Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Козимо I инициировал и строительство дворца, занимаемого теперь галереей Уффици. Хотя изначально это здание предназначалось для размещения городских чиновников и административных служб — что-то вроде петербургских Двенадцати коллегий, только в масштабах города, а не империи. Отсюда и название: по-итальянски «ufficio» — «кабинет». Однако «галерея кабинетов», которую, кстати, тоже строил Вазари, никогда не использовалась по назначению, а сразу стала вместилищем художественной коллекции Медичи. Правда, первые сто лет посетить её могли лишь сильные мира сего. Только через два века, в 1765 году, Уффици открыла двери для всех желающих и со временем стала самым посещаемым музеем Италии.

Все упомянутые Тарковским достопримечательности расположены очень близко друг от друга. По всей видимости, на осмотр Флоренции 21 августа у него было мало времени. Так что, видимо, он даже не имел возможности перейти по Понте-Веккьо на другой берег реки Арно и вдоль вазарианского коридора дойти до палаццо Питти. Если бы Андрей оказался на площади перед дворцом, принимая во внимание его любовь к Достоевскому, он наверняка отметил бы в дневнике мемориальную доску на доме, расположенном по адресу Piazza de Pitti, 37 (@ 43.766283, 11.250409). Именно здесь русский писатель в 1868 году снимал комнату, в которой был создан роман «Идиот». Автор обдумывал будущий текст, совершая прогулки по саду Боболи, разбитому по приказу жены Козимо Элеоноры Толедской непосредственно за дворцом Питти. Уже тогда в доме, где квартировал Достоевский, располагался магазин писчих принадлежностей, который работает до сих пор, питаемый духом русского классика, неоднократно заглядывавшего сюда за перьями и бумагой.

Безусловно, Тарковский захотел бы осмотреть это место, тем более что от входа в Уффици до упомянутого дома всего пятьсот метров. Как уже отмечалось, идеей экранизации романа «Идиот» режиссёр был увлечён давно, с шестидесятых годов. Это одна из немногих его задумок, к которой советские чиновники от кино относились лояльно.

Примечательно, что «красота», обладающая спасительным потенциалом, по Тарковскому не связывалась с Настасьей Филипповной. На ранних этапах замысла это была духовная красота Мышкина… и Рогожина. Одна из многочисленных интересных идей режиссёра состояла в том, чтобы вывести его на первый план. Действительно, ведь у Достоевского все герои умирают. В живых остаётся только Парфён. Да, он отправится на каторгу, но ведь вернётся, а значит, у него есть будущее.

В пояснительной записке[286] к заявке на фильм Тарковский акцентировал внимание на значении такого персонажа в русской литературе: «За образом Рогожина видится очень много — и Дмитрий Карамазов и некоторые герои Лескова, М. Горького, и, как ни удивительно, даже Чехова и Бунина, которые вроде бы и не любили Достоевского, но избавиться полностью от его влияния не могли. Впрочем, как и все последующие писатели России».

На поздних этапах размышлений о неснятом фильме Тарковский неоднократно подтверждал, что именно Рогожин является для него важнейшим, что в очередной раз подчёркивает те метаморфозы, которые происходили с Андреем и его идеями, ведь в своей анкете 1974 года[287] он называл князя Мышкина своим самым любимым литературным героем. Заметим, что впоследствии в трактовке режиссёра «красота» начала восприниматься своеобразным символом правды, становясь не столько качеством какого-то человека, сколько самоцельным идеалом.

По воспоминаниям Маргариты Тереховой, фильм должен был быть двухсерийным. В первой серии история излагалась бы с позиций Мышкина, а во второй — Рогожина.

