Незримые

Глава 44

На всем длиннющем побережье не случалось еще смерти нелепее. Хансу Мартинсену Баррёю едва исполнилось пятьдесят, он был как медведь. Пастор Малмберге сыпал такими словами, как кара Господня, и мучения, и еще всякими морскими выражениями, он не забывал, в каких местах служит Господу, и его страх перед морем никуда не делся. Есть ли в мире что-нибудь ужаснее волн, думал он, когда сквозь пургу в полном изнеможении добрался наконец до Баррёя и, окинув затуманившимся взглядом островитян, увидел Марию, которая сложила руки на коленях и будто онемела. И Ингрид была такая же.

А этот Ларс – он почему так смотрит?

Барбру стояла, повернувшись к священнику спиной, не глядя на него, и кричала на младшую девочку, жизнь здесь пошла кувырком, и Юханнесу Малберге пришлось самостоятельно принимать все решения, везти покойника в церковь и брать на себя подготовку к похоронам.

В день похорон, когда непогода опять неистовствовала, Адольф из Малвики и Томас со Стангхолмена доставили родных усопшего к церкви, на самую обстоятельную за всю пасторскую службу церемонию погребения, после которой священник, наконец, пожал всем руки и пробормотал привычные соболезнования. Он пообещал время от времени заглядывать к ним, и о детях тоже позаботится. На это Мария, заговорив впервые за все эти дни, спросила, не собирается ли он забрать у них детей.

На следующее утро после похорон Ларс проснулся, затопил печь, снял висевшие под потолком на кухне ящики, разбудил Ингрид и сказал, чтобы она сварила кофе для Марии и Барбру. Вставать Ингрид не хотелось.

Ларс сказал, что выбора у нее нет.

И было в его взгляде что-то непривычное.

Весь оставшийся день они с Феликсом лежали на спине под полом – набили мхом короб со шлангом и заколотили его. Затем они замуровали дыру в фундаменте. Для Ларса со школой было покончено, это было ясно всем, у кого имеются глаза. Взяв инструменты, он сел в плоскодонку и поплыл на Молтхолмен, где вбил в прибрежный валун железную скобу. Помогавший ему Феликс – он прикрывал отверстие тряпкой, чтобы каменная крошка не разлеталась в стороны, когда Ларс орудовал молотком, – спросил, что это будет.

Ларс ответил – узнаешь попозже.

Они вернулись на Баррёй, взяли в сарае на пристани пять сетей, захватили таль и грузило и опять поплыли на Молтхолмен, приделали таль, прицепили грузило и снова отправились на Баррёй, где тоже вбили скобу. Поставив в ряд пять сетей, они перегородили пролив и передвинули сети чуть дальше, чтобы они стояли прямо посредине. Увидев их в окно, Барбру вышла на улицу и спросила, что они такое затеяли. Ларс ответил, что теперь можно будет рыбачить, сидя на берегу, и в непогоду тоже, через пролив проходит и треска, и сайда, и камбала, а летом и лосось ловится. Еще он перегородит проливы между Баррёем и Йесёей и Баррёем и ближайшим Скарвхолменом. Всего у них пятнадцать сетей.

Барбру покачала головой.

Ларс сказал, что Ханс собирался так сделать в старости, когда не сможет управляться с лодкой. Вернувшись в дом, Барбру рассказала Марии, что удумали эти двое. Мария не откликнулась – они с Ингрид сидели, уткнувшись в вязанье и будто бы передразнивая друг дружку. Барбру занялась стряпней. Сюсанна научилась стоять возле стола и грызла столешницу. Но никто над ней не смеялся. Она падала, снова поднималась, кусала столешницу и стояла. Ингрид плакала и вязала, пока в дом не вошел Ларс и не сказал ей, чтобы доплыла с ним до Йесёи, пролив там чересчур широкий, погода плохая, а Феликс слишком маленький.

Вбежавший следом за ним Феликс завопил, что никакой он не маленький.

Они отправились втроем, вбили скобу на северной оконечности Йесёи по одной на обоих Скарвхолменах и в последнем проливе тоже поставили сети. Вечерело. Они пошли в новый лодочный сарай, порезали соленую рыбу, набрали в погребе картошки и вернулись в дом. Барбру сказала, что они как раз вовремя.

– Сюсанна стоит, – сказала она и стала мыть картошку, пока все остальные наблюдали за Сюсанной. Ларс перевел взгляд на Марию – та будто спала с открытыми глазами. Ларс сказал, что у них на Баррёе теперь всем впервые хватает стульев.

– Нет, не всем, – сказала Мария.

Это были ее единственные слова за весь день.

На следующий день она не произнесла ни слова.

Ларс, Ингрид и Феликс выбрали сети, сложили треску и сайду в ящики, разделали на пристани рыбу, треску связали и развесили на вешалах, а у сайды – она попалась крупная – вырезали филе и отнесли в дом. Барбру перетерла филе, наделала из рыбьего фарша котлет, пожарила их и сварила картошку с морковью. Сюсанна научилась делать три шага и лишь потом падала. Так шли дни. Мария ничего не говорила. Ингрид спала вместе с ней в южной зале, Феликс с Ларсом – в северной, Сюсанна – у Барбру. Комната Ингрид пустовала. Там никто не жил.

