Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Размеры минимальных окладов государственных служащих и военных (5–10 рублей в год), кажется, не были случайными. По всей видимости, в то время считалось, что для дневного пропитания взрослого человека необходимо минимум 1,5–3 копейки в день (то есть примерно 5–10 рублей в год). Не случайно именно 10-рублевое содержание было в 1701 г. определено для монашествующих[709]. На прокормление же работающего на галерах каторжника выделялось 1,5 копейки в день[710] (то есть около 5 рублей в год).

Теперь рассмотрим цены на продукты питания в Москве в 1704 г. Для этого воспользуемся расходной книгой Патриаршего дворцового приказа, в которой изо дня в день фиксировались расходы на приобретение провизии в торговых рядах. Некоторые зафиксированные в этой бухгалтерской документации цены обобщены в табл. 1.

Таблица 1. Цены на некоторые продукты питания в Москве в 1704 г.

Источник: РГАДА. Ф. 236. Оп. 1. Д. 126 Л. 5 – 7 об., 11, 15 об., 16 об., 18 об., 25, 28 об., 48 об., 51 об., 71, 90 об. – 92 об., 127.

Таким образом, на 1,5 копейки (минимальная сумма, выделявшаяся на прокормление каторжников) на московском рынке в 1704 г. можно было купить килограмм ржаной муки, чарку вина и пару куриных яиц. А на 3 копейки (минимальная сумма, выделявшаяся на прокормление солдат, минимальный оклад подьячих и пр.) можно было, помимо перечисленных выше продуктов, дополнительно купить полкурицы.

Рассмотрим теперь цены на некоторые другие жизненно важные товары, сведения о которых были почерпнуты из расходной документации различных приказов 1704 г. Так, 100 сальных свечей стоили 25 копеек[711], воз березовых дров – 10 копеек[712]. Самую дешевую поношенную шубу можно было приобрести на московском рынке за 56 копеек (именно по такой минимальной цене были закуплены шубы для колодников, которых в 1704 г. отправили в Сибирь[713]). Приличная же шуба стоила намного дороже. Так, шуба для «ездового конюха» боярина И. А. Мусина-Пушкина была куплена за 3 рубля, а чулки и башмаки – за 1 рубль[714]. Изготовление одного солдатского платья обходилось казне в 1,5 рубля[715]. Но это минимальная оптовая цена. В действительности же приличное платье стоило гораздо дороже. Так, в 1705 г. ученикам Навигацкой школы было выделено на пошив платья по 5 рублей; столько же им выдавалось на покупку чулок и башмаков[716].

Картина московских цен будет неполной без характеристики стоимости недвижимости. В начале XVIII в. редкий московский двор стоил больше 200 рублей. Самое дешевое жилище (строение на церковной или монастырской земле) можно было приобрести за 7 рублей. Стоимость большинства объектов недвижимости находилась в пределах между 10 и 100 рублями (76% всех сделок, совершенных в декабре 1703 г.)[717]. Например, двор посадского человека Новомещанской слободы Малафея Никитина, расположенный недалеко от Пречистенских ворот Земляного города, был куплен 11 декабря 1703 г. посадским человеком Басманной слободы Петром Шабыкиным за 29 рублей[718]. 31 декабря 1703 г. стольник Иван Васильев сын Малыгин продал свой двор «со всем дворовым и хоромным строением» возле Петровских ворот за Земляным городом стольнику князю Степану Иванову сыну Ухтомскому за 60 рублей[719]. Двор купца Гостиной сотни Зиновия Колмакова в Алексеевской слободе в том же декабре 1703 г. оценен в 80 рублей[720].

