Ползущие в ночи

42

Годфри все еще был в сознании, но не полностью, колеблясь в тумане забытья между сном и реальностью. Он стал частью материнского организма, слившись с ней, но его разум, казалось, плыл сквозь нее, осознавая свои мысли и каким-то образом сохраняя своего рода индивидуальность. Быть частью нее было откровением. Ее химия была совершенно чуждой тому, к чему он привык, поэтому он преодолевал пики эйфории и падал в темные бездны. Она внесла изменения, медленно отлучая его от груди и делая его частью чего-то намного большего, чем он сам, наполняя его собой и позволяя ему испытать галлюцинаторное наслаждение от самой себя.

Прелесть этого заключалась в отсутствии ненависти или гнева.

Это были чисто первобытные реакции на огорчения и разочарования и вещи, которые нельзя было контролировать или предвидеть. В материнском организме не было отрицательных эмоций. Для нее это были непрактичные и непонятные вещи. Так что, хотя объединение с ней было болезненным – это была вина самого Годфри, потому что он сопротивлялся – теперь он наслаждался этим.

Он стал новой звездой внутри нее, бушующим облаком заряженной пыли, которое пронеслось по миру, сжигая все на своем пути и воспламеняясь, будучи раскаленным добела, и преодолевая невероятные расстояния в пространстве и времени. Он выдохнул опаляющие грибовидные облака и завизжал цветами. Мир принадлежал ему, и он пожирал его, сея разруху и опустошение и уничтожая суетящиеся человеческие массы обжигающим жаром.

Мир опустел.

В нем ничего не осталось.

Он засеял его собой и наблюдал, как остывающие глиняные останки человечества превращаются в новый, улучшенный вид, растущий на обломках старого, и поднимают шляпки, как грибы, к звездам наверху, купаясь в чистом свете мерцающих драгоценных камней наверху.

И последний разумный клочок мозга в его затылке точно знал одно: он окончательно сошел с ума.