечать я не стала. Сама понимала, какая дура.

Подняв на Иру виноватый взгляд, вдруг спросила:

— Может, это всё гормоны?

— Не гормоны это, подруга, а глупость! Самая настоящая, самая глупая глупость, какую я только видела в своей жизни!

Я снова не смогла удержаться: закрыла лицо руками и зарыдала.