Чтобы закончить характеристику цен в Москве, рассмотрим стоимость крепостных. В ноябре – декабре 1703 г. за человека давали в зависимости от пола, возраста и каких-то других характеристик от 3 до 30 рублей[721]. Самый дорогой крепостной мужского пола стоил 30 рублей. Например, именно за такую цену 17 ноября 1703 г. казачий атаман Максим Фролов продал в Москве тринадцатилетнего «свейского полона лотыша» Юрия[722]. Самой дорогой «рабой» в ноябре – декабре 1703 г. оказалась 18-летняя «чухонка» Анна, за которую 16 ноября 1703 г. посадский человек Василий Полунин заплатил казачьему атаману Савелию Кочету 25 рублей[723]. Однако такая цена за одного крепостного представлялась, несомненно, исключительно высокой. Например, 20 ноября 1703 г. «нежинский житель» грек Александр Иванов за 20 рублей купил сразу трех латышек – вдову Марфу Давыдову и двух девушек (возможно, ее дочерей)[724]. А 10 декабря 1703 г. вдова дворянина московского Пелагея Чаплыгина продала подьячему Ивану Оловенникову сразу две семьи крепостных крестьян (всего 12 человек) за 50 рублей[725]. Средняя же стоимость одного крепостного мужского пола в декабре 1703 г. составляла 12,5, а женского – 9,5 рубля[726].

Итак, рассмотрев оклады и цены 1703–1704 гг., мы можем прийти к заключению, что установленный Петром I налог на бороду (30–100 рублей) был невероятно высоким. Он равнялся далеко не самому маленькому годовому окладу военного или государственного служащего. За 30 рублей (минимальный тариф для уплаты за право ношения бороды) можно было купить пригодный для жизни и не самый дешевый двор в Москве или целую семью крепостных. Нет никаких сомнений в том, что установление таких исключительно высоких пошлин на бороду, во-первых, исходило от самого царя, а во-вторых, не было необдуманным шагом (подготовка законопроекта о бородовой пошлине велась начиная с осени 1698 г., а размер налога на бороду обсуждался еще в 1701 г.[727]).

Есть основания полагать, что за такими высокими, кажущимися фантастическими, налоговыми ставками для бородачей скрывались завышенные представления самого Петра I о благосостоянии его подданных. На это, кажется, указывает одно малоизвестное мероприятие, реализация которого также относится к 1704–1705 гг. По именному указу царя от 1 февраля 1704 г. все купцы должны были под страхом наказания дать истинные сведения о своих реальных торговых оборотах, о движимом и недвижимом имуществе, а также о запасах столового серебра. Полученные данные впоследствии следовало оглашать публично с целью изобличения ложных показаний. За дачу неверных сведений должно было следовать суровое наказание в виде конфискации имущества, четверть которого шла на вознаграждение доносителя[728]. Один такой донос, который 12 июня 1704 г. сделал купец гостиной сотни Михаил Немчинов, привел к обнаружению утаенных купцами Шустовыми 19 478 золотых монет (червонцев, то есть западноевропейских дукатов) и старых русских серебряных копеек на сумму 40 408 рублей 10 алтын 4 деньги[729]. Можно предположить, что этот и другие подобные эпизоды лишь утверждали Петра в его мнении о том, что многие его подданные владеют значительными капиталами[730]. Нужно было лишь найти способ принудить их отдать государству свои сбережения в этот критический год войны. Возможно, введение бородовой пошлины представлялось хорошим, нарочно припасенным на самый последний момент средством серьезно пополнить истощенную государственную казну.

Сколько царь и его агенты рассчитывали получить при введении указа об обязательном брадобритии? Этот вопрос могли бы прояснить данные о количестве напечатанных бородовых знаков, которые следовало выдавать бородачам после уплаты бородовой пошлины в 1705 г. (см. ил. 25 в этой книге).

Но, к сожалению, документы, которые помогли бы установить, каков был их общий тираж, пока не обнаружены[731]. Мы можем лишь попытаться, воспользовавшись некоторыми отрывочными сведениями и косвенными данными, определить приблизительное количество напечатанных бородовых знаков.

