Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Под «другим вместилищем», о котором говорит режиссёр, разумеется, не следует понимать какое-то иное тело. Ему становился тесен «советский Тарковский», но иного модуса бытия Андрей пока не мог себе представить. Так что не следует здесь видеть намёков на эмиграцию. Идею отъезда в другую страну до поры он отвергал, что нетрудно подтвердить, например, дневниковой записью от 3 мая 1974 года: «Италия на этот раз произвела на меня ужасное впечатление». Действительно, с 25 апреля по 1 мая режиссёр находился на Апеннинском полуострове в третий раз. Поводом стала римская премьера «Соляриса» через полтора года после выхода фильма. Не вполне ясно, что значит «на этот раз», поскольку и о прошлой поездке Андрей остался невысокого мнения. Впрочем, тогда это можно было списать на компанию и организацию. Сейчас же они летели втроём с Бондарчук и Банионисом. Факт остаётся фактом: лучезарные впечатления от Италии 1962 года сменились тягостными эмоциями 1972-го, а затем ещё более скверными, «ужасными» 1974-го. Причины Тарковский пояснил в той же записи: «Все говорят о деньгах, о деньгах и о деньгах. Видел Феллини. Он очень высоко ставит мои способности. Смотрел его „Амаркорд“. Интересно. Но всё-таки для зрителей. Кокетничает и очень режет — торопится понравиться. Но человек чудный и глубокий. Рассказывал о том, как на III Московском фестивале Герасимов сутки его уговаривал снять с конкурса „Восемь с половиной“. Мол, не получит ничего. Феллини был удивлен, что я получаю меньше зарплату, чем Герасимов. По его мнению, должно было бы быть наоборот».

История про мэтра не могла не понравиться Тарковскому, но в её справедливости вновь приходится усомниться. На самом деле фильм «Восемь с половиной», который в итоге получил в Москве гран-при, не хотели допускать к конкурсу. Главным препятствием на пути картины к советскому зрителю стал официозный критик Ростислав Юренев. Ленте инкриминировали «измену традициям неореализма», космополитизм, индивидуализм и многое другое. Только благодаря влиянию Герасимова, участие фильма удалось отстоять[106]. В кинематографических кругах ходит история, будто потом Сергей позвал Феллини к себе домой, где угощал пельменями. Отужинав, итальянец, якобы, заявил: «Господин Герасимов, к несчастью, я, не видел ни одной вашей работы, но в пельменях вы, определённо, выдающийся мастер».

Вообще, не стоит преувеличивать то, насколько Сергей был «государственным» режиссёром. Если это и имело место, то к тому времени осталось в прошлом. Упоминавшаяся картина «Люди и звери» — одна из выдающихся его лент — после достаточно помпезного и широкого выхода сразу в лидеры национального проката, была «рассмотрена» компетентными органами и торопливо запрещена[107]. Ни в каких крупных международных фестивалях, кроме обсуждавшегося Венецианского, она не участвовала. В СССР фильм не включили даже в мемориальную ретроспективу, приуроченную к годовщине смерти Герасимова в 1986 году.

Так или иначе, приведённые выше слова Тарковского венчаются следующим выводом: «Раньше я подумывал о возможностях заграничных. Теперь я их боюсь. Страшно мне. Тяжело там. И жить, и работать».

Программа визита группы «Соляриса» в Италию вновь включала остров Капри, Рим, Неаполь и ещё Милан, куда Андрей и компания не попали во избежание скандала. Последнее обстоятельство особенно интересно в свете того, какую роль этот город сыграет в судьбе режиссёра впоследствии.

Рассказать[108] о произошедшем, включая встречу с Феллини, попросим Донатаса Баниониса: «Премьера фильма должна была состояться в Милане. До премьеры нас отвезли на несколько дней отдохнуть на остров Капри. Это был конец апреля. Как раз там мы отпраздновали мое пятидесятилетие. Наташа [Бондарчук] подарила мне керамического ослика, которого я бережно храню. Через несколько дней мы должны были с Капри отправиться в Неаполь, а оттуда лететь в Милан. Но вот Андрею кто-то сказал, что прокатчик его фильм укоротил, кое-что вырезав[109]. Тарковский возмутился: „Раз так, я там, в Милане, устрою скандал. Прессу позову. Организую пресс-конференцию. Так нельзя!“ Тарковский ни с кем не считался. Он не страдал от комплекса неполноценности. Скорее наоборот: всегда был прав! Он не думал о том, хорошо или плохо поступает».

