Триллион долларов. В погоне за мечтой

– Действительно странно, – сказал он затем и перевел: – «Сегодня говорил с отцом. Возможно, это выход». Интересно, что он имел в виду?

– До сих пор я думала, что он был внебрачным ребенком и его отец неизвестен, – произнесла Урсула.

– Он говорит так в своем завещании.

– В котором он также утверждает, что оставил состояние, а не долги. – Урсула покачала головой. – Я все подсчитала. Все годы, все флорины и цехины, марки и пфенниги. Хаос царит невероятный, но он все записывал правильно. Если он когда и откладывал деньги, то только от сделок, которые не указаны в книгах.

Padrone осторожно перевернул древние шелестящие страницы.

– Когда сделана эта запись?

– В марте 1522 года. – Она сверилась со своими заметками, заглянув в толстый блокнот, исписанный колонками чисел. – Тогда у него было почти пятьсот флоринов долга, и он затягивал их возврат, пока вскоре некий Дж. не дал ему взаймы двести флоринов. Он многого добился плутовством, великий учредитель.

Вакки закрыл книгу, отложил ее в сторону.

– И как вы себе это объясняете?

Урсула помассировала подбородок.

– Пока никак. Я знаю только, что мне нужно в Рим. Я должна найти остальные документы Джакомо Фонтанелли.

– Которые могут быть бог знает где.

– Их перемещали в этом столетии. Наверняка существуют записи, протоколы, что-то, что поможет мне найти их.

– Вы считаете себя способной на это?

– Да.

Она входила в состав комитета, который после окончания просоветского режима должен был решить судьбу учителей, профессоров и других государственных служащих. Свой талант находить документы она обнаружила в архивах распущенной службы госбезопасности и иногда боялась самой себя, когда находила документы, уличавшие кого-то в работе на «штази», несмотря на то что они были спрятаны или неправильно отсортированы. Шестое чувство. Да, она верила, что сможет.

– Хорошо, – произнес padrone. – Мы все устроим. Знаю я кое-кого, кому можно позвонить, чтобы перед вами открылись кое-какие двери…

Разбудивший его стюард сделал это не для того, чтобы напомнить ему об обеде, а чтобы передать ему телефон. Звонил Маккейн, и он сказал:

– Принцесса Диана мертва.

Джон сел, поднес трубку к другому уху и скривился, прогоняя чувство глухой сонливости.

– Что-что?

– Бывшая супруга наследника британского трона. Сегодня ночью в Париже она врезалась на своей машине в опору моста.

– Что? – Влажная жара давила на затылок. – Как так?

– Похоже, они пытались сбежать от своры фотографов, преследовавших их на мотоциклах. Они были вчетвером: она, ее парень, водитель и телохранитель. Последний еще жив, но непонятно, выживет ли. Трагедия, да.

– Вот как. – Наконец зрение снова сфокусировалось. Он вспомнил, как его зовут. Наверное, ему следовало испытывать какое-то огорчение, сочувствие, но внутри не было ничего. – А зачем вы мне это рассказываете? Я должен приехать на похороны, что ли?

– Нет, все не настолько далеко зашло. Я рассказываю вам об этом, поскольку это означает, что внимание общественности привлекли другие и, должен признать, более интересные события, чем ваш роман с мисс де Бирс.

– Ах, вот как. – Может быть, он должен обидеться? – Значит, мне пора возвращаться?

Маккейн закашлялся.

– Да уж, похоже, вы ждете не дождетесь, когда это можно будет сделать. Неужели прекраснейшая женщина в мире настолько ужасна?

– Ну, уже терпимо.

– С тех пор, как вы уложили ее в постель, я полагаю. Нет, я собирался попросить вас остаться, несмотря ни на что. Сначала мне хотелось бы проследить за тем, продержится ли интенсивность сообщений на нужном уровне. Тут как раз намечается что-то вроде продолжительного публицистического оргазма, но даже похороны принцессы когда-нибудь закончатся, и тогда… Еще две недели. Если не придется больше ничего инсценировать.

