Моя ревность тебя погубит

41. Безумец и раб

Мы стоим в отделении реанимации и интенсивной терапии, через стекло наблюдая за тем, как медперсонал и двое врачей столпились над телом моего тестя. Пока я ехал к своему нему, я вызвал скорую, потому что не знал, насколько всё плохо и мне необходима была подстраховка в виде медицинских работников. Я не мог вести его в частную клинику сам. Я не знал причины его состояни, в любой момент что-то могло случиться, у него могло остановиться сердце. Я не дал его сиделке вызвать скорую, потому что именно мой тон заставил их приехать через три минуты после звонка.

Лабораторное исследование крови показало, что у моего тестя в организме куча снотворного и крепкого алкоголя в перемешку с препаратами от артериального давления.

Дрожащими руками Полина обнимает свои плечи, в то время как я прижимаю её к себе и почти не даю ей дышать своим гигантским телом. Мне хочется забрать все её слёзы и впитать всю боль, которой она сейчас упивапется. Одной рукой я обнимаю её за талию и прижимаю к себе, другой рукой беспрерывно глажу каштановые волосы. Она перебирает самые худшие варианты у себя в голове, пока я шепчу слова утешения.

— Стас, вдруг папа не проснётся, вдруг он умрёт, — рыдает она, разрывая меня на куски своими рыданием.

— Ты думаешь, я позволю ему умереть?

— Боже, если папа…

— Полина, — твёрдость моего голоса заставляет её замолчать, но не вздрогнуть, она лишь с ещё бо́льшей силой прижимается ко мне. — Я отправлю тебя домой, если ты не прекратишь думать об этом. Ты собираешься домой?

— Нет, — шепчет она, снова разрывая мне сердце своими слезами, следы от которых остаются на моей рубашке.

На самом деле, я в любом случае собираюсь отправить её домой в ближайшее время.

В очередной раз я понимаю, что вся моя жизнь зависит от этой девушки, от моей жены. Если на её лице улыбка, мир будет в порядке. Но если она плачет, я сожгу этот мир к собачьим чертям.

— Я запрещаю тебе думать о чём-то плохом, ты меня услышала?

— Да.

Со стороны может показаться, что я просто её успокаиваю, но я собираюсь уничтожить все её внутренние терзания. Первым делом, когда я переступил порог этой больнице, я потребовал позвать главного врача и дал ему понять, что я разнесу это место по кирпичикам, если только мой тесть не придёт в себя. И чёрт возьми, я так и сделаю. Я не позволю ничему причинить Полине боль.

Но вся эта атмосфера её убивает. Все эти капельницы, расстворы, промывания, реанимация, её не приходящий в сознание отец. Я хочу дать ей выплеснуть все эмоции и проглотить их, но они вспыхивают в ней с новой силой.

Некоторые из персонала выходят из палаты. Главврач подходит и смотрит на меня прямо из-за спины Полины, поправляя двумя пальцами очки на пересице. Взглядом я показываю ему, чтобы он подождал, на что он кивает.

— Малыш, сходи и возьми себе что-нибудь в автомате. Чай, например.

— Я не хочу.

— Тогда возьми мне кофе. Мне нужно поговорить с врачом.

Она неуверенно поворачивается, отстраняясь от меня, когда я всё ещё держу её за талию. Мне невыносимо отпускать её, но я должен первым услышать о состоянии её отца, я должен подготовиться, прежде чем она услышит что-то неутешительное.

Полина не устраивает истерик, не требует остаться здесь и слышать весь разговор. Она отходит на несколько сантиметров и берёт портмоне, которое я достаю из кармана и протягиваю ей. Пристальным взглядом я провожу её, пока она идёт по длинному коридору и выходит из отделения реанимации и интенсивной терапии. Дверь за ней закрывается, не издавая ни единого звука. Врач подходит ко мне, судорожно крутя ручку в одной руке.

— Когда он придёт в себя? Только говорите человеческим языком, без терминологии, чтобы я не расшифровывал каждое слово.

