Триллион долларов. В погоне за мечтой

36

Маккейн бушевал среди гор документов, лежащих на полу его офиса. Это было уже невыносимо. Но после того, как несколько дней назад наконец доставили стальной шкаф, который, под его присмотром, конечно же, был установлен и привинчен к полу, ему уже и не нужно было это выносить. Стопочку за стопочкой перекладывали, сортировали, помещали в ящик, папку, присваивали регистрационный номер и технический паспорт, все аккуратно, можно найти в любой момент, взять в любой момент. В углу стоял шредер, но работы у него было мало: Маккейн не любил уничтожать документы. Слишком часто возникала необходимость посмотреть подробности даже завершенных проектов и дел: для того чтобы поучиться на собственных ошибках, либо для того чтобы задокументировать изменение текущих данных.

Шкаф был чудовищем, но настолько искусно вписанным в интерьер, оббитым древесиной орешника, что почти не бросался в глаза. Маккейн предпочел бы палисандр, но это не годилось для директора концерна, на стягах которого написана забота об окружающей среде. Нужно следить за подобными вещами. Он уже давал интервью в этом офисе, даже журналистам различных телекомпаний, и шкафы из тропической древесины смотрелись бы нехорошо. Несмотря на то, что в его глазах это было типичным примером недальновидного подхода к решению проблем с окружающей средой, без учета всех связей. По его мнению, самым действенным способом борьбы с выжиганием тропических лесов является возможность выгодно продавать растущие в них деревья вместо того, чтобы сжигать их. Но он не питал надежд относительно того, что удастся втолковать это кому-нибудь из журналистов, не говоря уже об общественности.

Он то и дело выглядывал за двери, но в приемной еще царили утренняя тишина и покой.

– Неужели я единственный идиот, который пытается прикладывать усилия к чему-то в этом мире? – проворчал он однажды, закрывая за собой дверь.

Это была трудная работа. Каждая папка предназначалась для одного дела, для завоевательного похода, для вторжения. И не все эти проекты были успешны, наоборот. Становилось все труднее и труднее. Биржевые ориентировки росли как безумные, у каких-то смехотворных предприятий внезапно оказывалась биржевая стоимость в несколько миллиардов: у каких-то Интернет-фирм, в буквальном смысле слова состоявших из ничего – имени, офиса, пары вшивых компьютеров, – и за все время своего существования не получивших ни единого цента прибыли. Ну ладно, он все равно не хотел их иметь, но на то, чтобы разобраться с ними, требовалось время. Непосильно. И что самое горькое: он сам в значительной степени приложил к этому руку, со всеми биржевыми маневрами, которые проводила в прошлом фирма «Фонтанелли энтерпрайзис». Поглощения фирм, оплаченные напечатанными на ровном месте акциями, так сказать, воздухом. Теперь все возвращалось.

Наконец, когда часы показывали без десяти семь, первая секретарша неохотно явилась на работу.

– Кофе! – зарычал он, обращаясь к ней, еще прежде, чем она успела снять пальто. – Целый чайник!

А Джон Фонтанелли был в Италии, еще у Вакки. Только бы они не нажужжали ему что-нибудь опять. Он чувствовал сильное желание швырнуть чем-нибудь в стену, когда он думал о том, как можно было повлиять на все, каких страшных вещей можно было избежать, если бы он мог начать пользоваться состоянием Фонтанелли двадцать лет назад. Слишком поздно! Он вынужден был думать об этом слишком часто, слишком часто приходить к такому выводу. Слишком медленно! Все, за что он брался, что приводил в движение, гнал вперед, – все двигалось слишком медленно, сколько бы он ни пытался, ни угрожал и ни разговаривал.

Он посмотрел на карту мира, висевшую за его столом, на которую были нанесены все филиалы, предприятия, капиталовложения, кооперации и дочерние предприятия, их монополии и рынки, степень их влияния. Это была беспримерная империя, но она по-прежнему была еще слишком мала и слишком слаба, чтобы остановить ход вещей. И было неясно, как все это должно измениться. Они начали слишком поздно и слишком медленно двигались вперед.

В дверь постучали. Кофе. Он принял его и потребовал соединить его с профессором Коллинзом. Поднялся, попивая кофе из чайника, уставился в окно и стал ждать.

На двадцать лет раньше – и можно было бы предотвратить схождение лавин. Все, что они сейчас пытались сделать, – это остановить их. Безнадежно.

Телефон. Коллинз, заспанный голос.

– Мне нужны результаты, – потребовал Маккейн. – Я приеду к вам, только скажите когда.

– В следующую пятницу? – предложил профессор. – До тех пор…

– Согласен. В пятницу в пять я буду у вас, – произнес Маккейн и положил трубку.

– Знаешь, от чего мне немного неловко? – спросил Джон.

– От того, что ты вел себя так безудержно? Что ты ревел, словно обезумевший от похоти бык?

– Я?

– Не знаю. Может быть, и я.

– Нет, мне неловко, что я забыл о Марко и Крисе. Они, наверное, целую ночь в машине просидели. Они подумают неизвестно что.

– Ах, вот как. Твои телохранители. – Урсула закрыла лицо подушкой. – До этого момента мне успешно удавалось не вспоминать о жизни, которую ты ведешь.

– Сначала эта женщина исследует мое происхождение до неслыханных подробностей, а потом такое.

– Не смейся. Для меня это серьезная проблема.

– А для меня разве нет? Но тогда у меня был выбор между «слишком мало денег» и «слишком много денег». А каково это – «слишком мало денег», я уже знал.

– А что бы они сделали, кстати, если бы ты отказался принять наследство?

– До сих пор я об этом не задумывался. Хм. Наверняка было бы интересно увидеть их лица, да?

– Точно. С фотоаппаратом ты бы… Эй, это что еще такое?

