Ползущие в ночи

44

Кенни наткнулся на огромный грот, похожий на большую трубу, сделанную из грибка. Вода была покрыта переливающейся плесенью, которая ярко переливалась оттенками пурпурного и индиго. Это был живой туннель из розового грибка, оранжевых и желтых холмистых наростов и ярко-красных столбиков, которые росли из воды, как глубоководные дымоходы.

Они были повсюду.

И они двигались.

Грибок свисал с потолка и висел прозрачными сетками и тонкими нитями, переливавшимися разными цветами, как оптоволоконные дисплеи. Веревки и тросы соединялись все вместе в замысловатую паутину. Кенни проходил мимо таких вещей, как огромные грибы, шляпки которых были блестящими и рубиново-красными сверху и розовыми, как жевательная резинка, снизу. Луч его фонарика был наполнен разноцветными спорами, которые он вдыхал и которые скапливались в нем, вызывая тошноту и слабость, а затем бодрость и мечтательность.

- Вот оно, - сказал он себе. - Ты достиг эпицентра. Это лоно творения, родильная камера; эпицентр этого огромного грибка, который веками разрастался под землей.

Когда он проходил через поднимающуюся желтую траву, похожую на колючки, мягкую, как подушка, все это не имело для него никакого смысла.

Почему сюда можно так просто прийти?

Почему ему не помешали найти это место?

Почему на него не напали или, по крайней мере, не прогнали из этой чудесной хрупкой экосистемы? Почему ему разрешили бродить здесь вслепую?

Потому что эта штука хочет, чтобы ты был здесь. Она хочет, чтобы ты увидел и почувствовал его истинную природу.

Это казалось нелогичным, но все же имело смысл.

Наросты, которые он видел повсюду в таком диком, богатом, но упорядоченном изобилии, сочились нектаром, который выбрасывал в воздух испарения, которые он вдыхал, и это вызывало у него головокружение. Он чувствовал их на своем лице и в волосах, во рту и в горле. Их вкус был очень похож на вино – сладкий, искрящийся, кислый, его букет приводил в восторг вкусовые рецепторы.

Ты под кайфом. Тебя накачали.

И это, как он полагал, было ключом ко всему, самой основой. Неудивительно, что жители Клавитт-Филдс не могли отказаться от своих злых поступков и богохульств (по мнению их современников). Они были зависимы от психотропных выделений грибка. Они были одурманены этим дерьмом. Несмотря на то, что контакт с подземными грибами физически изуродовал их, сделав их больше похожими на грибок и слизистую плесень, чем на людей, они все же не могли жить без галлюциногенных экстазов.

Это была зависимость.

Это было не что иное, как гребаная зависимость.

В Клавитт-Филдс не было культа ведьм, только кучка обдолбанных прото-хиппи, подсевших на кайф от инопланетного грибка. Включайся, настраивайся, улетай, чувак. Попробуй, детка!

Он хихикнул, представив себе, как этим степенным, аккуратным пуританам сносит крышу. Боже, какое это должно было быть откровение! Какую свободу от цепей и рабства их религии и репрессивной жизни он должен был предложить! Грибок, должно быть, спустился в этом куске звезды (как назвала его Елена Бласден), а затем начал разрастаться в норах под Клавитт-Филдс и там, где теперь был Беллак-роуд. Должно быть, он начал воздействовать на горожан, и его химическому притяжению невозможно было сопротивляться. Однажды попробовав его, уже не сможешь отказаться от этого, даже если это означало, что ты станешь ужасным ползучим мутантом.

Да, именно так и было.

Грибок привел его сюда, потому что хотел показать ему истинную историю этого края.

Кенни на самом деле этого не хотел... но опять же у него действительно не было выбора в этом вопросе. Сознание материнского организма было колоссальной вещью, которая его сокрушила. Он стал приемником.

Он увидел Клавитт-Филдс таким, каким он был в 17 веке.