— Если всё будет хорошо… — откашливается он, постоянно поглядывая в папку с бумагами и избегая моего взгляда.

— Что значит «если всё будет хорошо»? — перебиваю я.

— Станислав Юрьевич, поверьте, мы сделали и будем делать всё возможное…

— Мне нужно, чтобы вы делали всё невозможное.

— Да, так и будет, — подтверждает он. — К сожалению, последствия непредсказуемы. Точно мы не можем сказать, когда он начнется — день, два или больше, учитывая слабое сердце и брадикардию. Главное сейчас нормализовать его замедленный пульс.

— Значит, вы нормализуете его замедленный пульс. Я повторюсь: вам всем придётся очень несладко, если с моим тестем что-то случится и он умрёт в этой клинике.

Мужчина прочищает горло, пока я смотрю на него сверху вниз. Он выравнивает спину и кивает мне, понимая, что я не шучу.

— Скажу так же, что это похоже на попытку суицида, слишком много снотворного с крепким алкоголем. Возможно, после выписки нужно будет отправить его в психический диспансер, обычно…

— Я решу, что мне делать с моим тестем, когда он проснётся. Ваше дело сделать так, чтобы он открыл глаза и чувствовал себя лучше, чем когда-либо.

— Да, конечно. Я вас оставлю.

Он кидает короткую фразу о том, что Леонида можно будет положить в обычную палату, когда он проснётся. Но это первые сутки после подобного отравления — самые тяжёлые.

Блядь, что же ты творишь? Как бы там ни было, я достану с того света, чтобы здесь убить собственными руками за то, что он вытворяет. Его никто не мог напичкать кучей таблеток, точно не сиделка — она знает, что я просто сдеру шкуру за любую оплошность, не то, что за намеренное отравление моего тестя.

Он решил отправить себя на тот свет? Нихрена не выйдет.

Отгоняю от себя любые мысли, когда маленькая ручка жены касается моего предплечья. Она протягивает мне бумажный стаканчик, который я ставлю на поверхность сзади стоящего стула.

— Я взяла эспрессо.

— Спасибо, малыш.

— Тебе спасибо.

Она смотрит на меня как на единственного своего спасителя, которым я буду, всегда буду для неё. Её руки блуждают по моим плечам. Сейчас она так сильно нуждается во мне, что не скрывает этой потребности.

— Я не знаю, что бы сама делала в этой ситуации, любимый. Я совсем не знаю, как бы справилась с этим без тебя, — очередные слёзы снова скатываются по её щекам и снова пачкают собой мою рубашку. Я ненавижу её слёзы, они всегда бьют меня по живому. — Я бы ни с чем не справилась без тебя.

— Ты достаточно справлялась без меня, моя девочка. Теперь этого не нужно.

Она утопает в моих объятиях, заставляя меня нуждаться в ней ещё больше, чем обычно. Мне катастрофически нужно быть тем самым, кто уничтожает всех её демонов и не даёт им заполучить её светлую душу. Мне хочется одного — быть нужным ей настолько, чтобы она видела во мне целый мир. И я буду её волшебником, всегда буду этим волшебником, который творит для неё волшебство.

— Я не переживу, если с папой что-то случится.

— С ним ничего не случится, малыш.

Я целую её в макушку и вдыхаю естественный аромат её тела. Как всегда что-то сладкое, пряное, похожее на персиковый гель для душа.

— Так сказал врач?

— Так я говорю. Он поднимется и выслушает каждый мат, который я на него обрушу.

Обречённо вздохнув, она запрокидывает голову и встречается со мной взглядами. Ангельские глаза блестят и светятся от душераздирающего доверия, которое я не могу себе позволить не оправдать. В чём бы то ни было. Что бы она ни сказала. Что бы ни сделала. Полина загадывает — я исполняю.

— Ты думаешь, папа специально это сделал? Специально напился всех этих таблеток?

— Думаю, что он ответит на это, когда придёт в себя. А он придёт в себя.

Тогда же я и вставлю ему мозги, чтобы он больше не считал, что может играть своей жизнью. Чёрт возьми, о чём он думал?