Обратимся вновь к тексту указа 1705 г.[732] В нем определено, что для взыскания годовой бородовой пошлины и для выдачи знаков Московское государство делилось на три зоны. Жители сибирских (зона 1) и поморских городов (зона 2) могли выплачивать бородовую пошлину на местах (следовательно, бородовые знаки надлежало отправить из Москвы в Сибирь и Поморье). Видимо, уже в ходе реализации указа было принято решение о раздаче бородовых знаков на местах в отдаленных городах Северо-Восточного Приазовья и Астраханского края[733]. Жители всех остальных городов (зона 3) должны были для уплаты бородовой пошлины и получения знаков явиться в Москву, в Приказ земских дел. Так, в грамоте, полученной в Ряжске (более 300 километров к юго-востоку от Москвы по современным автомобильным дорогам), содержалось предписание: «А буде кто бороды и усов брить не похотят, а похотят ходить з бородами и с усами, и тем людем ехать к Москве для платежу денег, а на Москве даны будут знаки»[734]. Такое же предписание содержалось и в указах о брадобритии, полученных в прочих южных городах (Болхове, Карачеве, Орле, Кромах, Брянске, Рыльске, Путивле, Севске, Белёве и пр.)[735].

Мы знаем, какое количество бородовых знаков предназначалось для жителей сибирских городов (зона 1). 18 апреля 1705 г. в Тобольске была получена подробная инструкция о реализации указа о брадобритии в сибирских городах, а вместе с ней партия из 5 тысяч бородовых знаков. Впоследствии эта партия была распределена по сибирским городам[736].

Если исходить из того, что число бородовых знаков, отправленных из Москвы в Тобольск, не было случайным, то оно зависело от имеющихся в Москве представлений о городском населении Сибири. Этими сведениями Петр и его агенты обладали: в 1701 г. в Сибирском приказе была составлена для Ближней канцелярии (созданного по указу царя в 1701 г. органа финансового контроля[737]) ведомость о населении и экономическом положении Сибири. Согласно этой ведомости, в Сибири имелось 19 городов, в которых проживало 11 636 служилых людей (дети боярские, казаки, драгуны, служащие приказных изб и пр.), а также 2535 посадских людей (всего около 15 тысяч человек)[738]. Если предположить, что агенты царя, принимавшие решения о распределении бородовых знаков, пользовались этими данными, они должны были рассчитывать на то, что правом ношения бороды за уплату бородовой пошлины в 1705 г. воспользуется каждый третий житель сибирских городов.

Сколько бородовых знаков было отправлено в поморские города (зона 2)? К сожалению, никаких документов на этот счет обнаружить не удалось. Однако надо полагать, что для городов Поморья предназначалось приблизительно такое же количество знаков, что и для городов Сибири (то есть 5 тысяч экземпляров). По имеющимся в Приказе земских дел неполным данным, в 15 поморских городах насчитывалось 4,5 тысячи дворов посадских людей с населением около 13 тысяч человек[739]. Иными словами, численность городского населения Сибири и Поморья, по имеющимся в Москве данным, приблизительно совпадала (правда, состав городского населения был различным: если в сибирских городах преобладали служилые люди, то в поморских городах – посадское население).

Разумеется, агенты царя не могли не учитывать, что подавляющее большинство представителей различных социальных категорий, на которых распространялось действие указа о брадобритии, проживало в Москве и прочих городах Центральной и Северо-Западной России (зона 3). Под упомянутыми в указе царедворцами понимаются носители различных московских чинов, которых по данным, предоставленным из Разрядного приказа в Ближнюю канцелярию, в 1702 г. насчитывалось 7402 человека[740]. Под «городовыми» понимаются в первую очередь «дети боярские», то есть провинциальные дворяне, которые несли военную службу со своих поместий. По данным Разрядного приказа, предоставленным в Ближнюю канцелярию, в 1702 г. таковых числилось (не считая недорослей) 8856 человек[741]. Значит, в 1702 г. общая численность московских чинов и детей боярских составляла 16 258 человек. Указ предписывал брадобритие также и «боярским людям», под которыми понимались различные категории холопов. Известно, что в 1681 г. только московские чины могли выставить 7956 военных холопов[742].