Моя ревность тебя погубит

38. Невозможная борьба

Сука.

Мои ноздри раздуваются.

Мои пальцы сжимают горло этой мелкой падали, пока его ноги поспешно идут за мной. Если он перестанет идти, я потащу его с маленькой надеждой, что он не задохнётся.

Нет, он, блядь, не должен сдохнуть раньше, чем я сдеру с него шкуру.

Он решил, что может дотрагиваться до моей жены. Решил, что может притащить её в этот притон для недоразвитых малолеток, в котором даже охрана не способна чихнуть в мою сторону. Решил, что ему сойдёт с рук то, что он позволил себе думать о ней в подобном ключе.

Он кряхтит как свинья на убое под шум музыки, пока я веду его по тёмному коридору, игнорируя других встречающихся здесь мелких шавок.

Сдерживая тик челюсти, я проверяю каждую дверь, пока не натыкаюсь на открытую и не завожу его внутрь. Со всей дури я кидаю его в стоящий у стены деревянный стеллаж, полки которого резко грохаются вниз из-за его падения на них. Еле живой он лежит под завалами мебели, откашлиявась и стараясь отдышаться.

Ох, я дам тебе отдышаться.

Снимая с себя пиджак и бросая его на спинку старого стула, я подхожу к нему и беру за грудки. Он поднимается в воздухе, когда я впечатывают его в стену и снова отпускаю. С трудом у него получается удержаться на ногах.

Я, чёрт возьми, возьми, что один мой ёбанный удар — и я раскрою ему череп о бетонную стену.

Хрустнув шеей, я обращаюсь к нему.

— Ты сделал очень неправильный выбор, когда решил, что можешь даже подумать в сторону моей жены, — выдыхаю я, когда он поддаётся вперёд, пытаясь сдвинуть меня с места и сбежать.

Он снова прижат к стене моей рукой.

— Ты знаешь, что я делаю с теми, кто трогает мою девочку? — спрашиваю я, надавливая большим и указательным пальцами на мышцы его шеи. — Отвечай мне, пока я не задушил тебя, сопляк. Ты. Знаешь? — повторяю я свой вопрос, воспроизводя в памяти картину, где он смеет притронуться к ней. Привести её в место, где толпится сброд, где каждый бухой уёбок может её облапать и напугать.

— Нет, — еле произносит он.

— Я тебе покажу.

И отпустив его в очередной раз, я беру кисть его руки в районе сгиба — и одним движением ломаю её. Мне стоит сломать ему руки, которыми он притрагивался к ней. Затем вырвать его язык, которым он убеждал её поехать с ним. А потом забить его до смерти.

Его жалостливый, подходящий на писк щенка крик заполняет пространства вокруг. У меня продолжает дёргаться челюсть от злости, потому я бью локтем его по лицу, делая доброе дело и позволяя боли из его сломанной кисти перейти к его сломанному носу.

Он падает на колени, тяжело дыша, но всё ещё не плача. Я поднимаю его с колен, чтобы его взгляд был прикован ко мне, когда я буду говорить.

— Теперь, маленький сукин сын, мы проведём с тобой дисциплинарную беседу. Смотри на меня и повторяй за мной. Я к ней больше не подойду.

— Я к ней больше не подойду.

— Я сдохну самой мучительной смертью, если когда-то посмотрю в её сторону, — произношу я, борясь внутри себя с желанием, диким желанием вырвать из груди его сердце и скормить ему же. — Повторяй.

— Я… — неуверенно начинает он. — Я не заставлял её, чёрт возьми!.. — в агонии кричит он, но сразу же отводит взгляд. Видно, щенок понимает, какую грёбанную глупость он сказал. И эта грёбанная глупость срывает мою крышу окончательно и бесповоротно, отключает мой мозг.

Он смеет думать, что Полина могла захотеть быть с ним. Смеет оправдывать себя.

Я его, нахуй, убью.

— Господи, — кричит нежный, но боли испуганный женский голос справа от меня. Боковым зрением я вижу, как охранник пытается вывести её, осторожно хватая за плечи. — Хватит, Стас, прекрати! Отпусти его!