Когда прошло десять дней, Ларс спросил у Марии, есть ли у них деньги, потому что им надо за продуктами. Мария не ответила. Услышав его вопрос, Ингрид отвела Ларса в южную залу, показала сбережения, которые лежали в отдельном ящичке у матери в сундуке, и сказала, что перед Рождеством еще заплатит молокозавод; денег было мало. Ларс сказал, чтобы Ингрид сплавала с ним в лавку, за продуктами к Рождеству, и повторил, что Феликса с собой не возьмет.

– Это с чего?

– Его укачивает.

– Так тебя тоже.

Ларс сказал, что сам он давно уже привык и что Феликс в лодке набивает себе шишки, а на руках у него царапины, которые от соли и мороза не затягиваются. Ингрид ответила, что должна сама посмотреть. Они спустились в кухню и спросили у Марии, чего им купить в лавке. Мария не ответила. Теперь от нее пахло. Ингрид решила, что заставит ее помыться, зная при этом, что ничего не добьется. Она спросила Барбру, что им купить. Барбру перечислила продукты: морковь, сахар… Ларс записал на листе из старого отрывного календаря – лист оказался за четверг – и сунул его в карман. Потом они услышали гудок и пошли встречать «молочную» шхуну.

Они заменили пустые бидоны на полные. Но на палубе оказался еще и сундук, который Ингрид узнала, едва Паулус, обвязав сундук веревками, принялся спускать на берег. В нем лежали вещи Сесение.

Ингрид отвела в сторону Паулуса и сказала:

– Мама у нас мается.

– Это почему?

– Думаю, у нее с нервами неладно.

Паулус скинул второй трос и помог им донести сундук до дома, где поставил его в кухне на скамейку и завел разговор с Марией, однако та не отвечала и, похоже, вообще не замечала его. Паулус огляделся. Ларс с Феликсом пялились на него: глаза покрасневшие, на физиономиях потеки соли, мокрые волосы отросшие и спутанные. Паулус спросил, спят ли они вообще. Ларс ответил, что да, чуть-чуть спят. Сюсанна, пошатываясь, стояла возле печки. Одной рукой она ухватилась за подол Барбру, а другую сунула в рот. Барбру стояла, повернувшись ко всем спиной, будто бы тоже не поняла, кто к ним пришел, шкипер с «молочной» шхуны прежде ни разу в дом не заходил. Но потом она выкрикнула, глядя в стену, что ничего они не спят, они все время в море, и это ужасно, потому что они непременно потонут.

Паулус попросил Ингрид проводить его до шхуны, ему надо ей кое-что передать. Ингрид вышла с ним, и он сказал, что с Марией дела плохи, он предупредит, кого полагается, и им пришлют кого-нибудь в помощь.

Паулус поднялся на борт и вынес какое-то письмо. Вглядевшись Ингрид в лицо, он поинтересовался, спит ли она. Ингрид оторвалась от письма и посмотрела на него. Паулус покачал головой, отшвартовался и велел не пускать парнишек в море – не хватало им сейчас еще на воду выходить. Барбру дело говорит, – сказал он.

Ингрид сказала: ладно.

Паулус снова поднялся на борт и дал задний ход. Дул сильный ветер.

Дома, на кухне, они открыли сундук Сесение. В нем лежал сервиз с надписью «Königzelt» и «Made in Poland», посуда была завернута в газету, которую Ингрид, будучи в услужении у Томмесенов, не читала.

Доставая по одному предмету, они ставили его на стол, а бумагу откладывали отдельно. Всего было двенадцать больших плоских тарелок с позолоченной каймой и цветочным орнаментом, двенадцать больших глубоких тарелок, двенадцать тарелок поменьше, двенадцать чайных блюдец и двенадцать вазочек. Единственное, чего было не двенадцать, это чашек – их оказалось всего одиннадцать, причем одна без ручки. Еще там было два соусника, и два горшка с крышкой, для картофеля, и четыре огромных блюда – два круглых и два овальных, и два разных размеров молочника, и сахарница с крышкой, и кофейник с крышкой, и толстый круглый горшок непонятно для чего, но такой же красивый, как и все остальное. Барбру сказала, что в него можно наливать похлебку, что это вроде промежуточного звена между кастрюлей и тарелками. На дне сундука обнаружился зеленый бархатный мешочек с золотым шнурком, а в нем – двадцать четыре маленькие серебряные ложечки, совсем черные. Барбру освободила место в чулане, Ларс с Феликсом оттащили сундук наверх, в северную залу, а Ингрид сварила палтуса, добавив в воду несколько капель уксуса и два лавровых листика, как научила ее Сесение. Они ели с новых тарелок, добавляя сметану. Одну тарелку Сюсанна разбила. Тогда Барбру принесла из чулана новую и сказала, что если Сюсанна и эту разобьет, то ей зададут трепку. После еды Ингрид обработала Феликсу раны и велела несколько дней их не мочить. Феликс вопросительно посмотрел на Ларса.