А какой подбор актёров планировался! В заглавной роли неожиданно — Владимир Конкин или… В рабочих бумагах фигурирует запись: «С. Карташёв (Города и годы)». Можно долго гадать, кто имеется в виду. Если бы не полувековая разница в возрасте с Конкиным и Мышкиным, то стоило бы предположить, будто речь идёт о Сергее Мартинсоне, который снимался в фильме Александра Зархи «Города и годы» (1973) — экранизации одноимённого романа Константина Федина. Там его персонажа звали Перси. Тем не менее во время Второй мировой войны Сергей был занят в новелле «Учительница Карташова» (1942) из боевого киносборника № 13, постановщиком которого выступал Лев Кулешов. Там Мартинсон играл немецкого офицера. Вместе с ним в сборнике участвовал Андрей Файт — отец институтского приятеля Тарковского Юлия Файта. Это один из возможных путей знакомства режиссёра с работой Сергея. Другой — через Николая Гринько, снимавшегося с ним в «Городах и годах». Наконец, Мартинсон был занят в «Идиоте»[288] (1958) Ивана Пырьева, в роли Лукьяна Тимофеевича Лебедева — персонажа периферийного, который сначала возникает в компании Рогожина, а потом выступает в качестве хозяина павловской дачи Мышкина. Однако в задуманном Тарковским фильме, как станет ясно совсем скоро, Лебедев имел огромное значение.

Возраст вынуждает отбросить эту гипотезу. Что ж, есть и другие: по мнению Евгения Цымбала, «С. Карташёв» — это сын украинской актрисы Лидии Карташовой, но при чём здесь тогда «Города и годы»?

Так или иначе, Настасью Филипповну должна была играть Маргарита Терехова, а Рогожина — Александр Кайдановский, что лишний раз подтверждает — именно Парфён являлся ключевым героем. В данном случае мы говорим о позднем распределении ролей, поскольку изначально Тарковский предполагал Кайдановского на роль Гани Иволгина, а Валентину Малявину — на роль Аглаи Епанчиной.

Как известно, сразу несколько режиссёров увидели в Кайдановском именно князя Мышкина. Впрочем, он не сыграл ни его, ни Ганю, ни Парфёна. Лев Кулиджанов пробовал актёра на роль Раскольникова, но и это не сложилось. Александр внешне походил на героя Достоевского, но всё-таки был иным. Единственный, кто верно увидел и оценил эту разницу, отличавшую Мышкина от Сталкера — это Тарковский.

Что до «любимого» Анатолия Солоницына, ему режиссёр отвёл роль того самого Лебедева, а Николаю Бурляеву — Ипполита. Последнее особенно примечательно, поскольку позволяет заключить, что Андрей намеревался продолжать сотрудничество с Николаем. В плеяду «основных» артистов Тарковского Бурляев всё-таки не входил. Он был единственным возможным кандидатом на главную роль в «Ивановом детстве», но для создания образа Бориски в «Рублёве» режиссёр рассматривал уже множество кандидатов. Например, Евгения Стеблова, и это был бы удивительный литейщик с печатью не юности, но юродивости. Однако склонялся Андрей к выбору Сергея Чудакова — «поэта, маргинала и сутенёра», как отрекомендовала этого человека одна из газет[289]. Чудаков — личность незаурядная. Именно ему посвящено стихотворение «На смерть друга», которое Иосиф Бродский написал в 1973 году. Правда, умер Сергей в 1997-м — до поэта дошли ложные слухи о его кончине. Бориска в его исполнении вышел бы, очевидно, совсем другим.

Кстати сказать, близость Чудакова к Тарковскому привела к одной любопытной исторической коллизии. В качестве корреспондента Агентства политических новостей Сергей опубликовал статью[290] под названием «Страсти по Андрею»… в 1962 году, то есть задолго до начала съёмок фильма. В тексте довольно точно описывается не только содержание, но и концепция будущей картины, приводятся слова режиссёра, очевидно, сказанные Чудакову лично. В частности, сообщается, что идею ленты подсказал авторам Василий Ливанов[291].