— А сейчас я хочу, чтобы ты поехала домой и поспала. Я позволю водителю, чтобы он приехал.

— Нет, пожалуйста, любимый, нет. Я не смогу спать дома, пока не узнаю, что папа пришёл в себя.

— Я буду здесь, рядом с ним, когда он проснётся.

— Я точно так же не смогу спать, зная, что ты будешь здесь. Я не могу уехать, Стас, я…

— Сейчас сюда приезжает твой охранник и отвозит тебя домой, малыш.

— Но…

— Это не обсуждается. Мне не интересно, как ты это сделаешь, но ты поспишь. Поспишь и отдохнёшь, прежде чем он днём снова привезёт тебя.

Мы сорвались ближе к ночи и она пробыла здесь несколько часов, не переставая наблюдать за отцом через стекло и плакать. Если бы я мог, я разорвался, чтобы не оставлять её в доме один на один с этими ужасными мыслями. Но я должен быть здесь, а она должна отдохнуть и хоть немного поспать.

— Постарайся это сделать и подумать о чём-то другом. Например, о нашем сегодняшнем разговоре, — я стараюсь перевести её внимание, чтобы она смогла успокоиться. И не только для этого. Этим днём, как и любым другим, я мог исполнить любое её желание, включая усыновление ребёнка.

Но сейчас я просто уверен в том, что я сделаю беспрекословно то, что она скажет. Не буду думать обо всех минусах, импульсивности её решения, своих собственных предубеждениях.

Если она хочет — я сделаю. Она загадывает — я исполняю.

— Ты имеешь в виду?.. Ты хочешь сказать?..

— Я хочу сказать, что мы сделаем всё, что ты пожелаешь. Одно твоё слово — и этот мальчик у нас. Подумай об этом, прежде чем закроешь глазки в нашей постели и провалишься в сон.

Не произнося больше ни слова, я достаю мобильный из кармана и набираю номер её охранника.

***

Вторые сутки я не отхожу от палаты своего тестя и решаю все рабочие дела в телефонном режиме. Медперсонал и врачи всеми способами стараются избегать меня, хотя они не могут избегать моего всё ещё лежащего без сознания тестя. Его пульс и состояние нормализовали и перевели в обычную палату, но он всё ещё не пришёл в себя.

Полина сидит на стуле возле кровати папы. Я стою над её миниатюрной фигуркой, разминаю её плечи и целую в макушку, собираясь потихоньку отправлять её домой. Я уже прокручиваю в голове миллион причин, по которым ей нужно уехать и отдохнуть, но грубый и сиплый кашель останавливает меня. Этот кашель застаёт Полину врасплох и заставляет её приподняться. Она смотрит на отца, глаза которого медленно открываются. Он слегка дезориентирован, его правая рука сжимается в кулаке.

Блядь, наконец-то. Наконец-то он очнулся. Наконец-то моя девочка выдохнет и сможет спокойно спать по ночам.

Не думая ни о чём больше, она прижимается к нему и обнимается.

— Папочка, господи, — плачет она. — Господи, ты проснулся.

А

бсолютно слабый, он приподнимает свою правую руку и гладит её по спине. Ничего не говорит, просто гладит её, пока она плачет, устроившись у него на груди.

— Папочка…

— П-прости меня, милая.

— Не говори ничего. Тебе тяжело.

— М-мне тяжело, потому что я-я очень виноват п-перед тобой.

— В чём ты виноват, боже? — Полина отстраняется, я приобнимаю её за плечо и жду, что он скажет дальше. Возможно, я пойму, какого хуя он решил отправить себя на тот свет.

— Я б-был ужасным отцом. Я в-виноват во всём. Стас позаботился о т-тебе, а я не смог. Я н-не заслуживаю твоего общения. И к-когда ты потихоньку н-начала отдаляться о-от меня, я п-понял, что потерял тебя.

— Что ты говоришь такое? Стас, что он говорит? — она обращается ко мне, прикрывая лицо ладонями.