Её шокированные зелёные глаза смотрят на меня так, словно не её любимый мужчина, не её муж, не опора для неё, а просто чудовище.

Секунду назад я собирался разбить его череп, и прямо сейчас я не в состоянии воспротивиться её просьбе. Но осознание, что она увидит во мне монстра, убивает меня ещё больше, чем то, что я увидел её с этим парнем.

— Ты не можешь всё это делать! — она кричит громче, а в её голосе всё больше и больше слышна зарождающаяся истерика. На почве боли и на почве выпитого алкоголя. — Не можешь ограничивать меня и избивать других только потому, что купил меня у матери и считаешь меня своей вещью! Считаешь, что я не имею права голоса!

Мои глаза распахиваются, словно её слова пробуждают меня из транса.

Она сказала, что я считаю её своей вещью? И что я купил её?

В этот момент я разжимаю пальцы и быстро поворачиваюсь к ней. От внятной речи больше ничего не остаётся, она плачет, закрывая лицо руками. Охранник делает шаг назад к двери, когда я заключаю её в свои объятия, чтобы успокоить.

— Принцесса, посмотри на меня, — тихо говорю я, пытаясь утихомирить всё ещё пылающий гнев в своём голосе. — Я никогда не считал тебя своей вещью, Полина. Я никогда не покупал тебя у твоей матери.

— Нет, она мне это сказала. Лично.

Её непрекращающиеся рыдания заполняют маленькое помещение, которое и без того переполнено басами и тяжёлым, прерывистым дыханием мелкого ублюдка. Но я уже ни на что не обращаю внимания, ничего не слышу, кроме её слов.

— Когда я пришла к папе, а она была пьяная. Она так и сказала, ч-что ты, — её голос дрожит. — Что ты купил меня, как… как шлюху.

Полина обрушивает на меня ещё больше рыданий, пачкая влагой мою рубашку. Всё внутри меня переворачивается, всё это время она думала, что я выкупил её у матери и считаю своей вещью.

— Полина, выслушай меня.

— Я не хочу, нет, — Полина отрицательно качает головой, всё ещё приклееная к моей рубашке.

Как я желаю впитать в себя всю её боль, хочу заставить её слёзы исчезнуть. Чёрт, мне стоило отправить эту мамашу на лечение раньше, чем она могла сказать Полине всё, что могло её морально убить и убивало каждый день.

— Я не хочу слушать, — продолжает она, словно на исповеди. — Я никогда не задумывалась об этом, словно этих слов не было, но теперь… Когда у тебя появился ребёнок, я поняла — что у меня нет права голоса, что у меня нет никакого права, я просто твоя вещь, за которую ты заплатил. И я должна терпеть, что бы ни случилось, правда?

— Ты ничего не должна терпеть, Полина. И ты ничего не будешь терпеть.

Этот чёртов ребёнок, который так сильно её ломает и заставляет думать, что он может значит для меня больше. Его не будет в нашей жизни, даже если он мой и моя жена успела забеременеть до того момента, как я встретил Полину. Я позабочусь об их достатке и том, чтобы они были как можно дальше от нас. Она никогда не узнает, что это мой ребёнок. Я не причиню ей этой боли. Я не заставлю её мучиться от сомнений. Нет ничего важнее её.

Если бы я только узнал, что может вытворить моя бывшая, я бы позаботился, чтобы её не было в этом городе.

— Нет, потому что я не имею права ни на что.

Сзади нас слышится кашель с отхаркиванием. Поднимаю взгляд на охраннике и коротким жестом головы показываю ему, чтобы он увёл отсюда этого парня. Мужчина кивает в ответ и быстро берёт его под руки, помогает подняться и выводит из подсобки, оставляя нас вдвоём.

Полина в моих руках продолжает теперь уже беззвучно плакать, тем самым прожигая своими слезами все мои внутренности.

Твою мать, это невыносимо.

Невыносимо быть причиной её слёз. Невыносимо, что у неё проскальзывает в голове мысль, будто я когда-то мог считать себя чем-то вроде её хозяина.

— Посмотри на меня, — хриплю я ей в макушку, но она никак не реагирует.

