Время для жизни

С его приходом небольшой коллектив (в котором раньше отношения были более-менее дружелюбными), стали потрясать склоки, появились откуда-то (и главное — зачем?) любимчики, которые — «вот — умеют же работать», а остальные — балласт. Играть в эти игры Сергей (как, впрочем, и Игорь, и Марат) не хотел.

Хуже всего было то, что с приходом этого «рукамиводителя» те немногие, полезные для остального общества, разных предприятий и учреждений, оставшиеся функции, были свернуты. Прекратились выезды-семинары для работников сельских администраций, предприятий, практическая помощь по обучению, фактически сошли на нет бесплатные консультации для населения. Но вот — Планы! Отчеты! Справки! стали насущным приоритетом.

Вот и сегодня Крупко, приехав вчера с областного совещания, с утра, затеял муторное и долгоиграющее совещание ни о чем, потом прервался на обед, а после него стал по очереди «выдергивать» служащих к себе в кабинет, для проведения каких-то «наставлений» (мля… «по борьбе за живучесть»!). В общем, настроение было испорчено напрочь, и питие пива было отменено на неопределенный срок.

«Уйти, блин… лучше снова таксовать, чем выслушивать такого до***еба! Хотя там тоже не сахар — вполне можно не сдержаться и отмудохать какого-нибудь наглого шпаненка (угу… или они тебя, если их будет двое-трое)».

«Так… спокойно, спокойно… бля… сердце закололо… вот ведь, надо же было… вспомнить этого мудака Крупко…».

Сергей сбавил и так небыстрый шаг, пытаясь успокоиться и расслабиться…

«Так… думаем о чем-нибудь приятном…».

Но о приятном почему-то не думалось. Вспомнилась дура-коллега Любовь Валентиновна (незамужняя бездетная мадам старше-среднего возраста), которая как-то на предновогодних посиделках (угу… корпоратив, мля…с салатом оливье и винегретом… ну до чего же нашим сейчас нравится называть любое событие по-модному, по-иностранному), послушав, о чем говорят в сторонке Сергей, Игорь и Марат, возопила: «Вы что — националисты?! Как так можно?!». А всего-то обсуждали новый случай-конфликт в Москве между русскими и «москвичами» — выходцами с Северного Кавказа, а также возможности-необходимости покупки «резиноплюя», ТТХ различных «ган**нострелов». И ведь отошли же в сторону, чтобы не мешать женщинам плясать под Сердючку, и говорили довольно тихо — ну на кой хрен она слушала? А потом еще и вопила? Сергей тогда вполне вежливо, повернувшись к коллеге, предложил: «А Вы, Любовь Валентиновна, посмотрите значение слова «национализм» в Большом Английском словаре! Уверяю Вас — никакой негативной информации там не найдете». А эта… потом месяц не разговаривала и даже не здоровалась.

Да и хрен с ней.

«Так… черт… продуктовый прошел. Жена же просила что-то купить на вечер. А что? Не помню. Ладно, вернемся, пройдем вдоль стеллажей и полок — глядишь и вспомнится».

Так что выходило по всем статьям — если «итожить то, что прожил» — в середнячках Серега, по меркам этого городка. Не нищий, но и не зажиточный, и уж тем более — не богатый. Жизнь не удалась? Да хрен его знает, вроде бы все в норме.

И вот еще — «середнячок» — понятие тоже относительное. Если середняк в любом селе (по деревням по работе Сергей поездил-посмотрел, как люди живут — это же тихий ужас!), это одно, то середнячок здесь в райцентре — это уже другое. В областном центре — уже вообще другая категория измерения. А про середнячка-москвича… у-у-у-у-у… так этот москвич для нашего середнячка-селянина вполне себе олигарх! Типа Ромы Абрамовича!

Вот — улыбнуло — вспомнилось, как в бытность Ромы главчукчей, показывали про него агитку — типа построил то, и открыл в Анадыре се, и выплаты делает, и детям, и чукчам помогает. Потом кадр — спрашивают чуть живого от выпитого аборигена — как Вы относитесь к Губернатору Абрамовичу? Задумчивый абориген попытался встать прямо, икнул, задумался и — выдал: «Абрамович?! …ик… Он для нас, как Битлз!!!». Вот так — Рома Битлз.

