Ползущие в ночи

40

Чипни так долго бродил по подземному лабиринту, что не мог понять, где находится.

Существа проникли в гробницу и утащили его вниз, через один проход в другой. Они могли убить его, но, похоже, это не было их основной целью. Как будто они просто хотели оставить его там, целым и невредимым.

Но почему? Какой быть возможный смысл этого?

Каким-то образом он все еще сжимал пистолет, но фонарик светил тускло. Надолго его не хватит. Коридор, в котором он находился, был извилистым, с бесконечными ответвлениями, и, Господи, он ползал кругами, насколько он знал. Ему было трудно вспомнить, где он был и как он оказался там.

Он должен был прорыть путь наружу, но он боялся, что теперь это невозможно.

Это место представляло собой застойную, тесную, непрозрачную оболочку грязи, гниения и чумы. Оно было на его коже, в его волосах, в носу, на языке, текло из его глаз, как грязные слезы.

Но, несмотря на это, он чувствовал легкий слабый ветерок.

Поэтому он продолжал следовать за ним, надеясь, молясь, чтобы он вывел его из этого безумия. Он слышал шорох, писк и щебет, и время от времени его лица касалось кожистое крыло. Летучие мыши. Крысы. Какими безобидными они казались теперь, по сравнению с более ужасными вещами.

Он услышал звук.

Они? Это они? Неужели они выследили его и даже сейчас крадутся, чтобы схватить его? Это они?

Нет, послушай, черт возьми, послушай!

Да, какой-то шум. Как вода. Фактически шум водопада. Все громче и громче. Может, подземная река или водопроводная труба. И, возможно, это выход – или просто путь в адский ад.

Он заковылял быстрее, вокруг его лодыжек плескалась вода. Ветерок стал намного сильнее и, Господи, как сладко он пах. Как чудесно. Он забыл, каково это – чувствовать свежий воздух на своем лице, в легких, ощущать его прохладное дуновение на зубах. Это было действительно радостное событие, но оно только усугубило атрофированную, застойную атмосферу туннельной системы.

Он продолжал двигаться, свежий воздух тянул его, как нить надежды. Может быть, поэтому он так долго не видел ни одного из существ. Свежий воздух и, возможно, солнечный свет были для них опасен, отвратителен. Они избегали его, как испарений из канализации – нечистых, даже тухлых.

Шум воды теперь был очень громким, а туннель все не кончался, и вообще он когда-нибудь закончится? Его ноги двигались быстрее, воздух застревал в легких, его сердце судорожно билось. И фонарик стал хуже светить, стал мерцать, о Боже мой, не сейчас, не сейчас! Он ударил им по ноге, и свет стал ярче и так же быстро потускнел. Он обнаружил, что, если бить им по бедру, на мгновение или два свет становится ярче.

- Черт побери!

А потом проход свернул направо, и впереди оказалось широкое пространство. Воздух был все еще свеж... но он почувствовал запах чего-то несвежего и зловонного, и, не задумываясь, вошел в комнату... и провалился на пятнадцать футов в слизистую вязкую лужу. И там что-то пищало, шуршало, царапалось и цеплялось за него. Он бился, боролся, пытался вытащить себя из бурлящей грязи, и хуже всего был запах. Он окутал его целиком, пополз по его лицу, по рубашке и прямо в ноздри. В руке он все еще держал пистолет, брызги попали на фонарик, и теперь луч замигал и взорвался жизнью.

И тогда он увидел их – крыс.

Он смотрел на них со смертельным осознанием, а они смотрели на него. Их шеренги сжимались в мрачном, зловещем круге, который становился все уже и уже. Огромные, толстые, с жирной шкурой и дрожащими хвостами, со злобно сверкающими глазами. Они скалили пожелтевшие зубы и готовились.

Он начал кричать и не мог остановиться.

Он поднялся на ноги и понял, что упал в скопившуюся лужу, остатков пищи этих существ. Мерзкое, гнилое тушеное мясо из бактерий и грязи. Канализация.

Он начал стрелять и успел сделать, может быть, два выстрела, которые эхом пронеслись в зале, как раскат грома, и крысы пришли в движение. Он не был уверен, атакуют ли они или просто шевелятся от страха, но они были повсюду. Он чувствовал, как их грязные, пушистые тела прижимаются к его ногам, а их зубы кусают его, и как они цепляются за его ноги, но к тому времени он уже бежал, спотыкаясь, потом снова упал в грязь, и маленькие клыки вгрызались в его лицо и руки, и он пинал и отбрасывал их.

Фонарик погас, и на него обрушилась тьма, густая, как угольная пыль.

Он пьяно боролся с крысами, только теперь руководствуясь одним лишь инстинктом, который велел ему бежать, бежать. И он снова почувствовал свежий воздух и выбрался из той ямы, и крысы отступили, и – боже мой – он, вероятно, подхватил бешенство. А потом он пополз по другому проходу на четвереньках и увидел свет. Тусклый и серый, но все же свет.

Несколько его бледных пальцев выступили из расселины в скале впереди, и он нырнул прямо вниз, ударившись о камни и смеясь, когда он порезался и поранился, но будто не заметил этого...

А потом пол под ним исчез, и он падал, падал, кувыркаясь, на звук текущей воды.