– Угадай.

– Итак, если Якоб Фуггер действительно был импотентом, мне нужно еще раз обдумать свою теорию…

Когда они проснулись во второй раз, был почти полдень.

– Пожалуй, нам действительно стоит начать вставать, – сонно пробормотал Джон, перекатился поближе к Урсуле и страстно поцеловал ее.

В какой-то момент она высвободилась и, с трудом переводя дух, пробормотала:

– Боже мой, меня еще никогда так не целовали. На миг я готова была поклясться, что подо мной дрожит пол.

Польщенный Джон улыбнулся.

– Наверное, это отложенный спрос, который… – Он умолк. – Ой, shit, похоже, пол действительно дрожит.

Они вместе с недоумением наблюдали, как чашка, стоявшая на краю стола, упала и разбилась о каменный пол.

За ночным землетрясением в Умбрии наутро, в 11:41 и в 11:45, последовали два новых подземных толчка, среди прочего стерших с карты мира горные деревушки Чези, Коллекурти и Серравилле. Об этом они узнали на обратном пути в загородное имение Вакки от телохранителей, слушавших двенадцатичасовые новости по радио. От них же они узнали о том, что ночью умер padrone: мирно, во сне.

В доме царила атмосфера смешанной грусти и облегчения. Жители деревни, пришедшие отдать дань уважения умершему, говорили, что Кристофоро Вакки был старым человеком, прожившим богатую событиями жизнь, и заслужил отдых. Джованна готовила и угощала всех, кто приходил. Грегорио Вакки организовывал похороны, в то время как его старший брат Альберто потерянно стоял в саду и то и дело теребил себя за бороду. «Теперь я – старший из Вакки», – говорил он тем, кто обращался к нему, делая большие глаза. Скоро его станут называть padrone.

Им показалось неподходящим в этой ситуации, в этой обстановке говорить о своей только что родившейся влюбленности. Вечером каждый пошел в свою комнату, а как только в доме все стихло, сидящие в темноте и молчании телохранители услышали скрип открываемой двери и быструю поступь босых ног по коридору. Как только закрылась вторая дверь, они деликатно и бесшумно перешли на другие места, достаточно далеко, чтобы не слышать, что происходит в той комнате, но достаточно близко, чтобы прибежать на помощь, если раздастся крик.

– Что мы будем делать с нами? – спросила Урсула в одну из таких ночей. – Когда все закончится, я имею в виду.

– Я заберу тебя в свой замок, – сонно пробормотал Джон, – оберну тебя в шелк и парчу, увешаю драгоценностями, потом мы поженимся и нарожаем кучу детей.

– Здорово. Именно такой я всегда и представляла свою жизнь. – Это прозвучало достаточно саркастично, чтобы заставить Джона проснуться.

– А почему ты спрашиваешь? Я имею в виду, что мы ведь все равно останемся вместе, это же ясно.

– Я не уверена, что это сработает.

Он сел.

– Эй! Только не говори теперь, что я для тебя просто приключение.

– Разве я для тебя что-то другое?

– Ты?.. Что-что? – Он провел рукой по волосам. – Ты – женщина всей моей жизни. Я вообще-то думал, что у меня это на лбу написано.

– Я видела у Джованны один из этих журналов. Ты был на титульной странице, рука об руку с Патрисией де Бирс. Отпуск на Филиппинах. Ты ей тоже говорил что-то подобное?

– Нет, постой. О, проклятье! Это было не так. Я…

– Тебе не нужно оправдываться. Все в порядке. Ты богатый и известный мужчина, женщины слетаются к тебе…

– Ко мне? Ты о чем? Может быть, к моему кошельку.

– Я ведь не жалуюсь. Хорошее приключение. Но тебе нет нужды меня обманывать. Вот и все, что я хотела этим сказать.

Он покачал головой.

– Я тебя не обманываю. У меня ничего не было с Патрисией де Бирс, честно. И я… Я люблю тебя. Давай поженимся. Пожалуйста.

– Мне нужно подумать, – ответила она, повернулась на другой бок, спрятав под собой подушку. – Кроме того, предложения так не делаются. Их делают в ресторане, во время романтического ужина и с розой в руке.

В понедельник они поехали во Флоренцию за покупками, потому что ни у кого из них не было ничего подходящего для похорон. Поскольку Джон даже не имел при себе денег, он первым делом отправился в роскошный главный офис «Банко Фонтанелли», и только когда он заметил шокированный взгляд, которым Урсула обвела похожий на церковный неф холл, полный золота, лепнины и мрамора, ему стало жарко от осознания того, что, возможно, это было не самой лучшей идеей. Потом менеджер едва не рухнула в обморок от благоговения, несколько раз воскликнув «Синьор Фонтанелли!» – настолько громко, что почти все обернулись к ней, и все никак не могла успокоиться. Отвести его к директору? Или позвать директора? Джон поднял руки, успокаивая ее, попытался объяснить ей, что ему просто нужны наличные.

– Сколько денег нам нужно? – спросил он Урсулу, когда женщина наконец поняла его и повела к кассе.

Урсула смотрела только на высоченные мраморные колонны, огромные, в золотых рамах картины эпохи Возрождения, висящие на стенах, большой, по-современному раскрашенный купол.

– Это все принадлежит тебе, – в недоумении прошептала она. – Или нет? Оно ведь принадлежит тебе?

Джон проследил за ее взглядом. Маккейн полагал, что главная резиденция «Банко Фонтанелли» должна выглядеть так, как будто кто-то купил собор Святого Петра и перестроил в здание банка. Его вид даже на него почти производил впечатление.

– Боюсь, что да.

Она с трудом вырвалась из оцепенения, покачала головой, словно пытаясь сбросить с себя чувство скованности.