Хотя стоит признать, что почему-то вот Рома у Елизарова ни ненависти, ни неприязни не вызывал. Горбачев, Ельцин, Чубайс — те да, только маты и скрежет зубовный при одном упоминании. А Рома — нет.

Помнил Сергей, как в середине 90-х не выплачивалась зарплата бюджетникам по полгода, как питались только тем, что смогли собрать с собственного огорода. А детей в школу как собрать (дочь тогда в начальной школе училась)? А хоть какую-то одежонку для себя купить? Ур-р-р-роды, мать их!

Вспомнилось как к ним, в райцентр, тогда приезжал какой-то агитатор каких-то выборов. И как Елизаров и его коллеги (менты), стояли в оцеплении в зале ДК на выступлении этого агитатора.

Из зала тогда кто-то спросил, как жить без зарплаты, которую уже восемь месяцев не платят. Этот «хомяк» с улыбкой заявил, что можно пойти в предприниматели, открыть свое дело, стать «средним классом».

И тут Серегу прорвало (до этого он старался не вслушиваться в то, что «плетет» с трибуны этот мудак) — развернувшись из оцепления к трибуне, он, еле сдерживая возмущение и крик, громко спросил: «Если все пойдут в предприниматели, кто будет лечить людей, учить детей, защищать страну, тебя охранять здесь, с-с-сука?!».

Зал и мудак замерли. Благо, мужики из оцепления, быстро сообразили, что может начаться и вытолкали Серегу в коридор из зала, а там вывели чуть не бегом, подталкивая в спину, из ДК и, матерясь, отправили домой: «Иди на хрен! Выпей стакан водки и успокойся!» (угу… где б тогда было еще денег взять на водку…).

Сергей, вспоминал, что тогда он ждал разборок, увольнения. Но обошлось… Начальник ГОВД в то время был из старых. Николаич (царство ему небесное, выйдя на пенсию в конце 90-х, умер через полгода) вызвал на следующий день к себе в кабинет, отматерил всяко, революционером обозвал, но, выгоняя из кабинета, уже успокоившись, сказал: «Не боись, не уволят! Своих не отдаем». Через некоторое время зачитали на планерке приказ о вынесении выговора и тем ограничились.

«Мда… ну вот почему все таки кажется, что люди раньше были лучше? Или только мне тогда встречались хорошие (по крайней мере — больше хороших!), а сейчас — больше плохих? Странно… Наверное и правда старость подбирается — гундю и гундю… Хотя какая еще старость — 47»?

Хм… а может прав Марат, когда, как-то в разговоре, под пивко, обсуждая историю и нынешнюю ситуацию в стране, на вопрос Игоря — а было ли на Руси время, когда было жить хорошо, ответил, что, по его мнению, такого времени — ну более или менее продолжительного — хотя бы на жизнь одного поколения, не было. Были отдельные периоды в 20–30 лет, но не более. Тогда они перебирали долго, и, отчаявшись, Сергей, ляпнул, что он, при возможности, хотел бы жить в период, эдак с 20 по 85 год ХХ века. «А потом и помереть, чтобы не видеть Меченого и последующего блядства». Игорь хмыкнул:

«А про войну забыл? Вряд ли бы ты выжил…».

«Да и хрен с ним… Тогда хоть знал бы, за что помирать!»

«И все-таки ты, Сергей Николаевич, сталинист!» — подкалывал Игорь.

Сергей задумался — а может и впрямь он сталинист (хотя себя таковым никогда не считал). Да нет, вряд ли… Не впадая в грех обливания грязью всей Советской истории (а уж Сталина пнуть — это же самый цимес!), тем ни менее, он всегда признавал, что то время было крайне сложным, противоречивым (в истории, по крайней мере, и ее осмыслении с точки зрения поколения рубежа ХХ-ХХI века). Вряд ли оно было комфортным. Хотя — опять же — а что, комфортное проживание — в конце концов, предел мечтаний для нормального человека? Чем мы тогда лучше свиньи в теплом хлеву у полного корыта? Где оно, точнее — когда оно — лучшее время для жизни в истории России?