— Не могу. Я не могу.

— Посмотри на меня, — вновь прошу я, легонько поднимая её голову ладонью. — Я помогал твоей матери деньгами, потому что ей нужна была помощь, принцесса. Ты должна понимать это, но я никогда, никогда, чёрт возьми, не относился к тебе, как к вещи, которую я купил. Ты для меня бесценна, Полина. Единственный, кто не имеет прав, это я, потому что без твоей любви и без твоего присутствия в моей жизни я вообще ничего не имею. Ничего. Я нищий кусок дерьма, не способный на банальное существование без тебя.

Её пухлая нижняя губа, которую она периодически покусывает, дрожит. Тушь смешивается со слезами, быстро засыхая и оставляя ненасыщенные следы на её щеках. Беззвучныйе рыдания прекращаются. Она смотрит на меня ясными глазами, пока я поглаживая её волосы, что легче и мягче шёлка.

— Ты слышишь, что я говорю, принцесса? Я не выживу без тебя.

И самое абсурдное, что это правда.

Мне лучше получить пулю в голову, чем потерять Полину. С меня лучше живьём содрать шкуру, чем забрать у меня Полину.

Полина. Мой единственный ориентир в этой жизни.

Можно ли жить с подобной одержимостью? Или это лучше назвать недугом?

— Я ненавижу эту жизнь, Стас. Я не хочу быть причиной того, что твой ребёнок будет расти в неполной семье. Он ни в чём не виноват.

Она настолько добра и самоотверженна, что готова пожертвовать нашей семьёй, чтобы у нелюбимого для неё ребёнка было её подобие.

— Этого ребёнка нет для нас. Потому что он не мой, поверь мне.

Если бы не его схожесть со мной, я мог быть уверен, что он не мой, потому что не трахал свою бывшую после знакомства с Полиной.

Возможно, моя способность нанести вред ребёнку — это страшно. И я ужасный человек, но я пойду на всё, чтобы эта тема никогда больше не заседала в её голове.

— Я не отпущу тебя, малыш. Не в этой жизни. Но не потому, что у тебя нет выбора, Полина. Я предоставлю тебе выбор. Я предоставлю тебе кучу дорог, по которым ты сможешь пойти. И сделаю так, что в любом случае ты вернёшься ко мне.

— Разве это можно назвать выбором, если все дороги ведут к тебе?

— Да, это выбор, при которым ты в любом случае выберешь меня.

Она шмыгает носом, ничего не отвечая. Мне нравится, что она больше не прячет взгляд и не избегает меня.

— Сейчас мы пойдём домой, Полина. И продолжим разговор там.

— У меня кружится голова, — шепчет моя девочка, и я всё ещё взбешён, что не успел убить отморозка, который посмел привести её в это место. Я беру её на руки, сразу же чувствуя, как она обвивает мою шею.

— Я расскажу, что нужно делать, чтобы голова не кружилась. — жёстко проговариваю я, пока пересекаю коридор и выхожу к основному, заполненному людьми посещению. Все они расступаются передо мной, давая свободный проход. — Для начала: не ходить где попало с какими-то мелкими ублюдками, которых твой муж может убить.

— Это не смешно, Стас.

Мы выходим на улицу. Двое вышибал на входе стараются на меня не смотреть, чёртов биомусор.

— Ты его избил, — она ругает меня, пока я несу её к машине. — Очень сильно избил.

— Я оставил его в живых.

— Для тебя нормально такое говорить, но для меня нет. Я не хотела всего этого. Я просто… — она запинается. — Я использовала его.

— Использовала? — удивляюсь я, потому что не ожидал, что она скажет подобное.

— Да, использовала. Мне хотелось, чтобы ты разочаровался во мне.

— Я никогда не разочаруюсь в тебе, принцесса. Это невозможно для человека, который готов целовать простыни, на которых ты спала.

— Но ещё больше я хотела сделать тебе больно, — признаётся она, когда я уже усаживаю её на переднее сиденье. — Хотела, чтобы ты тоже испугался меня потерять, хоть и всё это противоречило друг другу.