Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Осадок от странной встречи оставался с Андреем до конца дней. В ходе съёмок на Готланде Юзефсон и Нюквист будут время от времени навещать своего друга Бергмана на Форё, Тарковский же его так и не посетит. Более того, сын актёра Людвиг Юзефсон вспоминает: как-то Ингмар позвал его отца в гости. Казалось, съёмки «Жертвоприношения» в тот день уже закончились, и Эрланд мог ехать спокойно. Но стоило ему добраться до особняка режиссёра и сесть пить чай со свежеиспечёнными булочками, как позвонила ассистентка Тарковского и сказала, что Андрей срочно требует вернуться на площадку, потому что какую-то сцену нужно снять по-другому. Буквально с булочкой в руке Юзефсон отправился в обратный путь, но когда он приехал в Нерсхольмен, оказалась, что переснимать ничего не нужно. Просто Тарковский с Бергманом, гоняя артиста, хотели друг другу что-то доказать.

Хронологию работы над «Жертвоприношением» и связанных с этим событий восстановить нетрудно, сопоставляя дневники режиссёра и Лейлы Александер-Гарретт. Последний лёг в основу её книги.

17 сентября Тарковскому приснился сон, в котором голос его жены говорил: «Андрей, у нас не хватает времени!» Он очень испугался. 19-го делали пробы плёнки с обработкой, чтобы не возникло никаких технических проблем, как на «Сталкере». 24-го прошло важнейшее совещание с Нюквистом, на котором решали, будет ли фильм чёрно-белым или цветным. Именно тогда возникла идея компромисса — не монохромной, но изрядно десатурированной картины, аскетичной палитры, которая кажется зрителю нарочито «скандинавской».

Вообще, режиссёр находился под сильнейшим впечатлением от оператора. 21 сентября состоялся ужин у Катинки Фараго, который режиссёру очень понравился во многом из-за присутствия и контакта с Нюквистом. Единственное, что Тарковский записал по итогам трапезы: «Почувствовал, что Свен очень одинок, он не может пережить, я думаю, того ужаса, который случился с ним, когда его шестнадцатилетний сын перерезал себе вены и умер. Он очень одинок, и у него нет друзей». И, наконец, детская, предельно трогательная фраза: «Я бы очень хотел иметь такого друга, как он». Они, действительно, были во многом схожи, эти два неразговорчивых художника.

Заметим: в Швеции Тарковский отдавал предпочтение восточной — японской и корейской — кухне. И 23 сентября в одном японском ресторане состоялся другой ужин, на котором, кроме режиссёра, присутствовали известный американский астролог, архитектор и художник Алден Тейлор Манн, более известный под именем Тэд, а также Лейла с мужем и подругой-балериной Берит Хемминхютт. О последней нельзя здесь не упомянуть, поскольку у них с Андреем сложились отношения, а 4 сентября 1986 года она родила от него сына Александра[938]. В упомянутый день Тарковский внесёт в «Мартиролог» лишь фразу: «Переписать в дневник из блокнота», — из чего можно сделать вывод, что он узнал о рождении третьего сына сразу. А ресторан, в котором они ужинали, ныне не существует.

Широко известный в определённых кругах автор множества книг Тэд Манн оказался в Стокгольме по приглашению Лейлы и её мужа. Супруги организовывали его лекции. Собственно, ужин был приурочен к их завершению. Сами выступления Андрей не посещал из-за работы, но во время трапезы они с астрологом разговорились, и режиссёр даже попросил разложить Таро для него. Манн сделал вывод, что в ближайшее время они с сыном не увидятся. При этом Анжела через Ларису настойчиво передавала, будто воссоединение семьи произойдёт уже совсем скоро. Это сбивало с толку.

