Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени

Он не приказывал, он утверждал

— Таня, тебя главный вызывает. Срочно!

Без лишних приветствий и предисловий. Умели наши секретарши строгость изобразить. Что читатель им звонит, что свой попался — принцип один: со мной не забалуешь.

Дорогой наш длиннющий коридор… Иду в хорошем темпе, но с достоинством. Зачем я понадобилась главному, да еще немедленно?

— Добрый день, Геннадий Николаевич.

— Здравствуй. Садись. Вот читай. — Он протянул читательское письмо.

«Здравствуйте, уважаемая редакция! Пишут вам студенты ХАИ — Харьковского авиационного института. Поводом к письму послужило событие, которое взволновало наш факультет, да и весь институт в целом. Речь идет об исключении из комсомола и отчислении из института шестнадцати наших товарищей, т. е. почти целой группы…»

Читать письмо было трудно. Ощущение — будто окунулась в мрачные тридцатые годы. Абсурд!

А суть такова. У студентов Харькова, города вузов, высокой тогда и мощной науки, была многолетняя традиция отмечать окончание 1000-го дня учебы. Каждый курс готовился к своему загородному капустнику тщательно: втайне писали сценарий, готовили забавную атрибутику, настраивали гитары. Это был своего рода день инициации, признанного этапа взросления.

За несколько лет до описываемых событий традиция «1001-й ночи» была официально запрещена приказом ректората ХАИ, т. к. сопровождалась, бывало, злоупотреблением спиртных напитков. Однако наиболее смелые группы стремились нарушить этот запрет. Хотелось праздника — яркого, традиционного, по-настоящему студенческого.

Проигнорировали приказ и наши друзья, за что жестоко поплатились.

Ситуация усугубилась тем, что по пути на автобусную станцию группа была задержана милиционером. К нему тут же присоединились два бывших пограничника навеселе: это был их день — 28 мая. А студенты несли непонятный свернутый самодельный флаг! Велено было его развернуть. Что это? Кружок со стрелкой вовне и кружок с плюсом? Антисоветчина?! Блюстителям, естественно, было невдомек, что на флаге изображены широко известные гендерные знаки, которые соответствуют знакам астрономическим: знак мужчины и планеты Марс, знак женщины и планеты Венеры.

Студентов повели в отделение, откуда, впрочем, быстро отпустили. Правда, флаг отобрали. На празднике за городом ребята не пили вовсе, о чем договорились заранее. Однако назавтра они не явились на занятия, что, конечно, было нехорошо и заслуживало даже лишения стипендии. Но их мгновенно исключили из комсомола и, главное, из института. Шестнадцать будущих инженеров-самолетостроителей, 16 уже хорошо образованных специалистов авиастроительных предприятий и НИИ…

— Таня, тебе всё понятно? Выехать надо не позже чем завтра.

— Да, но я только сегодня билет в Ленинград купила. В вашем любимом городе через неделю конференция по нашей теме.

— Успеешь. В Харькове всё проверишь. Встретишься со всеми, с кем только можно. В том числе и в обкоме партии. Главное — добиться, чтобы восстановили всех ребят в комсомоле. За их возвращение в институт тоже будем бороться. Смелее. У тебя есть все полномочия. Всё время помни: ты не только специально направленный корреспондент «Комсомольской правды», но и заведующая студенческим отделом газеты — то есть официальный представитель ЦК ВЛКСМ. Материал напишешь частично в гостинице, частично в поезде на обратном пути. Утром бросишь текст на машинку, вычитаешь, назначишь дежурного по своему материалу и успеешь на поезд в Ленинград. Всё поняла? Я тебя поддержу. Будет звонок в Харьков.

Селезнёв ободряюще улыбнулся.

Он не приказывал. Он утверждал. Привычным партийно-комсомольским «ты» уверял меня, что нисколько не сомневается в моей компетентности, упорстве и желании немедленно помочь студентам, попавшим под каток тупоумия. И по тону главного можно было понять: он настроен только на победу. На безоговорочную победу над дураками.

Всё в командировке произошло именно так, как и предполагал Геннадий Николаевич. Он воочию предвидел финал харьковской драмы после нашего вмешательства! И действительно, после выступления газеты было утверждено и подтверждено в письме в редакцию восстановление ребят в вузе и комсомоле.

Труднее всего в Харькове мне дался разговор с секретарем обкома Компартии Украины. Надо сказать, что до апреля 1985 года, до первых шагов новой политики Горбачёва, нам как представителям комсомольской прессы не разрешалось спорить с партийными работниками и вступать с ними в прямую конфронтацию, тем более писать об этом. Но если бы не поддержка Селезнёва, которую я ощущала, как если бы он невидимо присутствовал в том властном кабинете, можно было бы морально сломаться под почти непреодолимым давлением хозяина кабинета — в высшей степени уверенного в себе и очень разозлившегося человека, не на шутку оскорбленного моей командировкой в Харьков.