Незримые

Глава 41

Окно в комнате Ингрид выходило на море и острова. Баррёй казался темнее остальных, возможно, потому что травы на нем было больше, чем валунов и скал. Она видела Баррёй каждый вечер, желала ему доброй ночи и снова видела утром, иногда отчетливо, порой – будто парящую тень, но сейчас была осень, и в темноте ничего не разглядеть.

Ингрид встала, приготовила еду, погасила лампы, поиграла с детьми, зажгла лампы, поиграла с детьми, искупала Феликса, пришел его черед, они все поужинали, она уложила Сюсанну, а следом и Феликса, про мать он ни разу не спросил, но ходил по дому и хлестал хворостиной мебель, хворостину Ингрид отняла, чем вызвала дикие крики.

Следующей ночью она вообще не спала. И тем не менее в шесть утра встала, приготовила завтрак на троих, в одиночестве поела, в компании двух пустых тарелок дождалась, когда пробьют часы, разбудила детей, накормила их, одела и отправилась в деревню. Шел дождь, Ингрид хотелось пойти куда-нибудь и спросить, как поступить.

Вот только у кого?

Она дошла до пасторского дома, но окна еще были темными. Они вернулись домой, поиграли и поели, она помыла посуду, зажгла лампы и подтянула гири на часах, благодарение Господу, купать сегодня никого было не надо.

В эту ночь она спала, как убитая.

Но проснулась от тишины. И оттого, что плачет. Ингрид открыла окно, услышала море и снова заснула, утром проснулась, спустилась на кухню и накрыла завтрак на двоих детей и троих взрослых, из которых осталась одна, дождалась, когда за окнами посветлеет, разбудила детей и заставила Феликса одеться, а когда он завопил, наградила его оплеухой. Взяв на руки Сюсанну, она спустилась вниз, а полуодетый Феликс хлюпал носом сзади. Ингрид помогла ему надеть все, чего не хватало, и сказала, что если тебе семь лет, а ты не умеешь одеваться, то позор тебе. Феликс выскочил за дверь в одних носках, но Ингрид догнала его, затащила обратно и усадила за стол. После еды она помогла ему тепло одеться, одела Сюсанну, спустилась с обоими детьми на пристань и стала ждать парохода.

В легкой метели пароход причалил к пристани, на берег выгрузили товары, на борт погрузили молоко и рыбу, и теплоход отчалил.

И что бы означали все эти взгляды украдкой?

Ингрид опять прошлась по деревне в надежде, что кто-нибудь обратит на них внимание. Но никто не остановился и ни о чем не спросил, и никто, видя, как она гуляет с двумя детьми из богатой семьи, не похвалил ее. Они вернулись домой, Ингрид зажгла лампы и приготовила еду и выкупала Сюсанну, потом сидела разговаривала с ней безо всякого ответа, пока Сюсанна не заснула. Про мать она тоже не вспоминала.

На следующий день пароход опять пришел.

И ушел.

Ингрид с детьми гуляли по деревне. Внимания на них никто не обращал. Маргот из лавки сказала, что родители, ясное дело, вернутся, правда, еще она добавила, что не надо бы Ингрид брать все товары, которые она уже положила на прилавок, – кто за них заплатит-то?

Ингрид посмотрела на нее пустым взглядом.

Поговаривали, что фактория перейдет к новым владельцам, но…

Еще одна ночь без сна. На следующее утро владельцы не появились – ни новые, ни старые, Ингрид сложила свой маленький чемоданчик и снова вместе с детьми пошла на пристань, где встретила и проводила теплоход.

Но к этой же пристани причалила и «молочная» шхуна, перестроенное рыболовное судно отцовского школьного друга Паулуса.

Со шхуны выгрузили пустые бидоны, и Ингрид, держа Феликса за руку и подхватив Сюсанну, прошла по трапу на борт и попросила взять их с собой. Паулус выглянул из рубки и сказал, что об этом и речи быть не может. Ингрид с чемоданчиком вернулась на берег, посадила Сюсанну в колясочку и накрыла одеяльцами, а сама уселась на землю, зажав коляску коленями. Феликс уселся рядом. Паулус вышел на палубу и повторил: он не может взять их на борт. Для этого требуется разрешение от родителей, да и погода плохая, возможно, на Баррёе вообще пристать не получится. Ингрид не отвечала. Неподвижно сидя на земле, она плакала. Феликс молчал.