Незадолго до того[939] Тарковскому стало известно, что предполагаемые японские партнёры отказываются заключать договор о копродукции. Это делало ситуацию тяжёлой для Шведского киноинститута, которому было не потянуть финансирование в одиночку. Привыкший подозревать подвох, режиссёр не исключал, что Вибум специально водит его за нос, желая снизить гонорар. Конечно, это было не так. Японцы медлили, поскольку, поддержав Тарковского, боялись испортить отношения с СССР. Оскароносная картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала» обозначила некий ренессанс их национального кино на мировой арене, потому в Токио очень хотели продолжения отношений с Москвой. Лично Куросава, получив вторую после фильма «Расёмон» (1950) статуэтку Американской киноакадемии, будто «вернул» себе знамя лидера. Хотя заметим, Тарковский был убеждён[940], что советская сторона «подсовывала» японцу в группу самых скверных членов. Такой точки зрения он придерживался в том числе и в отношении Анатолия Кузнецова, которого предлагали в качестве кандидата на роль Арсеньева. Судя по результатам, Андрей, как обычно, сгущал краски. Да и выбор Кузнецова для создания образа героя, которого в итоге сыграл Юрий Соломин, был более чем резонным, как с позиций «народного типажа», так и потому, что прежде артист принимал участие в озвучивании фильмов Куросавы для советского проката. Это придало бы персонажу Анатолия дополнительный колорит и обеспечило узнаваемость.

Так или иначе, японцы, действительно, не согласятся официально участвовать в производстве «Жертвоприношения», хоть и окажут множество мелких услуг, важнейшие из которых — предоставление плёнки, а также средств для пересъёмки пожара в финале картины. Впрочем, этим их помощь не ограничится, недаром Фараго будет частенько наведываться в Токио в ходе работы. Однако ради чего они отказали?! Следующим совместным советско-японским проектом станет мультипликационная трилогия «Приключения пингвинёнка Лоло» (1986), потом — фильм «Шаг» (1988) Александра Митты, но заметных картин не будет, как минимум, до девяностых.

Первая пришедшая мысль — привлечь французские деньги. 6 октября состоялся ужин у атташе по культуре Жана-Пьера Арменгана, на котором присутствовал месье Пилло — директор парижского экспериментального киноцентра, организации-побратима Шведского киноинститута. Упомянутый человек, помимо прочего, являлся советником министра культуры. Скорее всего, если бы французы согласились, то пришлось бы разбивать уже собранный Тарковским гармоничный актёрский ансамбль, чтобы включить какую-то их знаменитость. Режиссёр заранее чрезвычайно расстроился. Он совершенно не вспоминал свои восторги по поводу Фанни Ардан и Жана-Луи Трентиньяна. Только по прошествии времени возникнет мысль, что последний мог бы подойти на роль доктора. Впрочем, французы выразили готовность помочь, ничего не требуя взамен. Неожиданно к производству подключился даже не «Gaumont», переживавший не лучшие времена, а само Министерство культуры Франции. Так что Вибум срочно вылетела в Париж для переговоров.

Родные Тарковских в Москве бедствовали, как и прежде, но к сказанному на эту тему выше важно добавить, что переправка денег им становилась всё более накладной и затруднительной. Анна-Лена предлагала варианты[941], при которых за доставку тысячи рублей режиссёр должен был дать пятьсот сверху. Очень дорого! Андрей Яблонский позже будет переводить с комиссией двести восемьдесят пять за тысячу, но это — потом, а средства в Москве нужны прямо сейчас! Обращаться более было не к кому, старые знакомые давно избегали встреч с Тарковским за границей, поскольку, с одной стороны, это могло их скомпрометировать, а с другой, он всякий раз просил что-то отвезти или передать. Никто не хотел связываться, все и так ехали не с пустыми руками.

Выход «Ностальгии» в каждой европейской стране приносил определённый доход, но, например, прокатчик во Франции никак не мог заплатить, а в Швеции вообще не было дистрибьютора. Режиссёр рассчитывал хоть немного улучшить своё финансовое положение, съездив в Великобританию, чтобы провести дополнительные рабочие репетиции «Бориса Годунова». С Джоном Тули удалось договориться на гонорар в тысячу фунтов за факультативные, в сущности, вовсе не необходимые прогоны. Более того, Андрей вновь был настроен торговаться, дабы увеличить сумму. Примечательно, что конвертируя её в другие валюты на страницах дневника, Тарковский допускает арифметические ошибки и завышает гонорар вдвое.

