Аркадий Инин

Глава 2

В городском парке было пустынно и тихо. Ни людей в аллеях, ни голосов, ни шелеста листьев, ни щебета птиц.

Только возник где-то какой-то странный стук-перестук.

Тук! Тук! Тук! Тр-рах! И снова: тук, тук, тук-тук…

Это Алексей Павлович с тремя партнерами играл в домино на поляне за грубо сколоченным дощатым столом. И не одна это была доминошная четверка, а рядом была другая, а дальше еще и еще.

Стук-перестук звучал все громче, нарастал… За столом забивали «козла» пенсионеры. Их было человек сто, а может, и все двести — по обе стороны бесконечного стола.

Стук доминошных костяшек напоминал пулеметные очереди и даже перерастал в гул орудий дальнобойной артиллерии. Но вдруг он оборвался. На месте, где только что сидел Алексей Павлович, восседал козел. Живой, натуральный, с противной седой бородкой. Он грохнул по столу копытом с доминошным дублем шесть-шесть, отвратительно заблеял…

И Алексей Павлович проснулся. Уставился прямо перед собой глазами, расширенными кошмарным видением. Потом робко покосился — не видел ли кто, что он уснул?

Нет, все было в порядке. Сын и внук увлеченно следили за порхающей по экрану фигуристкой в лиловом трико. Дед облегченно выдохнул и тоже уставился на экран.

А Люся в строгом вечернем платье мучилась перед зеркалом сомнениями, по сравнению с которыми гамлетовские сомнения были простеньким кроссвордом: она то набрасывала на шею цепочку, то прикалывала у ворота платья брошь, то опять набрасывала, то вновь прикалывала… И наконец взмолилась:

— Паша! Ты как считаешь, сюда хорошо брошку?

Дело в том, что сегодня Люсю и Пашу ожидала встреча с прекрасным — в город на гастроли нагрянул столичный театр. Паша подсуетился насчет билетов, Люся саморучно сварганила к этому дню вполне миленькое платьице. И вот сейчас она собиралась на выход.

— Паша! — нетерпеливо повторила Люся. — Как сюда брошка — хорошо?

Паша, не отрываясь от телевизора, ответил:

— Брошка — хорошо!

Но Люся, вложившая душу в эпизод классической роли — «жена в трудную минуту обращается за советом к мужу», не удовлетворилась лаконичностью текста партнера.

— А может, лучше цепочку?

— Цепочку — лучше, — с той же готовностью подтвердил Паша.

Он продолжал сидеть лицом к телевизору, спиной к жене, и это спасло ему жизнь: иначе он был бы испепелен взглядом Люси.

На экране лиловую фигуристку сменила бордовая.

Люся огромным усилием воли удержалась от дальнейшего продолжения дискуссии с мужем, решительно и бесповоротно приколола брошь и обратилась к мужчинам:

— Ну как?

Все трое, не оборачиваясь, вскинули над головой большие пальцы.

— Во!

Это было уже слишком. Люся так нажала на кнопку телевизора, что он качнулся на тонких ножках. Фигуристка растаяла на экране.

— Луковы! — воскликнула Люся. — Вы можете хоть раз в жизни оторваться от своего ящика? Можете заметить, что, кроме этих красоток, существует живая женщина? Которая на вас пашет, кормит, поит, одевает…

У нее было еще много чего сказать. И она бы все это высказала. Но мужчины были не лыком шиты.

— Люсь! — прервал ее Паша, преувеличенно широко разводя руками. — Люсь, ты ж просто королева!

— Королева красоты! — подобострастно уточнил Алексей Павлович.

— Мама! — Лешка небрежно кивнул на экран. — Эти мымры тебе в подметки не годятся!

Медовый поток беспардонной лести выплеснулся на Люсю, обволок ее с ног до головы, она завязла в нем по уши и смогла только вздохнуть:

— Подлизы вы, Луковы. Все как один подлизы…

— Мы? Подлизы? — благородно оскорбился Лешка. — Вот так всегда: раз в жизни скажешь правду — так тебе, конечно, не верят!

Паша почуял, что гроза миновала, и завершил операцию:

— Да нет, Люсь, ну честно, без балды, — шикарно!

— Что шикарно? — вяло сопротивлялась Люся. — В пятницу банкет у Мананы, так вот она будет шикарна. Ей Гоги из Брюсселя вечерние брюки привез!

Манана Горгуладзе была ближайшей подругой и многолетней душевной болью Люси. Некто вроде дочери миллионера Вандербильда — извечной соперницы людоедки Эллочки. Нет, конечно, муж Мананы, скромный советский работник госбезопасности, не мог соревноваться по части капитала с заокеанским миллионером. Но все же и он время от времени выезжал за океан по долгу чекистской службы: сопровождал в зарубежных гастролях местный симфонический оркестр. Результатом этих вояжей было обеспечение полного порядка и спокойствия гастролирующих советских артистов, а также обеспечение подруги жизни Мананы продукцией иноземной легкой промышленности. Но главное угнетающее отличие тандема Эллочка-Вандербильд от Люся — Манана заключалось в том, что Эллочка, как известно, соревновалась с Вандербильдихой заочно, созерцая ее умопомрачительные наряды лишь на журнальных картинках, а Люся вынуждена была непосредственно лицезреть выставку достижений зарубежного народного хозяйства, демонстрируемую Мананой на встречах праздников, юбилеях, вернисажах. Вот и снова в пятницу этот банкет, эти вечерние брюки из Брюсселя…

Нет, только Алексей Павлович с его глубоким знанием жизни и тонким пониманием женской души мог спасти ситуацию. И он спас.

