Триллион долларов. В погоне за мечтой

– Мы вернемся сегодня вечером. Бенигно, прошу вас.

Пока Патрисия ворчала, посланник перегнулся через поручни и заговорил с рыбаками. Тот, что с веслом, приземистый мужчина с испещренным шрамами лицом, говорил, очевидно, от имени обоих; второй, у которого, как заметил Джон, на каждой руке не хватало пальцев, что заставляло предположить, что он не первый день возится с динамитом, хоть и был заметно старше, но казался мягче и слабее.

– Они настроены довольно недоброжелательно, – сказал Бенигно. – Спрашивают, что нам нужно в деревне. Они думают, что мы хотим причинить вред их семьям.

– Скажите им, что им нечего бояться. Мы не станем на них доносить.

Бенигно откашлялся.

– Если позволите дать вам совет… Дайте им немного денег. Пять долларов или десять, здесь это целое состояние. Тогда они вам поверят.

Джон похлопал себя по неопреновому костюму. Конечно, денег у него с собой не было. Если подумать, с тех пор, как он стал богатым, он практически перестал носить с собой наличность.

– У кого-нибудь есть десять долларов? – спросил он, обводя всех взглядом. – Марко, может быть, у вас есть? Я вам верну.

– С процентами? – усмехнулся Марко, обшаривая карманы брюк. Действительно, там обнаружилась десятидолларовая банкнота, и телохранитель протянул ее Джону. – Теперь вы мне должны.

– Спасибо.

Он передал банкноту Бенигно, который, в свою очередь, протянул ее рыбакам. Последовали долгие переговоры, глаза у гребца засветились, он посмотрел на сидящих в большой моторной лодке и взял десять долларов.

– Итак, его зовут Педро, а второго – Франциско, – наконец сообщил Бенигно. – И они отведут нас в свою деревню.

Деревня стояла очень близко к воде, словно лес за ней постепенно подталкивал ее к морю. Маленькие серые хижины со стенами из плетеной соломы и крышами из потрепанных пальмовых листьев теснились почти вплотную друг к другу, некоторые из них были построены на сваях над водой или в кронах мангровых деревьев, росших прямо из воды. На веревках висели блеклые тряпки, в которых только со второго взгляда угадывались футболки, рубашки, шорты, равно как не сразу замечались и перегородки из картона, гофрированной стали и пластика, стоявшие за хижинами и между ними. Стайки детей, по большей части полуголых, сбежались к берегу, когда большая белоснежная моторная лодка остановилась возле их полуразрушенного причала, словно предмет из другого мира.

– Не прикасайтесь к их головам, – негромко произнес Бенигно, – даже к детям. Это считается невежливым.

Но это им и не грозило, поскольку большинство детей держались на почтительном расстоянии и только хихикали, глядя на их облегающие тела и поскрипывающие при каждом шаге неопреновые костюмы. С таким эскортом они последовали за обоими рыбаками, даже Патрисия, которая упрямо твердила, что ее нога не ступит на эту землю, вплоть до того момента, пока лодка не остановилась. В ней остался только Крис.

Еще на причале им встретился мужчина, вместо правой руки у которого был ржавый крюк; они пожали ему левую руку. Перед одной из хижин на стуле сидел мужчина, от ноги которого осталось только бедро; на нем стояла коричневая бутылка, и он мрачно смотрел на них. Гости увидели нескольких безногих молодых людей, ходивших на самодельных костылях. Другой мужчина лишился руки, а когда их провожатые заметили, насколько их это трогает, то показали им хижину, где жил мужчина, у которого не было ни рук, ни ног; он лежал в свисавшем с потолка гамаке. Они что-то сказали на своем языке и от души расхохотались; смеялся даже мужчина в гамаке – резким беззубым смехом.

– Что они сказали? – спросил Джон.

– Что с тех пор, как с ним случилось несчастье, он произвел на свет двоих детей, – смущенно пояснил Бенигно.

