Ползущие в ночи

22

Много лет назад, когда ее сестра Мэй все еще топтала землю, а не кормила червей на кладбище округа, Елена Бласден собиралась вместе с ней и парой других старушек – Мами Ларош, Дороти Палекин – раз в месяц и устраивала то, что ее мать называла "чаепитием", а ее отец - "девичником". Елена всегда считала это больше девичником, чем чаепитием, потому что еще до конца мероприятия они успевали перетереть косточки всем в округе, и никакая грязь не оставалась незамеченной. Они лакомились небольшими бутербродами, пили чай и кофе и подробно обсуждали местные новости. Когда Елена была в особенно хорошем расположении духа, она иногда даже приглашала Ренни Фикс, но не часто, потому что считала Ренни дурочкой, так же как и всех ее родственников.

Во время сплетен часто поднималась тема семьи Эзрен, и часто пересказываемые сказки повторялись снова и снова, обычно шепотом, как будто дамы боялись, что их подслушают. Всякий раз, когда Ренни присутствовала на девичнике, она повторяла ту же историю, которую бабушка рассказывала ей много-много лет назад, когда на щеках Ренни все еще лежал девичий румянец. Держись подальше от поля Эзренов, если не хочешь неприятностей, маленькая мисс, - говорила Ренни, вспоминая слова своей бабушки и как можно точнее подражая ее интонации после того долгого лета и долгих зим, прошедших с ее девичества. Те, что снизу, выползают при свете луны, как черви после проливного дождя. Они ищут детей, которых смогут утащить в свои берлоги и ямы. Смотри, чтобы ты не стала одной из них, иначе станешь похожа на них... будешь ползать по черной земле и питаться мертвыми тварями. Если увидишь, что они смотрят в твое окно в ветреную ночь, не смотри им в глаза, или они заберут тебя с собой, а ты этого не хочешь, ведь так?

Она рассказывала эту историю у Елены дома, и старушки слушали, сжав губы и широко раскрыв глаза. Дети внутри них снова пугались, так же как в далеком детстве. Это были общие страхи. Как только озвучивалась эта история – Елена считала, что единственная причина, по которой она приглашала Ренни, заключалась в том, что она была достаточно глупа, чтобы поднимать эту тему каждый раз, - она была дополнена, додумана, приукрашена и завершена комбинацией дважды рассказанных историй, местных сплетен и небылиц.

Мами практически пускала слюни на каждую ненормальную и ужасную деталь, в то время как Дороти приходилось выходить, чтобы подышать воздухом, потому что ее сердце бешено колотилось, а голова кружилась. Елена знала, что этого следовало ожидать, потому что в свои семьдесят четыре она была такой же чувствительной, как и в четырнадцать.

Где-то в процессе девичника, когда цикл деревенских мифов начинал повторяться, все внимание обращалось к Елене. Мэй настаивала на том, чтобы она поделилась тем, что знала, и Елена с радостью соглашалась.

- Моя бабушка говорила, что это все происходило еще тогда, когда она была девочкой, обычно в течение долгого сухого лета, когда свирепствовали клещи, а луна становилась оранжевой, как тыква, в ясные ночи. Бывало, один из них рождался в нормальной семье, и очень часто мать не переживала роды. Это было кровавое и ужасающее зрелище. Моя бабушка говорила, что видела это один раз, только один раз. Она была там, где не должна была быть, и видела вещи, которые не должна была видеть. Будучи фермерской девчонкой, она не была так наивна, как городские девочки, в отношении процесса родов. Она видела много жеребят, телят и поросят, рожденных до срока, и присутствовала при рождении двух своих сестер. Тайна жизни не является загадкой для девушки, живущей на ферме. Поэтому она заглянула в окно избы, где рождалась одна из этих тварей, и то, что она увидела, заставило ее убежать. Я спросила ее, что она увидела, и она сказала, что то, что вышло из этой бедной женщины, было больше похоже на личинку, чем на человеческое дитя. В те дни такими вещами занималась акушерка, женщина по имени Старнс или Стернс, я уже не помню. Когда рождалось нечто, что было больше ползучей тварью, чем человеком, она уносила его на закате на поле Эзрена и оставляла там. Достаточно скоро его крики выманивали остальных из их нор, словно зов любви и кровь, взывающая к крови.

Еще долго после того, как шериф и Кенни уехали, Елена сидела и размышляла над разными вещами. Хотя она была старой, очень старой, и ее жизнь подходила к концу, ее память была по-прежнему острой, как ее язык. Те чаепития последний раз были пятнадцать лет назад, и она была единственной, кто из них выжил. Мами Ларош умерла в доме престарелых в Эшленде десять лет назад, а Дороти Палекин умерла за три года до этого после инсульта во время сбора малины. Мэй умерла шесть лет назад, когда мирно спала.

Осталась только Елена, постаревшая и усталая, ужасно усталая, проводившая дни, вспоминая утраченное прошлое и лица, давно ставшие призраками. В эти дни ее тело ныло от чего-то ужасного, а сегодня в груди стало очень тесно. Может быть, слишком много волнения, а может, пора просто закрыть глаза.

В любом случае, она смирилась с этим.