Моя ревность тебя погубит

40. Хрупкое сердце

В мои планы никогда не входило брать чужого ребёнка. Чёрт возьми, я уже собирался избавиться от этого ребёнка в случае, если бы он оказался моим. Я собирался сделать так, чтобы Полина никогда не чувствовала, словно делит меня с кем-то, словно наши будущие дети должны соперничать с этим ребёнком. Собирался обеспечить его на всю дальнейшую жизнь и отослать куда подальше вместе со своей изворотливой бывшей женой, которая прикинулась его матерью.

Нам совершенно точно не нужен чужой ребёнок, но я понимаю, почему моя девочка захотела забрать его.

Точнее, почему она вбила себе в голову, что хочет забрать его.

Она сама была максимально травмированным ребёнком. Она буквально выживала в одном доме с сукой, которую не повернётся язык назвать матерью. И вся ситуация с никому не нужным ребёнком засела в её голове. Зная, насколько у неё доброе и открытое сердце, насколько она могла перенести эту ситуацию через себя, я даже не должен удивляться, что она изъявила такое желание.

Возможно, она считает, что чем-то обязана этому ребёнку — и я не должен отвечать ей резко.

Только не сейчас, когда она смотрит на меня полными надежды глазами. И не в любое другое время.

Да, я хочу сказать, что это исключенно. Что этот ребёнок не просто не наш, но ещё и прямое напоминание о том, что пришлось пережить ей в своей душе, когда она закрылась от меня. Пускай это были недолгие два дня, но они были. Они чуть не разрушили её спокойствие и чуть не подорвали её доверие ко мне.

Я хочу сказать, что мы не возьмём этого ребёнка, но не могу. Не могу, пока она смотрит на меня глазами, полными тоски. Будто своим отрицательным решением я могу собственноручно забить все гвозди её могилы. Я, который всегда намеревался сделать её жизнь счастливой.

Блядь, что она делает со мной? Её власть надо мной безгранична.

— Да, я знаю, что ты против, — продолжает она, прижимаясь головой к моей груди. — Прости, я не права, что вываливаю на тебя это и ставлю тебя перед фактом.

— Ты всё правильно делаешь, Полина. Ты должна говорить со мной обо всём, что ты хочешь и что тебя тревожит. Я твой муж и сделаю для тебя всё, ты знаешь это.

— И сейчас пользуюсь этим… — обречённо вздыхает она, думая, что пользуется своей властью надо мной.

На самом деле, так оно и происходит, и я позволяю ей пользоваться мною в любых смыслах. Я определённо мог стать её рабом, которым сочтёт за божью милость исполнять её приказы.

Даже такие нелепые.

— Принцесса, я могу понять твоё импульсивное желание, но я знаю, что оно может пройти уже к завтрашнему дню.

— Стас, я не… — она прочищает горло, очевидно, не в состоянии ответить.

Я обнимаю её одной рукой, другой поглаживаю по волосам, отчётливо ощущая запах персиков в воздухе. Её гель для душа, которому я завидую, ведь она так часто наносит его себе на тело. Мне хочется стать всем, что как-либо касается её. Мне хочется стать всем, что имеет для неё значение — любой мелочью и каждой важной вещью. Мне хочется взять её на руки, отвезти куда-то в глубокую глушь или на необитаемый остров и держать. Просто держать там, чтобы я был единственным мужчиной, который попадался ей на глаза. Чтобы только у меня было право наслаждаться её присутствием. Каким же одержимым безумцем она меня делает. Блядь, мне пора лечится, только от этого нет препаратов, нет лекарств, нет советов.

Есть только одно — Полина, моя девочка, чьё тело и душа однажды могут не выдержать моего сумасшедшего натиска. А мой натиск действительно сумасшедший, потому что Полина — моя грёбанная зависимость.

— Я знаю, насколько ты добрая и насколько твоё желание помочь этому ребёнку искреннее. Но нам необязательно брать его себе, чтобы принять участие в его жизни, принцесса, ты понимаешь это?