Патрисия отвернулась.

– Кажется, меня сейчас стошнит, – произнесла она.

Происходящее напоминало наркотическое опьянение, прогулку в другой мир, адский кошмар. Это была не рыбацкая деревня, это был театр военных действий. Ее жители производили впечатление живущих на фронте, где на каждом шагу попадаются мины, и, тем не менее, сражались они, похоже, только за выживание.

Они добрались до хижины Педро. Его жена, хрупкая женщина с большими умными глазами, низко поклонилась, а затем муж грубым голосом послал ее за угощением для гостей. Она исчезла и вернулась с опущенной головой, держа в руках коричневую бутылку без этикетки, откуда пахло алкоголем, и миску холодного риса с кусками рыбы в нем. Тем временем Педро продемонстрировал им своих семерых детей, четверо из них – сыновья, каждого представил по имени. А затем недвусмысленным жестом пригласил их присесть и поговорить.

– У меня есть с собой еще немного денег, – прошептал Марко. – Если будет уместно отблагодарить их за гостеприимство. Я имею в виду, что мы ведь съедим их недельный запас.

– Потом, – так же шепотом ответил ему Бенигно.

Франциско, относительно которого было все еще непонятно, какое отношение он имеет к Педро и его семье, остался с ними, и постепенно к ним присоединялись другие жители деревни, чтобы рассмотреть чужаков, – хотя вряд ли кто-то отваживался смотреть непосредственно на них, не считая самых маленьких, – и чтобы вставить в разговор свои пять копеек.

– Они говорят, что приходится выезжать все дальше и дальше, поскольку рядом с побережьем почти ничего не ловится, – перевел Бенигно их слова и с горечью добавил: – Неудивительно, они ведь все разрушили. Сами себя заперли.

С того места, где сидел Джон, он видел часть пляжа и старого оборванного мужчину на нем, который, похоже, ничего не слышал о происходящем: он забрасывал и вытягивал довольно мелкозернистую, судя по блеску, сеть из прибрежных вод, демонстрируя ангельское терпение, в одном и том же месте.

– Они вообще знают, что творят со своим динамитом? – спросил Джон. – Почему это запрещено?

Бенигно спросил, собравшиеся рыбаки ответили, а потом заговорил Бенигно, очевидно, объясняя причины запрета, о которых они, судя по выражению немого удивления на их лицах, никогда прежде не слышали. Что коралловый риф – родина для миллионов живых существ, и многие из них являются кормом для рыб, которых приманивают стаями. Что динамит разрушает все это. Что попытками увеличить улов они уничтожили свои рыболовецкие угодья, занимаясь сотворением подводной пустыни, которая не оставит средств к существованию уже их детям.

Джон снова посмотрел на старика на пляже и вспомнил, что когда-то однажды, сто лет назад, сидел в офисе и читал обо всем этом в книге. Тогда все казалось таким очевидным, причем сохранение коралловых рифов представлялось ему скорее делом вторичным. А здесь была реальность. Для этих людей сохранение коралловых рифов – вопрос жизни и смерти. Здесь все переставало быть простым, очевидным и чудесным.

– Они не знали, – ошеломленно сообщил Бенигно. – Они думали, что рыбная ловля с динамитом запрещена потому, что это опасно для рыбаков. – Он покачал головой. – И до конца они до сих пор не поняли…

Патрисия де Бирс зажала в пальцах кончики своих волос и принялась их рассматривать.

– Почему они вообще начали применять динамит? Я имею в виду, что старый добрый метод срабатывал на протяжении столетий, ведь так?

– Хороший вопрос, – кивнул Джон.

Бенигно передал вопрос. Первыми ответили более пожилые люди, разразившись длинными мелодичными рассказами, остальные утвердительно кивали, слушая их. Но посланник перевел все сказанное одним простым предложением:

– Уловов не хватало.

