Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени

Территория истории

Два слова — «красная кнопка» — определили окраску и функциональность разнообразных, сложных, простых и едва заметных событий после чернобыльской катастрофы.

Мне, с начала 1986 года по рекомендации Василия Михайловича Пескова назначенной спецкором отдела науки по проблемам экологии, спустя какое-то время довелось в более «мирных» условиях продолжить работу тех первых «десантников», которые попали в самое пекло первого чернобыльского месяца, — людей, которых хорошо знаю: Андрея Иллеша, Владимира Губарева, Николая Долгополова, Петра Положевца, Александра Крутова, моего однокурсника, известного тележурналиста и политика, а потом еще и отправившейся в город Припять писать репортажи превосходной журналистки и моей подруги Ольги Дмитриевой и других отчаянно мужественных наших коллег. Приходилось и мне не раз бывать в чернобыльских зонах, в основном в Белоруссии (как правило, с еще одной моей подругой, прекрасным человеком, собкором «Комсомолки» по Белоруссии Ольгой Егоровой). Бродить по брошенным квартирам и дорожкам погибшего украинского города Припять с дозиметром в руке, пить водку и закусывать быстро пожаренной рыбой из реки Припять вместе с чернобыльскими сталкерами в заброшенном гараже в двух верстах от саркофага четвертого блока. Часто встречались мы и в редакции с бывшими ликвидаторами — поникшими, начавшими быстро стареть парнями с какими-то бледно-зелеными лицами, которые приезжали из самых разных регионов СССР. Естественно, доводилось не раз беседовать на чернобыльские темы с учеными. О медицинских следах путешествий во мне самой умолчу. В общем, о Чернобыле мне известно чуть больше, чем следовало бы знать.

Спустя четыре года после чернобыльских событий в результате консультаций с коллегами я решила разведать предысторию ядерной катастрофы, выяснить, как задумывался сомнительный эксперимент на АЭС, как готовили специалистов-атомщиков, не предупреждал ли кто-то из них власти об опасности реактора РБМК (предупреждали, и не раз!). Съездила в несколько разных мест, в том числе и под Полтаву, в колонию, где сидел зам. главного инженера ЧАЭС Анатолий Дятлов, и в Таллин, к родителям Леонида Топтунова — того самого молодого человека, который нажал красную кнопку, чтобы прекратить работу четвертого реактора, а реактор в ответ «сошел с ума» и взорвался. Поняв тогда, что произошло, их Ленечка немедленно бросился в ядерный ад разбираться с ситуацией, спасать всех, кого можно и что можно, тушить пожар, т. е. проявил всю возможную мужскую отвагу. Он был отправлен в Москву, в специализированную больницу Средмаша, одним из первых — и одним из первых скончался от немыслимого лучевого удара.

Родители Леонида искренне уверяли меня, что его вины в катастрофе нет, ибо он хорошо учился в институте и всегда действовал по инструкции. А теперь вот папа съездил в Москву на могилу сына, где тот лежит под землей в освинцованном гробу как человек, схвативший смертельную дозу радиации и до сих пор ее излучающий, и увидел, как неразумные посетители кладбища плюют на эту могилку, а один даже в сторону папы плюнул, когда тот признался, что он отец Леонида…

Что правда, то правда. Топтунов не больше других был виноват в случившемся, совсем не виноват, он и впрямь не нарушил инструкцию. Но именно инструкция была нехороша. В это трудно поверить, однако когда мне довелось во время той объемной командировки в разные места страны полистать закрытые (!) учебники по ядерной физике (на каждом стоял типографский номер для учета!), то пришлось убедиться, что возможность катастрофы, подобной катастрофе на ЧАЭС, не рассматривалась авторами учебников даже гипотетически!

Это была необъяснимая самонадеянность «крутых» ученых, спецов, глубоко продвинутых в самой новой науке и технологии ХХ века — атомной энергетике, именуемой «мирным атомом», причем самонадеянность, возведенная в куб, не пресекаемая никакими внутренними «красными кнопками». Чем поплатились Земля, страна и люди за это, все знают.

…Как это часто бывает, конкретное событие, а тем более такое масштабное и кошмарное, как Чернобыль, послужило выстрелом стартового пистолета для состязания в невообразимой кутерьме переоценки ценностей, отмены «красных кнопок» на любое правило и мнение и, в конце концов, выстраивания некоей новой культуры — «культуры» вседозволенности и бескультурья. Всё всем вскоре стало можно…

Но самое поразительное и пошлое в круговерти «предательства красных кнопок» было в том, что еще в середине 1980-х снялись запреты и стало не стыдно выносить на люди самые скрываемые доселе личные эмоции. Не верите? Не помните? А вот вам рассказ. Причем не личный, а, так сказать, широкомасштабный. Попавший в газету «Комсомольская правда».