Аркадий Инин

ЖЕНЩИНА И ЖЕНЩИНЫ

Начну с такого наблюдения: для каждой женщины сама она — «женщина», а все остальные женщины — «бабы».

То есть о себе она говорит, к примеру, так: «Научись наконец обращаться с женщиной!», или так: «Вам не стыдно сидеть, когда женщина стоит?», или так: «Молодой человек, пропустите женщину вперед!».

А вот про других женщин тексты звучат примерно так: «Вчера видела Тюлькина с новой бабой!», или так: «Жуткая баба — наша секретарша!», или так: «Вася, тебе звонит какая-то баба!».

Спектр женщин, окружающих женщину, широк и многообразен: соученицы и сослуживицы, соседки и приятельницы, всякие родственницы и вовсе незнакомки.

Любопытно, что многие женщины в разные периоды жизни успевают побывать в разных, диаметрально противоположных ипостасях: дочь и мать, жена и любовница, невестка и свекровь.

Но еще любопытнее, что взгляды одной и той же женщины, оказавшейся в этих ипостасях, тоже меняются с легкостью необычайной на диаметрально противоположные.

Возьмем тандем: жена и любовница. Женщина-жена всегда права. Она глубоко верит в святость уз Гименея, любовницу своего мужа именует набором уничижительных имен существительных с непременной приставочкой «эта»: эта дрянь, эта тварь, эта гадина… ну и далее по мере фантазии и воспитания.

А та же самая женщина, оказавшись в роли любовницы, убеждена, что узы Гименея — это всего лишь ржавые кандалы, и жену своего любовника тоже именует исключительно с приставочкой «эта»: эта мегера, эта халда, эта клуша… ну и опять же далее по вкусу и образованию.

Конечно, любое сравнение хромает, конечно, случается в жизни и по-иному, а славная певица Алена Апина вообще излагает телефонный диалог жены с любовницей в идиллических тонах: «Не молчи, не молчи, моя соперница, и давай по-бабьи поболтаем…» Но тут уж, как говорится, «разрешите вам позволить не поверить!».

Женщина знает о других женщинах все. И с удовольствием делится своими знаниями с мужчиной. Ему, доверчиво-наивно восхищающемуся чьим-то солнечным загаром и нежной кожей, всезнающая женщина не преминет сообщить про ультрафиолетовую лампу и следы трех подтяжек на шее.

Попробуйте поставить эксперимент, скажите женщине про другую женщину что-нибудь вроде:

— О, какая блондинка!

— Крашеная! — усмехнется женщина.

— А какая улыбка!

— Тридцать два куска пластмассы! — поморщится женщина.

— Но какой прикид, все от Диора!

— С барахолки в Коньково! — уточнит женщина.

Впрочем, этот эксперимент не очень чист, так как в нем болтается мужчина.

Гораздо чище и нагляднее все выглядит, когда женщины встречаются один на один, в смысле — одна на одну:

— Сколько лет, милочка, сколько зим! О, у тебя седина? Прелестно! Что за краска?

— Какая краска, милочка, это уже мои собственные…

— Перестань! В твои годы седина — прелестно! Краска импортная?

— Да нет же, клянусь, это мои волосы!

— Твои?! Милочка, надо срочно покраситься. В твои годы седина — это ужасно!

Про все про это замечательно сказал восхитительный Марк Твен: «Лучшими судьями для женщины могут быть сами женщины». И добавил: «Палачами — тоже».

Совершенно особое и практически неописуемое явление — это молчаливый взгляд одной женщины на другую женщину. Но так как я тысячекратно наблюдал это, рискну все же попытаться описать.

Итак, женщина идет по улице. А навстречу ей идет другая. За несколько шагов на подходе взгляд женщины напрягается, четко фокусируясь на встречной. Затем ее глаза производят мгновенное объемное фотографирование, не упуская ни единой детали фигуры и одежды. Потом в глазах женщины начинается экспресс-анализ увиденного. И, наконец, в них запечатлевается результат анализа: явная зависть, или, наоборот, торжествующее превосходство, или — что гораздо реже — спокойное равнодушие.

Надо ли уточнять, что эта глазоскопия при появлении другой женщины производится не только на улице, но и в театре, в магазине, в транспорте — где угодно.

И уж вовсе не надо уточнять, что описанную процедуру совершает не только взгляд рассматриваемой нами женщины, но и взгляд женщины, встречной по отношению к рассматриваемой.

Все эти мои пространные наблюдения концентрированно изложила польская художница Янина Ипохорская: «Взгляд одной женщины на другую напоминает контроль багажа на таможне».

Наконец, придется сказать и о главном.

До сих пор я иллюстрировал единичный случай — женщина и другая женщина. Но неизбежно приходит пора рассмотреть и случай множественный — женщина и другие женщины. А это уже — женский коллектив, это уже — просто беда, это — катастрофа.

И описать все это я даже не берусь, потому что мое скромное дарование пасует там, где бессилен даже могучий талант.

Скажу лишь одно: если бы Лев Толстой попал в женский коллектив, он бы превратился в Салтыкова-Щедрина.