Вооруженные силы на Юге России

Заводные кони

Воин на коне — это поэма, поэзия войны. Многие помнят, как в крестьянских хатах, на стене, вместе с лубочными картинами висела фотография хозяина во время его пребывания на военной службе. Ловкий местечковый фотограф часто имел заранее заготовленную аляповатую картинку огнедышащего коня, около которого рвались снаряды, а на нем, с палашом в руке, в гусарском доломане, красовался снимавшийся солдат. В прорезанное отверстие помещалось только лицо. Никакого значения не имело, что в действительности хозяин служил кашеваром двухсотого с чем-то пехотного полка, да еще «шишнадцатой» роты. Мог он быть также и санитаром, но огнедышащий конь спасал положение и закреплял за ним славу отважного воина. Это, конечно, лубок. Но вспомним картины французского баталиста Мессонье. Это настоящий гимн коннице, особенно в момент порыва, в атаке. Например, нельзя забыть картину Мессонье, называвшуюся, кажется «Да здравствует император!». На холме стоит Наполеон, а внизу карьером несется французская кавалерия. Приподнявшись в стременах, с поднятыми палашами, полуобернувшись к императору, в своих кирасах, они представляют одну могучую несущуюся живую лавину. Насколько помню, картина изображала атаку французской конницы под Ватерлоо.

В нашу эпоху пулеметов, танков, аэропланов часто говорят, что конница отжила свой век. Но последняя война, особенно на Восточном фронте, показала, что даже крупные кавалерийские соединения, поддержанные достаточным количеством танков, благодаря своей подвижности играли значительную роль в маневренной войне. В русской литературе имеются такие непревзойденные шедевры, как атака кавалергардов под Аустерлицем в «Войне и мире» А. Н. Толстого и описания кавалерийских боев в Первую мировую войну в книгах генерала П. Н. Краснова.

Я сейчас не собираюсь изображать внушительную красоту несущихся с топотом кавалерийских полков, а просто хочу поделиться своими воспоминаниями из времен Гражданской войны на Юге России.

В артиллерию я попал случайно. Еще более случайно, судьбе было угодно, чтобы я оказался в легкогаубичной батарее. Как тысячи других, я пробирался на Дон к Корнилову. В конце 1918 года Добровольческая армия начала занимать Донецкий бассейн. Добравшись до Юзовки, мы с братом явились в вербовочное бюро.

Он, как юнкер Николаевского инженерного училища, был зачислен в броневой дивизион. Я просил зачислить меня в Корниловский ударный пехотный полк. Но полк оказался где-то под Минеральными Водами. Принимавший нас офицер сказал, что, конечно, они могут отправить меня туда, но, так как корниловцы также должны прийти в Донецкий бассейн, мне лучше подождать несколько недель. Ждать мне не хотелось, и я попросил зачислить меня в какую-нибудь часть, находившуюся здесь, чтобы попасть скорее на фронт. Офицер почему-то решил послать меня в артиллерию, сказав, что имеет требование на людей от артиллерийского дивизиона.

Написав препроводительную записку, он направил меня на станцию, где в вагоне находился командовавший артиллерией 3-й пехотной дивизии полковник Мальцев{160}. Полковник, в коричневой черкеске, взглянул на бумажку, на меня, опять на бумажку и изрек:

— Ново-Александрийский ветеринарный институт. Прекрасно. В 3-ю гаубичную батарею. — При этом он сделал отметку на моей бумажке.

— Ново-Александрийский институт не ветеринарный, а сельскохозяйственный и лесной, — попробовал я по-штатски возразить полковнику.

— Это все равно 3-я гаубичная батарея.

Когда я выходил от полковника, то у меня в душе была некоторая обида за свой институт, тем более что в ветеринарный принимали даже окончивших духовную семинарию и без всяких конкурсных экзаменов.

К командиру батареи привел меня писарь-армянин, которого я застал в канцелярии. В комнате, куда мы вошли, было страшно накурено. В волнах густого дыма можно было различить нескольких офицеров, которые сидели на табуретках. Один из них сидел босиком на кровати. Мокрые валенки сушились около чугунной круглой печки. Шла, очевидно, карточная игра. В тот период все разведчики и номера при орудиях были офицеры. Солдаты были только ездовыми. Большую часть нижних чинов составляли кубанские казаки.