Сложившаяся ситуация стала причиной нервного срыва режиссёра, произошедшего на Капри 28 апреля. Когда они все вместе отмечали пятидесятилетие Баниониса, Андрей очень неожиданно и резко наорал на официанта. Донатас как раз склонен связывать это с напряжением из-за сокращения картины.

Актёр продолжает: «Вместе с нами был переводчик-итальянец. В свое время он учился в Москве во ВГИКе и говорил по-русски. Увидев, как возмущен Андрей, он понял, что может произойти скандал. Так как наша поездка финансировалась из Милана, видимо, было решено нас задержать в дороге, чтобы мы не успели на премьеру. И вот мы, готовые к отплытию в Неаполь, стоим на пристани на острове Капри. Паром уже вот-вот должен отплыть, а наши вещи, как оказалось, оставлены в гостинице. Я увидел, как один из тех, кто был ответствен за доставку наших чемоданов, стоит за углом и пальцем не шевелит. Не знаю, видел ли он меня, но я его видел отчетливо. Мне стало ясно, что решено нас задержать, чтобы мы не успели в Неаполе на самолет, летящий в Милан. А главное, чтобы мы не попали на премьеру. Когда паром тронулся, приехали и наши вещи. Но делать было нечего: пришлось ждать, когда другой паром отвезет нас в Неаполь. Тарковский был вне себя — уже стало ясно, что в Милане нам делать нечего. Нам сказали, что из Неаполя мы поедем на поезде в Рим, где нас примет Федерико Феллини. Это должна была быть своеобразная моральная компенсация».

Прервёмся. Дело в том, что упомянутый выше переводчик-итальянец будет играть весьма заметную роль в дальнейшем, потому с ним стоит познакомиться. Его зовут Норман Моццато. Позже Андрей поселится в его римской квартире, а сам Моццато станет личным ассистентом и помощником режиссёра на «Ностальгии» и не только. Встретившись с Норманом при таких неприятных обстоятельствах, лично на него Тарковский зла не держал. Да и глупо винить переводчика.

Далее Банионис вспоминает: «Итак, мы прибыли в Рим, и в тот же день в своем офисе нас принял Федерико Феллини. Глядя на него как на что-то недосягаемое, я сидел и молчал. А Тарковский разговаривал с Феллини. Будучи человеком без комплексов, он общался с великим итальянцем на равных, жаловался, как ему трудно работать, на что Феллини ответил: „Ты думаешь, что мне разрешают снимать всё, что мне вздумается? Нет, я делаю то, что заказывает продюсер. Он дает деньги, он и указывает“. Справедливости ради надо признать, что это „разрешают — не разрешают“ у Феллини и Тарковского сильно отличались. Феллини разве что мог не получить деньги на съемку фильма. Тарковскому же ставить фильм могло быть запрещено „сверху“, по политическим причинам. А это была огромная разница.

Вечером Феллини пригласил нас поужинать в ресторане. Владелица ресторана была старой знакомой режиссёра. Он снял её в фильме „Амаркорд“. Феллини рассказывал, что в молодости ему жилось трудно: он был беден, и часто не хватало денег на еду. Тереза — так звали эту полную, уже немолодую женщину — давала ему поесть».

Для полноты картины дадим слово[110] и Наталье Бондарчук: «Тарковский любил Италию [несмотря на то, что он сам писал в дневнике]. „Они — как наши, — это была высшая оценка итальянцам. — И у них душа нараспашку“. В Риме мы пошли на просмотр новой картины Федерико Феллини „Амаркорд“… Тарковский смеялся, иногда восхищенно восклицал или бурно возражал, словно сам создал эту картину и теперь пытается её подправить. „Вот так никогда не режь кадр“, — неожиданно сказал он мне. По этой реплике я поняла, что Тарковский знает, что я учусь на режиссёрском факультете. „Он режет сам себя“, — громко возмущался Тарковский, вызывая удивленные взгляды итальянских зрителей. Но фильм ему очень понравился[111]. Через день Федерико Феллини пригласил нас к себе в офис. Он принял Тарковского тепло, по-братски. Весело рассказывал нам о своих новых замыслах, связанных с фильмом „Казанова“ [который выйдет в 1976 году под названием „Казанова Феллини“].

— Я смотрел твой фильм, Андрей, не весь, конечно, он очень длинный, но то, что я видел, это гениально, — сказал Феллини.