Стартовавшая стремительно и легко работа над новой картиной постепенно начала спотыкаться, сталкиваясь с проблемами, которые загадочным образом обнаруживали связи с прошлым режиссёра. Место, выбранное для съёмок в Нерсхольмене, находилось в заповеднике неподалёку от птичьих гнездовищ, что сразу вызвало протесты орнитологов. Однако творческий вопрос, в отличие от того, где жить — в Риме или за городом — являлся для Тарковского принципиальным, и на компромиссы он не шёл. Тогда в шведской прессе всплыла нашумевшая советская статья[942], автор которой яростно критиковал фильмы 1966 года. Создателям картин «Лунные ночи» и «Дикий мёд» вменялось плохое планирование съёмочного процесса, а автор «Андрея Рублёва» обвинялся в том, что при производстве ленты погибли корова и лошадь. Отдельно порицались кадры, в которых обнажённая девушка прыгала через костёр. Поскольку публикация была озаглавлена «…И запылала корова», нетрудно догадаться, что вовсе не первые два фильма стали причиной её написания.

Тарковский не сомневался, что повторное появление этой, уже попортившей ему много крови более пятнадцать лет назад статьи, было организовано Москвой. На деле это маловероятно. Почти наверняка её откопал кто-то из шведских экологических активистов. Разумеется, сцена с девушкой тут никого не смущала, а вот животные… Когда-то данный текст послужил одним из поводов — сугубо формальных, вовсе не настоящих — для того, чтобы работа режиссёра легла на полку. И вот теперь она могла помешать ещё и «Жертвоприношению». В шестидесятые Андрей закидывал письмами Алексея Романова, потом по собственной инициативе[943] убрал из картины сцену убийства лошади в эпизоде «Набег». Также была вырезана смерть собаки, о которой в статье речи не шло, и сокращены показы гибели людей. Ломающая ноги лошадь осталась, но ведь для съёмок её взяли со скотобойни и тем самым продлили ей жизнь.

В СССР цензуру беспокоила не смерть животных, а показ этого на экране. В Швеции же, наоборот, можно было сколько угодно изображать подобные вещи с помощью специальных средств, но только не нанося вреда здоровью зверей. При этом ни тех, ни других не занимала та масса драматических ситуаций с угрозой для людей и произведений искусства, которая имела место на «Андрее Рублёве». Например, в руках пиротехника взорвалась дымовая шашка, тот был госпитализирован. Другой раз заполыхала крыша Успенского собора[944]. Позже загорелись перекрытия и при тушении пожарные чуть не залили фрески.

7 октября режиссёр писал, что ему срочно нужно готовить опровержение, но ничего такого опубликовано не будет. Съёмки в Нерсхольмене удастся отстоять силами киноинститута. Пусть опосредованно, но существенную роль здесь сыграет Бергман и его авторитет.

Ещё одна проблема — выдающаяся шведская актриса Пернилла Аугуст, работавшая в театре и кино, в частности, с Ингмаром и выбранная Тарковским на роль служанки Юлии, оказалась на сносях. Роды выпадали как раз на съёмочный период. Нужно искать замену.

Андрей не сомневался, что его будущая картина, о содержании которой в Москве могли пока лишь догадываться, изрядно беспокоила Госкино. В Стокгольм приезжал директор «Ленфильма» Виталий Аксёнов и, как записал режиссёр со слов Вибум, интересовался у неё, над чем работает опальный соотечественник. Сам же Аксёнов вспоминает, что это была едва ли не туристическая, неофициальная поездка международной дружбы. Из Ленинграда прилетел не только он, но и, например, артист БДТ Кирилл Лавров. Тем не менее в столице Швеции проводились мероприятия с приехавшими представителями советского театра, литературы и кино. В частности, Аксёнов, действительно, встречался с сотрудниками киноинститута, где, по его словам, сама Анна-Лена упомянула о «притеснениях» Тарковского в СССР.