Моя ревность тебя погубит

23. Я всё исправлю

Заблокировав машину, я собираюсь побыстрее пойти к подъезду, но моё внимание отвлекает отсутствие машины её охраника. На парковке полно пустых мест, но машины нет. И я не понимаю, с какого хуя он уехал, если я не говорил ему оставлять её одну, даже если она сама попросила его.

Набрав его номер, я недолго жду, прежде чем он возьмёт трубку.

— Станислав Юрьевич?

— Почему ты, блядь, решил, чтобы можешь уехать посреди рабочего дня? Разве это входит в твои обязанности?

— Я не уезжал, — я слышу немного нервозности в его голосе, но он отвечает быстро. — Я сейчас на старом адресе.

— Что ты там делаешь?

— Меня попросили приехать сюда.

— Зачем? — спрашиваю я, а затем в один момент открываю свою машину и сажусь обратно на водительское сиденье. Не понимаю, какого чёрта ей понадобилось посреди вечера отправиться в эту помойку, о которой я пытаюсь заставить её забыть.

— Мне не сообщили.

— Она рядом с тобой?

— Она пошла в дом.

— Блядь, — ругаюсь я, со свистом разворачивая машину и выезжая с парковки.

Обычно я не пологаюсь на интуицию, но не когда дело касается Полины. Когда что-то связано с ней, я могу даже поверить в Бога, будучи атеистом всю свою жизнь.

— Никуда не уезжай. Я сейчас буду.

— Понял.

Сука, что-то не даёт мне успокоиться. Что именно? То, что её планы резко поменялись и она даже не предупредила меня? Я не стараюсь держать её на поводке, хотя очень хочется, но она рассказывает мне о своих планах. Я могу понять то, что она хочет увидеться с отцом. Я принял это, но какого хрена её потянуло туда? Я звонил ей совсем недавно и она даже прислала мне сообщение, что купила торт и едет к отцу. Даже через это сообщение я мог услышать радостную интонацию в напечатанных ею словах.

Что могло поменяться? В городу, с вечерними пробками мне ехать минут двадцать к её старому дому. Учитывая то, как я протискиваюсь между рядами в своём джипе, выезжаю на встречную и выжимаю максимальную скорость, я буду ещё быстрее.

Когда я забрал её, мне казалось, что я хотя бы немного успокою своего внутреннего зверя — но на самом деле, я стал ещё более диким и бешеным. И я превращаюсь в неадекватное животное, когда не имею представления, что с ней происходит — или что происходит у неё в голове.

По дороге я звоню ей не один раз, но она игнорирует каждый звонок, отчего я становлюсь ещё более бешеным.

Чёрт, она издевается надо мной.

Или пытается проучить за то, что я помешан на контроле.

Быстро пересекая очередной светофор, я сворачиваю налево и в узкий проулок, ведущий к её дому. Охранник уже стоит у машины, я вижу его в свете единственного горящего фонаря неподалёку. Здесь почти нет машин, у владельцев этих домов их либо нет, либо они все стоят в старых гаражах.

Припорковавшись, я выхожу и бросаю на него сердитый взгляд.

— Почему, блядь, ты не мне не сообщил, что вы здесь?

— Я не был уверен, что это нужно.

— Заткнись, нахуй. Это нужно, если ты знаешь, что этот адрес не входит в обычные места, которые она посещает, — я бы разбил его лицо, но не мог больше терять времени. Игнорирование Полины это то, что выводит меня из себя больше, чем что-либо. — Можешь ехать и впредь будь уверен, что мне нужно сообщать всё, что с ней связано, если это выбивается из её обычного графика.

— Я вас понял, — отвечает он, как солдат, после чего я ухожу в сторону старого подъезда и вхожу внутрь. Быстро поднимаюсь наверх, пересекая по три-четыре ступеньки за раз.

Подойдя к двери, я опускаю ручку и понимаю, что она закрыта на цепочку и не открывается в полную силу.