Офицер, который рассматривал бумажку с резолюцией полковника Мальцева, что-то соображал, потом обратился по имени к другому, еще раз взглянул на меня и решил:

— Дадим ему заводных коней.

Я первый раз услышал о существовании заводных коней. Знал, что существуют заводные игрушки, но что такое заводные кони?

В дальнейшем выяснилось, что заводные — это запасные кони. Они были получены батареей после того, как была произведена конская мобилизация. Должны были прибыть еще орудия и ящики, и тогда заводные кони перейдут в строй. Вместе со мной поступил в батарею и другой студент-доброволец Одров. Он учился в Харьковском технологическом институте. Не миновали и его заводные кони.

Я не принадлежал к числу городских жителей, видавших лошадей только у извозчиков. Каждое лето мы жили в деревне. Но уход за лошадьми не являлся моей заботой. Работник всегда запрягал, распрягал и кормил лошадей. Мой компаньон Одров еще меньше имел дело с лошадьми, чем я. Теперь представьте себе картину: каждый из нас получает по четыре коня, из которых у меня оказались два жеребца. Кони громадные, пятивершковые, какие годятся в гаубицы. Хотя гаубица и называется легкой, но вес ее 175 пудов. Пьют кони воду как насосы. Утром по нескольку ведер. Застоялись. Проездки устраивались лишь изредка. Конь Васька, конь Мишка, жеребец Трубадур, клички четвертого уж не помню.

Поведешь их на водопой. Сидишь на одном, других в поводу держишь. А тут, как на беду, жеребцы заметят прелестную лошадиную даму, в просторечии именуемую кобылой, и на дыбы. Сдергивают тебя, раба Божьего, как пушинку. Вырвутся, разбегутся — лови. А кубанские казаки надрывают животы от смеха. Они все еще до того, как ходить научились, уже верхом ездили и с конями обращаться умеют.

Сколько мы с Одровым муки приняли от своих коней, и сказать нельзя. Попадешь дневальным на коновязи. Начинают кони между собой грызться, биться. Подходи, усмиряй! А человек свежий, еще и словесности не знает, какую кони в точности понимают. Одров еще больше меня страдал. На коновязи было несколько киргизских коней. Маленькие, мохнатые и злые, как черти. Того и гляди, норовят или укусить, или лягнуть. У Одрова погон с куском шинели вырвали. Хорошо, что до мяса не прокусили.

Месяца два продолжалось это удовольствие. А там началась погрузка коней в железнодорожный состав. Пока кони к погрузке не привыкли, грузить их мука. Дневалишь по эшелону. Вдруг столпотворение. Глухие удары, ржание. Ну и лезь в вагон, наводи порядок. Кони по четыре с каждой стороны, досками заложены. Оказывается, доску перегрызли, сломали и бьются, кусают друг друга. Влез я раз в вагон, а конь громадный гнедой как меня хватит копытом по ноге, так я, через голову перевернувшись, и вылетел из вагона.

Подбежал другой дневальный, кубанский казак.

— Добре, — говорит, — он тебя! Благо, что в вагоне, развернуться, значит, ему не було где. Он тебя как вилами сгреб из вагона, легонько.

Хорошо «легонько», думаю. Кажется, вместо борьбы за Честь России придется смерть принять от своих же коней, не совсем по рецепту Вещего Олега, но все же от коней.

Возвращаясь теперь памятью к этому, давно минувшему времени, нужно все же признать, что от нашего жертвенного порыва и желания отдать свою жизнь за правое дело нашим коням не было ни сытнее, ни теплее, а сноровка в обращении с ними пришла значительно позже. Когда перевели меня в орудие номером, когда попал в тяжелые бои, мне все это казалось отдыхом от моих первых недель с заводными конями.

В дальнейшем я не только привык, но и привязался к коням. Два раза выносил меня мой конь от неминуемой гибели или плена, но это уже в области батальных картин Мессонье, а сейчас я хотел только правдиво поделиться с читателем воспоминаниями и спросить его: а знает ли он, что такое заводные кони?