— Наверное…

— Я могу подключить любые связи, любые благотворительные организации, которые помогут пристроить мальчика. Я могу обеспечить его приёмных родителей до скончания веков, открыть ему счёт в банке, распланировать его жизнь и дать ему лучшую жизнь. Я не хочу, чтобы ты жертвовала собой.

И это правда.

Я сам ещё не заделал ей ребёнка, потому что знаю, что она слишком юна. И кидать её в жизнь с чужим ребёнком — нет, я не собираюсь. Я мог бы даже договориться с самим собой, мог бы даже притвориться для неё, что люблю некровного сына, но она устанет. Она устанет и будет винить себя за то, что не сумела стать матерью в свои восемнадцать лет.

— Я не жертвую собой. И понимаю, что это не игрушка, а ребёнок, с появлением которого наша жизнь изменится. Просто я… Я действительно хочу, чтобы мы стали его родителями.

Меня переклинивает.

Одно только осознание того, что Полина готова и хочет растить со мной чужого ребёнка, наполняет меня диким удовлетворением. Я всё ещё считаю, что это импульсивное решение, основанное на её эмпатии и жалости, но чем бы оно ни было, она хочет, чтобы я был рядом вместе с ней.

Я не понимаю, что она со мной делает. Я никогда не думал, что смогу принять и полюбить чужого ребёнка. Я всё так же против этой идеи, но она заставляет меня задуматься. Потому что она хочет видеть меня в роли отца её ребёнка, родного или нет. Конечно, блядь, меня, потому что я её муж, единственный мужчина, который когда-либо будет у неё.

— Ты против, — подытоживает она, запрокидывая голову и смотря на меня своими изумрудами. Как же я люблю эти глаза, сколько же я готов отдать, чтобы они всегда были наполнены любовью по отношению ко мне.

— Я против, — подтверждаю я. — И я не в состоянии тебе отказать. Даже если знаю, что это не взвешенное решение.

— Оно взвешённое.

— Подумай, принцесса. Подумай, хочешь ли ты, чтобы я устроил его жизнь или ты хочешь, чтобы это сделали мы с тобой.

Я не могу выглядеть в её глазах бездушным и чёрствым ублюдком. Какой бы глупостью я ни считал её желание, я всегда собираюсь оставаться в её глазах тем самым мужчиной, который готов ради неё на всё.

Потому что я готов ради неё на всё. Усыновление ребёнка — это не предел, даже если я не смогу принять его.

Я наклоняюсь, притрагиваясь губами к её обнажённой шее. Она выглядит такой обнажённой. Слишком обнажённой в своём коротком топике и лёгкой юбке с разрезом на бедре. Блядь, мои мысли возвращаются к тому, что она ходит так везде, где каждый второй выродок пожирает её взглядом.

— Но сейчас выкинь эти мысли из головы. Потому что, прежде, чем ты всерьёз над этим подумаешь, моя девочка, я кое-что тебе напомню, — хриплю я в её нежную, бархатную шею, которая истосковалась по моим поцелуям, даже если она чувствовала их ночью и утром.

— Что ты мне собираешься напомнить?

— Что ты моя. И что на это, — одним резким движением я поднимаю её руки и стягиваю с неё этот чёртов топик, который не оставляет места для воображения, — позволено смотреть только мне.

— Нет, не сейчас… — неуверенно, так бесплатно говорит она.

— Сейчас, малыш. Тем более, что я ещё не наказал тебя за то, что ты позволила тому сопляку привести тебя в этот чёртов клуб.

— Ты уже достаточно его наказал, — стонет Полина.

— Я недостаточно наказал тебя.

— Ночью мне казалось, что этого было достаточно.

— Тебе просто показалось, принцесса.

Своей рукой я хватаю её за талию и приполнимаю в воздухе, обрушивая на её молочную грудь сотни прикосновений своих губ, зубов, языка. Её розовые соски стоят, заставляя меня лизать и кусать их с ещё большей силой. Полина хныкает и скулит, словно я разрывают её на части.