— Полина, — говорю я, понимая, что если дверь закрыта изнутри, то она точно здесь. Но она не отвечает, вместо этого я слышу странные звуки спереди — они напоминают всхлипы, смех, крики, всё вперемешку. Чуть дальше от коридора я замечаю её мобильный, на полу. Кровь в моих руках закипает, когда резкое осознание вторгается в голову. Одним резким движением я открываю двери, выламывая эту цепочку нахуй. Они ударяются о стенку, а я вбегаю внутрь и быстрым шагом иду на звуки.

В ванной.

Я захожу в ванную и вижу свой самый жуткий кошмар, который напрочь отключает мой мозг.

— Давай, красотка, тебе понравится.

Два блядских отродья держат мою девочку таким образом, что она вжимается поясницей в раковину. Одежда на ней разорвана, красные от слёз глаза закрыты, даже зажмурены, чтобы она видела этих ёбанных рож. Они стоят над ней, готовясь сделать самые ужасные вещи, готовясь сделать то, что я с ней не делал.

Я, её, блядь, любимый мужчина.

Я их убью.

Нет, я их замучаю, зубами перегрызу их глотки, а потом подвешу, как свиную тушку, на их собственных кишках. И только потом убью, если они не сдохнут от болевого шока.

Когда они наконец обращают на меня внимания, я уже не сдерживаюсь и отдёргиваю одну от Полины. Я беру за сзади за шею и ударяю лицом о стену с такой силы, что с первого раза она превращается в сырой фарш. Безжизненным грузом он падает на пол, и я подавляю в себе желание забить его ногами, потому что беру второго ублюдка за грудки и впечатываю спиной в стену. Одной рукой я хватаю его за горло и поднимаю вверх, когда он хрипит и пытается вырваться, барахтается ногами и всем телом, словно сейчас захлебнётся собственной слюной.

О, ты сдохнешь, но не надейся, что так быстро.

Мне кажется, мои пальцы так сильно впиваются в кожу его шеи, что вот-вот и проткнут её. А потом я вырву его кадык и заставлю сожрать его, пока он будет биться в конвульсиях. Я душу его, снова и снова впечатывая в стену.

И я готов задушить это мерзкое отродье, если бы не сосредоточился на её всхлипах сбоку от меня.

— Одно неверное движение — и я раздавлю твой череп руками, — рычу я, ударяя его об стену и кидая на первого ублюдка. Надеюсь, этими ударами я не убил их и они просто в отключке.

С трясущимися от невыносимого гнева руками я поворачиваюсь и подхожу к Полине, которая закрывает лицо руками.

Блядь, какой я идиот. Думал, что она меня умышленно игнорирует, а она за это время пережила ад.

Подойдя вплотную, я обхватываю её за спину и талию, как только можно. Она вздрагивает от моих прикосновений, словно это не я, а снова те ублюдки.

— Тихо, милая. Это я, — пытаюсь её успокоить и убрать руки от лица. — Я здесь.

— С-стас, — шепчет она, когда её лицо уже открыто и мои руки гладят её по влажным щекам. А после этого она обрушивает на меня рыдания, настолько душераздирающие, что я опять зверею.

Одна только мысль о страданиях моей девочки может меня уничтожить.

Да, я не могу вынести мысли о её боли, потому что Полина — это, чем я живу. Она воздух, которым я дышу. Пища, которую я поглощаю. Я растворяюсь в ней и заставляю её точно так же растворяться во мне. Она моё спасение и моё наказание, потому что я помешан и не могу спокойно вздохнуть.

— Ты п-пришёл, — её голос заикается, но не так, как обычно, от стеснения и неуверенности. Она выглядит, как затравленный котёнок, которого загнали в угол.

— Я пришел, моя девочка. Я здесь. Никто тебя не тронет больше.

Он едва заметен, но я слышу. Вздох облегчения и снова жуткие рыдания.

Она прижимается к моей груди, делая ткань рубашки влажной и грязной. На всём её теле красные отметины, на груди и животе я замечаю что-то и понимаю, что это рвота.

Должно быть, её стошнило от прикосновений этих ублюдков.