Он увидел, как появился проповедник Клавитт. Он был своего рода фанатичным фанатиком, исповедующим крайнюю форму пуританской веры. Именно он и его прихожане первоначально начали строить город, но, как кровь взывает к крови, достаточно скоро десятки семей отправились на запад, чтобы присоединиться к ним. Ко времени Войны за независимость в селе проживало несколько сотен человек. Но уже тогда это было плохое место. Ходили слухи о тварях, кричащих в темном лесу, странных звуках, эхом доносившихся из колодца, о котором говорила Елена Бласден. Люди Клавитта не осмеливались выходить на улицу после наступления темноты и обращались к Библии в поисках силы против неизвестного. Сам Клавитт называл эту местность "зараженной, чумной полосой призрачного леса и темных, задумчивых лощин, которые должны быть очищены рукой Господа".

Затем явился Корбен.

У него не было другого имени, и его считали в некотором роде мудрецом, хотя в местных сплетнях ходили слухи, что он был чернокнижником, сбежавшим от репрессий в Европе. Он взял под свой контроль деревню старого немощного Клавитта. Он был образованным человеком, хорошо разбирающимся в травах и народных средствах. Он сразу же начал лечить больных и делать плодородными поля. Он создавал талисманы и амулеты, амулеты на удачу и любовные зелья для убитых горем. И медленно, неумолимо он начал уводить горожан от христианства в какую-то старую, языческую религию. Религия, в которой поклонялись древним божествам в темных долинах, где приносились в жертву животные, чтобы обеспечить урожай, а девушки, украшенные лепестками цветов, участвовали в оргиастических обрядах.

Это были сказки, в которые искренне верили местные жители.

На самом деле Корбен был чем-то вроде Тимоти Лири 17 века, гуру галлюциногенов, которые широко изучал на Востоке. Его лекарства и зелья часто содержали псилоцибин, что вызывало у их потребителей чувство эйфории, удачи и радости... а иногда и беспричинный ужас.

Где-то в этот период кислотный гуру вступил в контакт с материнским организмом и начал активно культивировать ее споры, которые вызывали от легких до экстремальных галлюциногенные эффекты. Это было незадолго до того, как весь город был поглощен ею и стал ее рабом... с радостью.

Клавитт-Филдс становился все более изолированным. Посторонние высказывали множество предположений относительно межродственного скрещивания и вытекающего из этого безумия, физических и умственных отклонений. Вскоре местные жители стали бояться приближаться к Клавитт-Филдс. Они распространяли слухи о колдовстве и сатанизме, черной мессе и человеческих жертвоприношениях. Были упомянуты даже невообразимые акты каннибализма и некрофилии, говорили, что некоторые темные культы поклонялись ужасным богам в залитых луной рощах и приносили в жертву своих первенцев, чтобы утолить аппетиты этих существ. Чужаки были напуганы, и многие видели доказательства колдовства: неурожаи, болезни домашнего скота и неестественные новорожденные среди местных жителей. Но эти вещи были всего лишь результатом контакта с материнским организмом. Все это было не чем иным, как суеверными фантазиями и сказками старых баб.

Жители Клавитт-Филдс были более чем счастливы остаться на своей земле. Они отмежевались от внешнего мира, потому что все они по-своему достигли более высокого сознания через грибок.

Но это вряд ли было приемлемо для городских отцов Троудена, которые наблюдали, как у них на пороге разрастается беззаконие. Трем надежным и благородным людям было поручено совершить паломничество в изгнанную и дьявольскую деревушку Клавитт-Филдс. Жители Троудена какое-то время избегали эти грозные окрестности. В конце концов, это был зловещий городок, населенный ведьмами.

Этими тремя мужчинами были доктор Блэр, мистер Боуден и мистер Пил.