– А почему?

– Их стало слишком много.

– И им пришлось искать способ добывать больше рыбы, что было невозможно при помощи старых методов. – Джон понимающе кивнул. Итак, вот корень всех проблем: рост населения. Он огляделся по сторонам, посмотрел на детей. – А они не думали о том, чтобы вместо этого рожать меньше наследников?

Бенигно замялся, покачал головой.

– Об этом мне даже спрашивать не нужно. Подобные вещи запрещены.

– Что? – резко спросила Патрисия. – Предохранение от беременности?

– Это противоречит закону. И Божьей воле.

– А давать ребенку, больному воспалением легких, пенициллин – это тоже противно Божьей воле?

Он смущенно развел руками.

– Не мне судить об этом. Это дело Церкви. А я руководствуюсь тем, что говорят священники.

– Ты руководствуешься, вот как. – Она посмотрела на него с едкой обиженной улыбкой, наклонилась к нему и негромко сказала: – Хочу загадать тебе загадку. Я принимаю таблетки, да или нет? Угадай.

Бенигно смотрел на нее широко раскрытыми глазами, и Джону вдруг показалось, что у них был роман, который, впрочем, только что закончился.

Позже, возвращаясь к лодке, они встретили того старика с мелкозернистой сетью. За те два часа, что они там пробыли, он набрал горсть мальков – рыбок длиной один-два сантиметра.

Джон указал на них и попросил Бенигно:

– Узнайте у него, понимает ли он, что эти мальки уже никогда не вырастут в больших рыб, способных размножаться. Понимает ли он, что уничтожает последний шанс поймать здесь что-то через пару лет.

Бенигно сдержанно кивнул и сделал то, о чем его просили. Старик, на котором были только рваные красные спортивные брюки, посмотрел на них близорукими глазами, печально улыбнулся и что-то ответил. А потом прошел мимо них и на ходу слегка коснулся руки Джона.

Джон удивленно посмотрел ему вслед.

– Что он сказал?

– Он сказал, – перевел Бенигно, – зачем, мол, мне ждать, пока вырастут мальки, если до тех пор я умру от голода?

Было уже настолько поздно, что наконец-то подуло нечто вроде прохладного бриза. Они, как обычно, хорошо поужинали – с угрызениями совести, но хорошим аппетитом, а двое телохранителей помоложе выехали на лодке за костюмами, оставленными Джоном и Патрисией.

Большая яхта слегка покачивалась на волнах. Если прислушаться, стоя у поручней, можно было различить, как работают под водой стабилизаторы. Облака, похожие на струи дыма, закрывали часть звезд; и даже казалось, будто вдыхаешь дым.

Патрисия сидела в салоне, погрузившись в себя, и читала письма. Бенигно Татад сидел на носу и задумчиво глядел на воду. Джон совершил обход, поговорил со стюардом и поваром, с машинистами и капитаном Бруссаром, нашел, что все в полном порядке, и, наконец, удалился в свою каюту.

Именно эта комната казалась ему наименее жилой, напоминавшей скорее чересчур заставленный мебелью номер в отеле, чем дом, но сегодня вечером он был рад тому, что может закрыться здесь. Он рухнул в одно из кресел, некоторое время пытался просверлить взглядом воздух, а затем взял телефон, чтобы позвонить Маккейну.

– Окружающую среду на самом деле разрушает бедность, – сказал он, поведав о том, что пережил и узнал в течение дня. – Не рост населения, не нехватка образования – бедность. У того, кто голодает, нет выбора, оставить ли животное, которое он может убить, в живых только потому, что этот вид может вымереть. Потому что есть ему нужно сейчас. Он должен выжить, и это значит – или дерево, или он. Бедность – это когда ты прижат спиной к стене. Когда стоишь спиной к стене, нельзя считаться ни с другими людьми, ни с природой. Бедность – вот ключ ко всем проблемам.