Вооруженные силы на Юге России

Ольховатка

Был густой туман, в нескольких шагах ничего не видно. Мы вошли в хутор Ольховатка. Эскадроны и батарея остановились на единственной улице хутора. С одной стороны улицы дома, с другой сараи.

Я прицепил повод Гайчула к плетню и вошел в хату. В хате была одна только старуха, которая не ответила ни на мое приветствие, ни на вопросы.

Глухонемая, подумал я.

На столе стояла крынка молока. Я ее взял и стал пить. Снаружи раздался выстрел. Я застыл с крынкой в руке и слушал. Еще несколько выстрелов. Старуха, которая за мной следила, расхохоталась демоническим смехом, смотря на меня с ненавистью. Даже волосы на голове у меня зашевелились от страха. Я бросил крынку на пол и выскочил наружу.

Гайчул встал на дыбы, а с другой стороны плетня человек, едва видимый в тумане, выстрелил. Я сорвал повод с плетня, вскочил в седло и присоединился к батарее, которая уже шла рысью, чтобы выйти из хутора. В нескольких десятках шагов из-за плетня в нас стреляли. Нас наполовину скрывал туман. Ездовой нашего орудия Ранжиев был убит, другой солдат ранен. Чья-то лошадь упала. Батарея не остановилась.

— Я ранен, — сказал капитан Мей, ехавший со мной рядом.

Я подъехал, чтобы его поддержать, но он остался в седле.

Наконец мы вышли из хутора. Стрельба прекратилась. Я спрыгнул на землю и подошел к Мею. Он соскользнул ко мне на руки. Он был мертв, убитый двумя пулями. Эскадроны и батарея спешились и с карабинами в руках и злобой в сердце пошли опять в хутор. Мы не встретили сопротивления, это были лишь жители, которые устроили нам засаду. Парни разбежались, а тех, которых мы поймали, тут же и пристрелили. В хате, где я пил молоко, лежал крестьянин в шапке и стонал. Старуха уверяла, что он болен. Сорвали одеяло, рядом с ним лежала винтовка. Крыши некоторых хат облили керосином из ламп и подожгли. Но мокрая солома не загорелась, а только обгорела.

Некоторое время спустя батарея ночевала на этом самом хуторе. Жители, конечно, нас не узнали и рассказывали нам о зверствах, но о причине умалчивали. Смерть капитана Мея была большой потерей для батареи, он был прекрасный офицер. Для меня же он был примером, часто помогал мне советом.

Я заболел, и доктор отправил меня, юнкера Мокасея-Шибинского и еврея-портного в Мариуполь, в наш обоз второго разряда. Я дал Гайчула поручику Лагутину{185}. Карабин остался у брата.