— Сейчас мы всё сделаем, — я стараюсь звучать как можно мягче и быстро снимаю с себя пиджак, который надеваю на неё. Он для неё слишком большой, поэтому закрывает всё чуть ли не до колен.

Беру её на руки и выношу отсюда в гостиную, в которой перевёрнут маленький деревянный столик, разбросаны остатки ткани. Здесь видны следы борьбы. Господи, лучше бы меня пытали самым жёстким способом, чем она перенесла такое.

Она не смотрит на меня, лишь тяжело и прерывисто дышит в моё плечо, подавляя рыдания.

— О-они сами. Я не хотела. Клянусь, я не х-хотела, — заикаясь и задыхаясь, пытается сказать она. Блядь, неужели она думает, что я зол на неё? Что я считаю, будто она хотела?

— Тише, милая. Ничего не говори. Я здесь.

Осторожно я кладу её маленькое тельце на диван и присаживаюсь на корточки, чтобы она видела, что я рядом. Достав из кармана брюк мобильный, я набираю номер её охраника.

— Станислав Юрьевич? Всё в порядке?

— Возвращайся.

Быстро я сообщаю ему, какой этаж и сбрасываю трубку. С этими уёбками я разберусь своими руками, но мне нужно, чтобы он увёз Полину отсюда как можно скорее.

Когда он приезжает, его глаза мечутся по всей квартире. Переварив увиденное, он понимает, что здесь могло произойти.

— Отвези её домой прямо сейчас. И ждя меня там.

Я поднимаю сумку Полины с пола.

И я беру её на руки и передаю ему, потому что она не может самостоятельно идти. Видеть, как её касается другой мужчина — пытка для меня. Чёртова пытка, но я переступаю через свою нескончаемую ревность и позволяю нашему охраннику взять на руки. Потому что она не должна находиться здесь больше ни минуты. Потому что ей нужно оказаться в нашем доме, в безопасном месте.

Она не сопротивляется, лишь обхватывает свои плечи ладонями.

— Я скоро приеду к тебе, милая. И ты забудешь всё, что произошло, как страшный сон.

Когда охраник покидает эту мусорку с ней на руках, я закрываю входную дверь и отправляюсь на кухню. Беру в ящике маленький кухонный нож. Он мне не нужен, я убью их своими руками, но может быть только боли от моих рук для их преступления будет недостаточносто.

Я думал, что пройдёт больше времени, прежде чем они придут в себя.

Но они уже стоят на ногах, когда я захожу в ванную. Они смотрят на меня как на Бога, судью и палача в одном лице. Я стану для них всем.

— Прошу, — начинает кто-то из них.

— Заткнись, нахуй, — я стою на месте, прежде чем подойти ближе и за минуту расправиться с ними. — Вы всё-таки потрахаетесь сегодня, как и хотели. Только выебут вас.

Они даже не пытаются сбежать, потому что знают, что я не оставлю от них мокрого места.

И это в любом случае.

— Вы знаете, что такое деньги? Власть? Это хорошо по отдельности, но вместе — это неприкосновенность. И могущество. Чем могущественнее ты становишься, тем страшнее другим приближаться к тебе и тому, что ты защищаешь. Это боятся и стараются обходить стороной, в людях работает инстинкт самосохранения, но бывают исключения. Отбросы, вроде вас. У вас есть этот инстинкт, но отсутствие интеллекта не дают в полной мере понять, в каком дерьме вы окажетесь, если сделаете то, что вам не позволено.

Теперь я подхожу ближе, крутя между пальцами одной руки маленький нож.

— Вы не просто отбросы. Вы самоубийцы, которые подписали себе смертный приговор, — говорю я и вонзаю этот мелкий нож одному ублюдку в его член, отчего он вопит, как недорезанная свинья. Он отшатывается, когда я ударяю его по лицу, которое и до этого напоминало кровавое мессиво. — Я его исполню.

***

Полтора часа проходит с момента, когда позвонил своим людям из органов и сказал о том, что для них есть работа. Я дождался их для того, чтобы лично дать распоряжение. Я смотрела на два изуродованных мёртвых тела и жалел, что не помучил их ещё.