Учась в военно-морском училище, Сергей взялся читать (по совету своей очередной подружки) «Архипелаг Гулаг». Не осилил. Какой-то набор сплетен, лагерных баек, нескончаемых повторов, что это время было кошмарно, ужасно, и что нормальному человеку было не выжить. Но ведь народ как-то жил? И даже успешно размножался.

Увидевший в руках у Сергея журнал с «Архипелагом», капитан третьего ранга Паламарчук (немногословный, уважаемый курсантами за строгость, но справедливость, курсовой офицер), взял, полистал, хмыкнул: «Чего ты читаешь это дерьмо? Вон Бондарева или Бакланова, или Быкова возьми почитай — те тоже в то время жили, но «Архипелагов» не писали!».

Потом был вал антисталинской истерии. Печатались книги, исследования, проводились телепередачи. Договорились до 60 млн. расстрелянных. Сергей помнил, как охренел, услышав с экрана эту цифру. Затем где-то увидел, что население страны было тогда 170 млн. «Это что ж — выходит — каждого третьего расстреляли? Бред ведь!»

И с усилением антисоветской и антисталинской пропаганды, он все больше и больше сомневался в правдивости приводимых цифр, «фактов», «воспоминаний». Тем более (так уж совпало), чем больше шел «накат» на СССР и Сталина, тем хуже становилась ситуация в стране, тем хуже жили люди внутри нее. «Как-то это связано?».

Сергей в разное время разговаривал с разными людьми про те годы, про репрессии. Выходило уж вовсе что-то странное — создавалось впечатление, что эти люди жили в разных СССР!

Память, наверное, так «играет» — кто-то помнит только плохое (где-то его крепко обидели), другие говорили, как тогда дружно жили, вместе работали и отдыхали. «Это как же можно дружно жить, работать и отдыхать, если каждый день кого-то из коллектива или семьи, «садят» или расстреливают? Опять бред?».

Мать рассказывала, что в день, когда сообщили о смерти Сталина, в их маленьком заводском клубе был траурный митинг. Народу было битком. И мать рассказывала, что все плакали — мужики, бабы, начальство, простые работяги. Сергей помнил смерть Брежнева, Андропова, Черненко — но не помнил, чтобы видел кого-то плачущим в те дни. В день смерти Ельцина видел матерящихся и плюющихся — «туда ему и дорога». Значит, была разница в этих правителях страны — Сталине и всех остальных?

Но, с другой стороны, он встречал родных и близких людей, которые были расстреляны в 30-е годы, чувствовал в разговорах их застарелую боль. Как все это сопоставить, расставить акценты, понять, что происходило, кто прав, кто — не прав?

С продуктами угадал ровно наполовину. Жена поворчала, что памяти совсем нет.

После ужина Елизаров полистал каналы ТВ — в основном Рыбалку-Охоту.

С весны до осени хорошо с приятелем Петром на рыбалку съездить, или на охоту, в сезон! Сама дичь или рыба Сергея не сильно прельщали — «с голоду не пухну»! Это Петруха-маньяк — тому волю дай — рыбачить будет до посинения, и по лесам-лугам бегать за зверем, высунув язык.

Елизарову нравилось, приехав в лес, поставить стан, посидеть тихо с удочкой, или в скрадке с ружьем, или побродить по полям, лугам — не торопясь, и — хрен на ту дичь.

Отдыхать, поглядывая по сторонам, бездумно. Проблемы, заботы уходили в сторону. Потом — сварить уху или супишко из какой-нить утки, похлебать; попить чайку с дымком; поболтать у костра до утренней зорьки, потом поспать в палатке и — отдохнул!!! — домой возвращаешься с сожалением, отрывая себя от леса, покоя, предчувствуя новый ворох забот и нервотрепки.

Жаль, что такие выезды случаются тоже не часто — раз в месяц, вряд ли чаще. Еще Елизаров любил поковыряться в огороде. Сейчас своего нет, так у тещи с тестем. Не торопясь, с перекурами, но основательно.