Да, я так и делаю.

Я прижимаю её к стене, стягиваю с неё юбку, затем и трусики, которые теперь валяется на полу. Она стоит передо мной, раскрасневшаяся и голая, в одних только босоножках на невысоком каблуке. Она настолько сексуальна, что я готов разорвать её на куски и проглотить каждую её часть.

Моя девочка отрицательно качает головой, понимая, что прямо сейчас возьму её.

— А вдруг… А если кто-то… Зайдёт сюда…

— Никто. Сюда. Не зайдёт. Иначе я убью его.

Если кто-то бросит на неё взгляд, увидит её обнажённой и возбуждённой, готовой принять мой член, я сниму с него шкуру живьём и не ограничусь лёгким переломом конечности.

Прежде, чем мой член войдёт в неё, я опускаюсь перед ней на колени, где мне самое место, и поднимаю одну её ногу. Открываю для себя вид на её маленькую, сладкую, возбуждённую киску, внутри которой уже скопилась влага. Она опирается на стену спиной, когда свою свободную руку я кладу ей сзади на ягодицу, чтобы придерживать.

— А сейчас, принцесса, я трахну языком твою киску.

Мой рот вонзается в неё, словно я не ел несколько лет и теперь она — мой личный пир. Это и есть так, я пирую на её киске, вылизываю её, кусаю клитор, ещё кусаю и ещё, блядь, кусаю, пока не слышу, что она скулит ещё громче, напрочь забывая о своих криках.

— Давай, моя девочка. Кричи для меня.

Только для меня. Ни для кого другого. Я выставлю звуки твоего кончающего голоса из головы каждого, кто посмеет это услышать. Я заставлю их сломать себе черепа, лишь бы они забыли, как ты кричала, кончая от моего рта на своей сладкой киске.

Она пульсирует. Полина совершенно не стоит на своей ножке, её удерживают только мои руки. Поднявшись, я продолжаю держать её маленькое тельце одной рукой, а другой расстреливаю ремень своих брюк и стягиваю с себя их вместе с боксёрами. Полина продолжает скулить, когда я целую её. Целую, как одичавший, как пещерный человек, как безумец. Её пухлые губки, её щёки, её глазки, из которых скатываются слёзы возбуждения. Её форфоровую шею, её носик, её плечи, её грудь. Мою любимую маленькую грудь, настолько нежную, что на ней почти сразу же проявляются мои засосы и следы моих покусываний.

Я поднимаю её ногу ещё выше и вхожу в неё, медленно, но глубоко. Так глубоко, насколько её узкая киска может принять меня. Сколько бы я её ни трахал, у неё так узко, что мой член буквально попадает в заложники её стеночек, жадно обхватывающих его.

— Ты понимаешь это, малыш? Понимаешь, кто твой муж? Понимаешь, кто изувечит каждого, кто к тебе прикоснётся? — спрашиваю я, ускоряя свой темп.

— Д-да, — стонет она, закатывая глаза и тяжело дыша.

— Тогда кончи, милая, — приказываю я и её податливое тело, словно слыша моё требование, трясётся в конвульсиях в моих руках. — Моя послушная девочка.

Она опускает голову на моё плечо, продолжая стонать и ахать, как и её киска продолжает обволакивать мой член, продолжает заставлять меня сходить с ума.

Я кончаю в неё, с новой бешеной силой целуя её кожу — всё, до чего могу дотянуться. Она становится ещё мягче, её расслабленное тельце в обеих босоножках успокаивается в моих руках. А тонкие пальчики её рук зарываются в моих волосах.

— Спасибо тебе.

— За что ты меня благодаришь?

— За то, что ты меня нашёл. За то, что ты мой мужчина. И за то, что ты заставляешь чувствовать меня так, словно я важнее всего мира.

— Ты не просто важнее, Полина. Я говорил и скажу ещё раз. Ты — и есть мир. Весь мой мир сосредоточен в тебе. Нет чувства, которым можно было бы описывать всё, что я испытываю.