Бытует мнение, будто сюжет «Идиота» волновал Тарковского ещё и потому, что он видел в нём отражение своей семейной жизни. Отношения с Ларисой были порой довольно напряжёнными и, по слухам, полными измен. Оттого Андрея интересовал образ такой женщины, как Настасья Филипповна. По той же причине Рогожин его занимал ничуть не меньше, а может и больше Мышкина. Одно время режиссёр обдумывал отдельный сценарий, в котором герой, отказываясь мириться с распутством супруги и не видя другого выхода, убивал её. По сути, это был купированный роман Достоевского с позиции Парфёна.

В Москве, когда Тарковский приносил очередную заявку, Ермаш, откладывая или отклоняя её, напоминал именно о постановке «Идиота». 22 августа 1979 года режиссёр отметил в дневнике, что необходимо «написать Достоевского», поскольку они договорись об этом с главой Госкино ещё в апреле. Требуемый сценарий Андрей сделал стремительно, находясь в Италии, но не отвлекаясь от основной работы с Гуэррой. Запись о том, что он готов, появится уже 30 августа. Конечно, как и в иных подобных случаях, это вовсе не означало, будто творческие метаморфозы этого сюжета прекращаются. Более того, к написанию данного сценария подключится[292] и Тонино.

Достоевский интересовал Тарковского сильнее всех других писателей. По крайней мере количество задумок, связанных с его произведениями, судьбой и даже философией огромно. По мнению режиссёра, он был первым автором, кто ощутил и выразил проблемы бездуховности. Тем более жаль, что ни биографический фильм о нём, ни «Идиот», ни «Подросток» — «великий роман… о становлении характера, стремящегося к любви» — так и не были сняты Андреем. Писатель поучаствовал в творчестве Тарковского лишь подспудно. Зачастую он проступает в поступках или диалогах героев. Например, в разговоре Феофана Грека с Кириллом из «Андрея Рублёва». Вспоминается и заявление Станислава Лема о том, что в «Солярисе» режиссёр экранизировал Достоевского, а не его.

Именно с планов снять картину о писателе начинается самая первая тетрадь «Мартиролога», открывающаяся заметкой от 30 апреля 1970 года: «Это [сценарий о Фёдоре Михайловиче], конечно, следует прежде всего писать. Не думать о режиссуре. Вряд ли есть смысл экранизировать Достоевского. О самом Ф. М. нужно делать фильм. О его характере, о его Боге и дьяволе и о его творчестве. Толя Солоницын мог бы быть прекрасным Достоевским… „Достоевский“ может стать смыслом всего, что мне хотелось бы сделать в кино». Долгое время рабочее название картины было «Голгофа»[293]. В интервью[294] 1971 года Тарковский так пояснял задумку: «Фильм о Достоевском, в духе эссе, куда бы вошли не только проблемы личности, времени, творчества, но также и его персонажи и его идеи. И меньше всего этот фильм должен быть биографическим или искусствоведческим. Мне хочется рассказать о Достоевском так, как я его воспринимаю, а именно — как часть природы, часть опыта. Для меня было бы большой радостью сделать такой фильм, поскольку я не сумел бы рассказать о Достоевском так, как показал бы это в фильме. В нём должен действовать, безусловно, сам Достоевский, и я даже знаю, что играть его должен актёр Солоницын, который сыграл главную роль в фильме „Рублёв“. Актёр этот как-то внутренне похож на Достоевского. У него очень подвижная психическая структура, и я думаю — он мог бы очень хорошо его сыграть. Возможно, если бы не было Солоницына, мне не пришлось бы и думать о таком фильме».

За девять лет режиссёру ни на шаг не удалось приблизиться к воплощению этого замысла. Всякий раз, когда о нём заходила речь с чиновниками, даже Сизов склонял его не к биографической картине, а к экранизации. Как реакция, возникла идея постановки «Идиота», в которой Солоницын, с одной стороны, должен был играть Достоевского, ведущего рассказ, а с другой стороны — упоминавшегося Лебедева.