— Длинный фильм? — возмутился Тарковский. — А у тебя что — много коротких фильмов? А я смотрел их все до конца!

— Не переживай, я знаю: ты и я, мы — гении! — улыбнулся Феллини [см. фото 9]. — Вы, русские, вообще гениальный народ. Как вы ухитряетесь снимать свои фильмы? О чём? У вас же ни о чём нельзя снимать! Я бы не снял у вас ни одной своей картины, потому что все мои картины о проститутках.

— А почему ты перестал занимать в своих картинах профессиональных актеров? — поинтересовался Тарковский.

— Дорого, — ответил маэстро, — и потом, я не знаю, как у вас, но у нас „звёзды“, заключающие контракт, могут диктовать, что и как снимать режиссёру. И даже сколько должно быть в картине крупных планов.

— Да, вы, итальянцы, гениальный народ, я бы так не смог, — парировал Тарковский.

— И я не смог, поэтому и снимаю вместо актеров… — Феллини протянул Андрею Арсеньевичу кипу фотографий, отобранных для „Казановы“, — удивительные типажи. Они ведь у меня даже текст не говорят, — улыбнулся Феллини, — я их прошу считать: раз, два, три… а потом, во время тонировки, подкладываю любой текст, какой мне нужно. Трудно сейчас снимать фильмы, — неожиданно сказал он, — денег нет, прокатчики горят на моих фильмах. Трудно, брат, но мы с тобой, конечно, гении…

Вечером Феллини пригласил нас в ресторан. К нашему столу приблизилась полная шестидесятилетняя женщина.

— Ну что, опять привел гостей, Федерико? — неожиданно фамильярно обратилась она к мастеру. — Ну, а сам что будешь есть?

— Ой, будто ты не знаешь, кашу, конечно, мою кашу, — ответил Феллини.

— Так я и думала, — произнесла женщина и царственно удалилась.

— Когда-то, в юности, я был так беден, что у меня часто не хватало денег расплатиться даже за обед, — рассказал нам Феллини, — и Тереза кормила меня. С тех пор я стал известным режиссёром, а она — владелицей одного из лучших ресторанов в Риме, но мы по-прежнему играем в эту игру: я — нищий Федерико, а она — моя благодетельница.

— Отличный, добрый, умный мужик, — отозвался Тарковский о Феллини, когда мы с ним попрощались. — И картины у него такие же, как и он сам».

Мы воспользовались редкой возможностью привести воспоминания разных людей об одних и тех же событиях. В совокупности они позволяют лучше представить, как было дело, чем одно усреднённое описание.

В этой короткой поездке по Италии Андрей вновь увиделся с Роберто Куомо[112]. Мы не упоминали об этом прежде, но последний, помимо прочего, работал ещё и внештатным ассистентом на картине Михаила Калатозова «Красная палатка», которую продюсировал Франко Кристальди. Заметим, что в том же фильме в похожей должности участвовал и упоминавшийся ранее Валерий Сировский, что делает встречу с Роберто не такой уж случайной. Согласно воспоминаниям[113] Валерия, именно он предложил Кристальди выпустить киноальманах, посвящённый тому, как разные режиссёры видят Италию, а также сразу порекомендовал от СССР пригласить Тарковского. Нетрудно заметить здесь предвестье будущего фильма «Время путешествия». Однако сам Андрей не писал об этом ничего. Он отметил лишь, что Роберто ушёл в самостоятельное продюсирование. На самом деле, это не совсем так. Послужной список Куомо довольно скромен. Он поучаствовал в нескольких картинах, например, «За лисом» (1966) Витторио де Сики или «Коморра»[114] (1986) Джузеппе Торнаторе, выполняя широкий спектр функции от звукооператора до редактора и, безусловно, продюсера. Помимо этого, деятельность Роберто была связана с набирающими популярность итальянскими криминальными драмами, которые в большинстве случаев в мировой прокат не попадали. Не желая никого обидеть, заметим: с точки зрения истории кино, быть может, одна из важнейших его заслуг состоит в том, что он познакомил Тарковского с несколькими чиновниками с телеканала «RAI»[115]. Это имело огромное значение. Режиссёр сразу получил от телевизионщиков уже упоминавшееся предложение поставить «Сказки по телефону» Родари. Они были готовы и на «Идиота», и на «Иосифа и его братьев». И пусть ни один из этих проектов не будет воплощён, важно, что возник контакт с будущим заказчиком «Ностальгии» и «Времени путешествия».