Их миссия не была военной, хотя у них были мушкеты, а Боуден был вооружен парой пистолетов и старой морской саблей, заточенной до смертоносного совершенства. Их миссией было просто предупреждение. Тем не менее, они ожидали неприятностей от самого "гнусного ужаса", как выразился Пил. Об этой проклятой деревне рассказывали самые грязные истории, конечно, о непристойных ритуалах, проводимых в канун Мая и Сретение, и их суждения были более чем туманными.

Близились сумерки, когда они привязали своих лошадей в зарослях в нескольких лигах от деревни – это была идея Боудена, бывшего кавалерийского офицера. И это имело смысл для остальных, поскольку в случае быстрого отступления их кобылы были наготове.

Хотя, очевидно, это было своего рода сельскохозяйственное сообщество, они видели, что поля Клавитт-Филдс заброшены и заросли шиповником, дикими травами, буйными ползучими растениями и нездоровой травой, которая, казалось, дрожала, хотя не было заметного ветра. Раньше говорили, что здесь можно найти великолепные поля гречихи, ржи и индийской кукурузы, но они видели только заросли ежевики и кусты ольхи, и никакого домашнего скота – ни свиней, ни цесарок, ни лошадей с плугами.

Клавитт-Филдс представлял из себя серию зараженных холмов, которые возвышались, тянулись и изгибались, как змеи. Блэру и остальным было трудно поверить в то, что он простоял меньше века, потому что то, что они увидели, было, казалось бы, древним, развращенным восстанием гниющих фахверковых домов и сгруппированных высоких зданий, прячущихся под темными остроконечными крышами. Они выступали из вершины холма и лощины – переполненный раскачивающийся лабиринт, который нависал над кирпичной кладкой улиц – как будто могли рухнуть в любой момент. Позднее Блэр заметил, что этих жутких домов было настолько много, что мрачные окна тех домов, что были наверху, выходили на переполненные крыши тех, что внизу. Если бы кто-то упал с одной из этих высоких, провисших веранд, он бы приземлился на крышу соседа и свалился бы на узкие, вызывающие клаустрофобию улочки.

Кенни слышал в голове голос. Он был ясным и четким, и он знал, что это голос доктора Блэра, который цитировал свой дневник возрастом почти два столетия:

- Как я могу адекватно передать то, что чувствовал, входя в эту покинутую Богом деревню? Под этими корявыми, искривленными деревьями акации и деформированными вязами? Могу ли я сказать, что воздух был свинцовым, даже тяжелым, густым, как творог, и словно окутывал нас? Могу ли я описать вам ту сильную, зловонную вонь сырости и гниения, которая, казалось, явно сочилась из подвалов и желобов? Да, пожалуй, ибо таковое верно. Эти высокие дома злобно ухмылялись, скрывая мрачные тайны, закрытые ставнями и лишенные солнечного света, погруженные в дышащую зловещую полутень, от которой моя кожа покрылась мурашками. Когда мы шли по заброшенным, душным улицам и заросшим сорняками улицам, мы слышали звуки, доносящиеся из-за покоробленных дверных проемов и деревянных дощатых окон. И, Боже, что это были за звуки! Хрипы, фырканье и кряхтение сродни свиньям, копающимся в корыте, но все со странным, безумным, почти человеческим тембром. Мы молча гадали, какие мерзости, какие гадкие гибриды могут издавать такие звуки. Мы чувствовали на себе взгляды и чувствовали ужасный зловонный запах, исходящий из темных дверных проемов. Я никогда не был – даже сейчас – склонен к сверхъестественным гипотезам, но я клянусь, и Бог мне свидетель, что над этим проклятым городом нависла зловещая пелена, ядовитый эфир духовной скверны, который заставлял меня дрожать, заставлял что-то во мне умолять и кричать! Да, если бы не два моих стойких и крепких товарища, я бы сбежал из этого декадентского, адского места и наверняка потерялся бы в этих цепких черных лесах и сумасшедшей зелени.