Джон посмотрел на свои босые ноги, пошевелил пальцами, моргая, устремил взгляд на бесконечное голубое небо. Он совершенно не мог себе представить возвращение обратно в офис.

– Ну ладно. Мне все равно.

«Надеюсь, это прозвучало достаточно самоотверженно», – подумал он, когда по окончании телефонного разговора удовлетворенно вздохнул и опустился обратно на шезлонг. И, прежде чем снова уснуть, он подумал: «Кто мог знать, что фотографы могут быть настолько опасны…»

Маккейн положил трубку на рычаг, лоб его покрылся сеточкой тревожных морщин. Было пять часов утра, он просидел в офисе всю ночь. Напротив него стояли три телевизора, настроенных на три новостных канала: Си-эн-эн, «Нью» и «Скай-ньюс». На четвертом мониторе постоянно крутились новости в виде текста: служба новостей Рейтер. За окном постепенно просыпался Лондон.

– Фостер, – произнес он в темноту.

Человек, подошедший к его столу, был стройным и высоким, и больше вы почти ничего о нем не смогли бы сказать, если бы встретили его где-то на улице. У него были глаза цвета обсидиана, тонкие усы, но глаза его легко меняли цвет, а усы легко сбривались, если не были накладными.

– Принцесса – не единственная женщина, которая вчера умерла в Париже, – произнес Маккейн, вынул тонкую папку из стопки и пододвинул к нему.

Фостер молча прочел, просмотрел фотографии.

– Константина Вольпе. Что с ней могло случиться?

– Это не проблема. Проблему зовут Марвин Коупленд. Он хочет быть рок-музыкантом, и, к несчастью, он друг мистера Фонтанелли из прежней жизни. – Маккейн откинулся в кресле, провел обеими руками по волосам. – По справедливости он сейчас сидел бы не в парижской следственной тюрьме, а в настоящей итальянской кутузке. Мистер Фонтанелли допустил ошибку, освободив его. Если бы он не сделал этого, Константина Вольпе сейчас не стала бы не знаю какой по счету умершей от передозировки героина во французской статистике потребления наркотиков.

Фостер протянул папку обратно. Он прочел ее, она ему больше не понадобится.

– И что же вы хотите, чтобы я сделал?

Маккейн, вздохнув, снова поднял глаза.

– В аэропорту стоит самолет, готовый взлететь, он отвезет вас в Париж. Как только начнет работу французское правосудие, я хочу, чтобы вы были там. Вытащите Коупленда – под залог, под что хотите, главное, увезите его из страны.

– Куда?

– В Канаду. Там есть частная клиника, где хорошо работают и не задают вопросов, пока им исправно платят по счетам. – Он открыл ящик, достал оттуда карточку. – Вот адрес. – Еще одна карточка. – По этому номеру телефона вы свяжетесь с человеком, который уже давно работает на меня в США. Он сможет помочь вам на месте.

Фостер пристально изучил обе карточки в слабом свете настольной лампы и тоже вернул их обратно.

– Как его зовут?

– Как его зовут, да, – задумался Маккейн. – Скажем, его зовут Рон Батлер. – Он открыл другой ящик, достал из него стальную шкатулку для денег, извлек из нее толстый конверт. – Здесь сто тысяч фунтов. Все, что было в сейфе. Если вам понадобится больше для залога, позвоните мне. Позвоните мне в любом случае, как только Коупленд будет у вас. В клинику я уже сообщил, жду лишь окончательного подтверждения; их руководство работает только днем.

– Alright. – Фостер взял конверт, не глядя, спрятал в карман. – Клиника… Это надежное решение?

– Коупленд – друг мистера Фонтанелли, помните об этом.

– Я помню об этом.