— Брюки, конечно, хорошо, — усмехнулся Алексей Павлович. — А куда твоя Манана денет свои ноги?

Что может доставить большую радость женщине, чем неприкрытая правда о ее ближайшей подруге? Ноги у Мананы действительно не были совершенством. Скажем больше, они были весьма несовершенны: у них был недостаток длины, не компенсируемый избытком толщины. Намек Алексея Павловича был бальзамом для израненной костюмным соперничеством души Люси, и она довольно хихикнула.

Алексей Павлович немедленно закрепил успех.

— В общем, выглядишь ты, Людмила, — хоть нынче под венец!

— Спасибо, но уж второй раз я такой глупости не сделала бы. А вот вы, папа, если надумали, пожалуйста!

— Что я надумал? — не понял Алексей Павлович.

— Жениться. Вы ведь сами при народе объявили.

Нет, все-таки женщины — народ неблагодарный. Или, как минимум, неразумный. Он ей — бальзам на душу, а она ему в ответ — соль на рану!

Паша попытался выправить положение.

— Люсь, — засмеялся он, — что, батя глупей тебя? Он же не камикадзе: сегодня — в загс, а завтра — на пенсию!

Нет, и сын оказался не деликатней невестки. Ничего себе, выручил! Алексей Павлович крутнул головой и встал.

— Чтоб ты знал, Паша, камикадзе — это самоубийца. А я, Паша, еще только жить собираюсь!

И вышел из комнаты.

Все озадаченно глядели ему вслед.

— Ну, папа, у тебя и юмор! — возмущенно сказал Лешка.

И выбежал за дедом.

Он догнал его уже на улице. Алексей Павлович шагал так размашисто, что Лешка еле поспевал за ним.

— Дед! Ну постой, дед… Ты куда?

— За пивом, — не останавливаясь, сообщил Алексей Павлович.

— Нет, ну правда, куда? Ну постой… Ты обиделся?

— Я? На что?

— Ну что они сказали, что ты вроде старый…

— А чего ж на правду обижаться? Все верно: они молодые, ты — вовсе юный, а я — уже старый.

— Да какой ты старый? Академик Зелинский в восемьдесят лет женился и еще ребенка родил!

— Кто-кто? — дед наконец остановился.

— Зелинский, академик, который изобрел противогаз. Нам химик рассказывал, когда углекислоту проходили. Вот это, говорит, ученый! Мало того, что — противогаз, так еще и женился, и родил… Вот это, говорит, сила духа!

— Чего? A-а, ну да, сила… духа…

Дед замолчал, предпочитая не развивать эту деликатную тему.

А внук снова принялся его жарко убеждать:

— Нет, ты правда не расстраивайся! Они же не хотели тебя обидеть, просто все неожиданно…

— Что неожиданно?

— Ну что ты жениться решил.

Алексей Павлович даже застонал:

— О-о! Да кто решил? Кто жениться? Да я… я ж еще даже противогаз не изобрел!

Он усмехнулся и пошагал дальше. Но Лешка не отставал, следовал за ним вприпрыжку, успокаивая:

— Ну и ладно, ну и не решил, ну и не надо… Но только, дед, ты сейчас куда? Куда ты идешь, а?

— Да за пивом я иду, за пивом! — Дед для убедительности выхватил из кармана авоську и потряс ею. — Пиво чешское в «Поплавок» завезли, понимаешь?

А тем временем Люся заканчивала сборы в театр. Сделав окончательный выбор, она отцепила брошку и все же набросила цепочку, сунула в сумку носовой платок, захлопнула сумку, снова отщелкнула замок, добавила в сумку помаду и флакончик духов, поправила у зеркала отбившийся от общей прически локон… И все это — молча, нервно, наэлектризованно.

Паша смирно наблюдал в сторонке. И наконец попытался снять электричество, накалявшее воздух.

— Люсь, ну не дергайся… Ты, как всегда, все преувеличиваешь…

Она словно ждала этой реплики и обрадованно парировала ее:

— Нет, Луков, это ты, как всегда, все преуменьшаешь! Папа ничего не делает необдуманно. И все эти разговорчики, намеки — жених, невеста, под венец — все это не случайно!

— Допустим. Так давай прямо потолкуем с батей, все выясним…

— И он нам так же прямо все расскажет? Что я, папу не знаю? — Люся напряженно думала. — Нет, тут нужен подход… — Она вдруг просияла: — Семен Ильич, вот кто нужен!