– В остальном же могу вас успокоить. Клиника расположена в никому не известном месте в Квебеке, и тамошние люди умеют следить за пациентами. У них статистика побегов лучше, чем в Алькатрасе. Оттуда выходят только абсолютно чистыми – а иногда даже вообще не выходят. – Маккейн потер покрасневшие глаза. – Пока оплачиваются счета. А они будут оплачиваться.

Фостер кивнул. Не мелькнула ли улыбка? Наверное, это просто обман зрения, отблеск света, заливающего город.

Маккейн потянулся, тяжело опустил руку на стопку документов.

– На данный момент это все. Как будто мало мне этих жалоб профсоюзов, объявлений и проблем с балансом, еще приходится возиться с идиотом, который тянет за собой на дно всех, кто с ним соприкасается. Омерзительно. Идите, Фостер, и прошу вас, избавьте меня от этой проблемы.

– Как всегда, мистер Маккейн, – коротко кивнул тот и снова отступил в сумерки, казалось, слившись с ними. Но вдруг остановился в дверях. – Это происшествие… Если бы про него пронюхали СМИ, мистеру Фонтанелли было бы неприятно, верно?

Маккейн мрачно посмотрел на него.

– Верно.

– С этой точки зрения смерть принцессы нам на руку.

– Да, – только и сказал Маккейн.

Они снова шли на юг, прямо в царство тысячи островов, мимо скалистых берегов, песчаных склонов, низко нависающих над водой пальм, везде, где радар обнаруживал фарватер. Патрисия и Бенигно ныряли, как только яхта «ПРОРОЧЕСТВО» бросала якорь, восхищенно рассказывали о роскошных ярких кораллах, морских анемонах и стайках рыб, когда встречались с Джоном за столом. При этом ему казалось, что в их общении появилась некая доверительность, заставившая его задуматься о том, не завела ли Патрисия роман с молодым привлекательным посланником правительства. С другой стороны, его это не касается; пусть делают, что хотят.

Наконец ему стало скучно спать целыми днями, и он позволил убедить себя попробовать понырять. Он некоторое время упражнялся с дыхательной трубкой под присмотром инструктора, понаблюдал, как те двое дружно исчезают в загадочных лазурных глубинах, осмотрел корпус «ПРОРОЧЕСТВА» и заскучал. Пока яхта скользила по кристально-чистому морю, Джон учился правильно дышать с помощью дыхательного прибора, как надевать неопреновый костюм, запоминал самые важные жесты. Наконец они снова бросили якорь неподалеку от довольно большого и, очевидно, населенного острова, напротив скалы, за которой словно по заказу начиналась сверкающая коралловая бухта; узкий песчаный пляж ее был усеян выброшенной на берег древесиной.

– Этот остров – вы знаете, как он называется? – обратился Джон к посланнику.

Тот возился со своим костюмом.

– Панглаван, – произнес он, подняв на него быстрый взгляд, с мимолетной, несколько кривоватой улыбкой на губах. Джон уже успел научиться понимать его; это означало, что Бенигно не знал ответа или, по крайней мере, знал неточно.

В принципе, какая разница? После прощальных напутствий инструктора Джон, как и все остальные, надел маску, поправил дыхательный прибор и отправился вниз, в лазурное море, к чудесам нетронутой природы.

Сначала его окружал только хаос пляшущих пузырьков воздуха, бутылка с кислородом, казалось, собралась отвалиться, и ему потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться. А когда он наконец смог оглядеться по сторонам, то увидел только пустыню.

Все здесь было мертво. Горстка маленьких пестрых тропических рыбок мелькнула над серым морским дном, словно торопясь убраться отсюда. Когда Джон подплыл ближе, они поспешно спрятались в темных дырах отмершего кораллового рифа. Джон коснулся чего-то, похожего на камень, и он раскрошился под его пальцами. Он поднял голову. К нему приближалась Патрисия, ее длинные волосы развевались, словно у русалки, и в ее глазах он прочел ту же самую подавленность, которую испытывал сам.